Бывают моменты, когда жизнь делится на «до» и «после». Обычно это происходит внезапно. Звонок в дверь. Авария. Новость по телевизору. В моем случае это был забытый дома телефон.
Я вышла из квартиры в семь утра, чтобы успеть на первую электричку. Моя работа находилась на другом конце города, и путь занимал почти два часа. Андрей, мой муж, еще спал. Он работал посменно, и сегодня был его законный выходной.
Уже на остановке я полезла в сумку и похолодела. Телефона не было. Возвращаться — плохая примета, да и на электричку опоздаю. Но без телефона сегодня никак: важные переговоры, куча звонков. Пришлось бежать обратно.
Я тихо открыла дверь своим ключом. В квартире было тихо. Андрей, наверное, еще спал. Я на цыпочках прошла в кухню, где оставила мобильник на зарядке.
И тут я услышала голос мужа. Он доносился из спальни. Бодрый, веселый, совсем не сонный.
— Да, мамуль, всё перевел. Ага, пятьдесят тысяч, как договаривались. Ну что ты, какие спасибо? Мы же семья. Купи себе ту путевку, заслужила. А Ленка? Да что Ленка... Она думает, ты там при смерти. Жалеет, передачки тебе собирает. Ну ладно, ладно, не смейся. Всё, целую. Скоро приеду.
Я замерла. Внутри что-то оборвалось.
Пятьдесят тысяч. Путевка. «Ленка думает, ты при смерти».
Я медленно, стараясь не скрипеть паркетом, взяла телефон и вышла из квартиры.
Всю дорогу до работы я сидела как в тумане. В ушах звенел смех Андрея.
Пять лет. Пять долгих лет мы жили в аду.
Всё началось через год после свадьбы. Андрей пришел домой черный от горя.
— Лена, беда. У мамы рак. Четвертая стадия. Врачи дают полгода, если не начать дорогое лечение. Израильские препараты, сиделка, специальное питание...
Я тогда заплакала вместе с ним. Свекровь, Тамару Игоревну, я видела всего пару раз — она жила в соседнем областном центре, за двести километров. Женщина она была строгая, немного холодная, но вежливая.
— Конечно, Андрей, — сказала я тогда. — Мы всё сделаем.
И мы начали «делать». Андрей отдавал на «лечение» половину своей зарплаты. Иногда больше. Моя зарплата уходила на ипотеку, еду и коммуналку. Мы отказались от отпусков. Я перестала покупать себе одежду. Косметика стала роскошью. Мы даже машину продали, чтобы оплатить какой-то «сверхважный курс химиотерапии».
— Как она? — спрашивала я каждый вечер.
— Держится, — вздыхал Андрей. — Слабая совсем. Волосы выпали. Похудела на двадцать килограмм. Говорить почти не может, только шепчет. Ты не звони ей, Лена, она стесняется своего голоса. И приезжать не надо, она в таком виде никого видеть не хочет. Я сам.
И он ездил. Каждые выходные. Возвращался уставший, с мешками под глазами. Рассказывал про капельницы, боли, стоны. Я слушала и плакала от жалости. Собирала ему сумки с диетическими продуктами, покупала дорогие витамины.
А оказывается... «Путевка»? «Посмейся»?
На работе я не могла сосредоточиться. Взяла отгул. Сказала, что заболела.
Мне нужно было увидеть всё своими глазами.
Я села в машину (каршеринг, своей-то давно нет) и поехала. Двести километров пролетели незаметно. Я гнала, нарушая правила, подгоняемая яростью.
Вот и знакомый адрес. Улица Ленина, дом 15. Старая пятиэтажка.
Я поднялась на третий этаж. Сердце колотилось так, что казалось, сейчас проломит ребра.
Нажала звонок.
За дверью послышались шаги. Легкие, быстрые.
Дверь распахнулась.
На пороге стояла женщина. Я узнала её не сразу.
Тамара Игоревна?
Тамара Игоревна, которая, по словам мужа, «весит сорок килограмм и не встает с постели», выглядела... великолепно.
Пышная укладка. Свежий маникюр. Яркий макияж. Дорогой домашний халат. Она даже немного поправилась с нашей последней встречи.
Она смотрела на меня с недоумением.
— Вам кого, дорогуша? — спросила она. Голос у неё был звонкий, никакой хрипотцы.
— Тамара Игоревна? — я выдавила из себя слова.
— Ну я. А вы кто? Агент по недвижимости? Я же сказала, не продаю ничего!
Она меня не узнала. Ну конечно. Я за эти пять лет превратилась в серую, забитую мышь в старом пуховике.
— Это я. Лена. Жена Андрея.
Тамара Игоревна замерла. Её глаза округлились, а рука инстинктивно потянулась к горлу, поправляя золотую цепочку.
— Лена? — переспросила она. — А... Андрея нет. Он еще не приехал.
— Я знаю, что его нет, — я шагнула вперед, оттесняя её в коридор. — Можно войти?
Она растерялась и отступила.
Я прошла в квартиру.
Здесь тоже всё кричало о деньгах. Новый ремонт. Огромный телевизор во всю стену. Дорогая мебель. На столе стояла ваза с экзотическими фруктами.
— Хорошо живете, Тамара Игоревна, — сказала я, оглядываясь. — Для умирающей-то.
— Что? — она нахмурилась. — Какой умирающей? Ты о чем, милочка?
— О раке. О четвертой стадии. О том, что мы пять лет отдаем вам последние деньги на лекарства.
Свекровь смотрела на меня как на сумасшедшую. Потом её лицо начало меняться. Сначала испуг, потом понимание, и наконец — злорадная усмешка.
— А, вот оно что... — протянула она. — Андрюша, значит, такую легенду придумал. Фантазер.
— Легенду? — меня затрясло. — Мы голодали, Тамара Игоревна! Мы во всем себе отказывали! Я пять лет в одних сапогах хожу! А вы тут... обои шелковые клеете?
— Не визжи, — она махнула рукой. — Я тут при чем? Сын матери помогает — это нормально. А что он тебе наплел — это ваши семейные дела. Может, ты жена плохая, денег жалеешь, вот ему и пришлось хитрить.
— Хитрить?! — я задохнулась от возмущения. — Это мошенничество! Это воровство!
— Какое воровство? Деньги сына — это деньги семьи. А мать — это святое. Да, он мне помогает. Ремонтом, вот, помог. Санаторий оплачивает. Я женщина одинокая, пенсия маленькая. Кто, если не сын? А ты... молодая, здоровая. Поработаешь побольше — не развалишься.
Она говорила это так спокойно, так буднично. Словно рассуждала о погоде.
— А совесть? — тихо спросила я. — У вас совести совсем нет? Вы же знали, что у нас ипотека. Что мы детей хотим, но откладываем, потому что денег нет.
— Детей? — она фыркнула. — Рано вам детей. Андрюша сам еще ребенок. Ему игрушки нужны. Машина хорошая, приставка, одежда брендовая.
— Какая машина? Мы продали машину!
— Вашу — продали. А себе он купил новую. Стоит у меня в гараже. Приезжает, катается, когда якобы "ухаживает за мамой". Девочек катает, наверное.
Она подмигнула мне.
Мир окончательно рухнул.
Не просто воровали деньги.
У него была другая жизнь. Машина. Развлечения. Может быть, и женщины.
А я была просто спонсором этого банкета. Дурой, которая верила и жалела.
— Спасибо, Тамара Игоревна, — сказала я. — Спасибо за правду.
Я развернулась и пошла к двери.
— Эй! — крикнула она мне вслед. — Андрею не говори, что я проболталась! А то денег не даст!
Я вышла из подъезда. Меня тошнило. Физически. Я прислонилась к дереву и вдохнула холодный воздух.
Пять лет.
В кармане завибрировал телефон. Звонил Андрей.
«Любимая, я уже у мамы. Тут так тяжело... Она опять плачет от боли. Врач новые лекарства прописал, еще тридцать тысяч надо. Переведешь?»
Я смотрела на экран. На его фото. Улыбающееся, родное лицо.
И вдруг я поняла, что делать.
— Да, милый, — ответила я, стараясь, чтобы голос дрожал. — Конечно. Только у меня на карте лимит. Я сейчас в банке, снимаю наличные. Приезжай домой, заберешь.
— Да? — он удивился. — Ну ладно, сейчас выеду. Часа через три буду. Ты умница, Ленчик. Люблю тебя.
Я сбросила вызов.
У меня было три часа.
***
Я вернулась домой.
За эти три часа я успела многое.
Во-первых, я собрала все его вещи. Абсолютно все. Одежду, обувь, его любимую приставку (которую он якобы продал, а на самом деле спрятал на антресоли, я нашла её случайно, пока искала чемодан).
Во-вторых, я вызвала грузчиков.
— Ребята, вот эти коробки нужно вывезти.
— Куда?
— Вниз. К мусорным бакам.
— Все? Тут же хорошая техника...
— Все. Это мусор. Биологический мусор.
В-третьих, я сменила замки. Вызвала мастера из службы вскрытия, показала паспорт с пропиской (квартира была оформлена на меня, куплена до брака в ипотеку, он там был только прописан временно).
И, наконец, я накрыла стол.
Поставила бутылку шампанского. Фрукты. И положила в центр стола распечатку.
Выписку с его банковского счета, которую я нашла в его ноутбуке (пароль был простой — дата рождения мамы). Там были все транзакции. Переводы маме. Оплата автосалона. Рестораны. Магазины женского белья (не моего размера).
Ровно в семь вечера в дверь позвонили.
Я открыла. Но не пустила его. Я стояла в проеме, красивая, накрашенная, в платье, которое берегла "на особый случай".
Андрей стоял на пороге с печальным лицом "скорбящего сына".
— Лен, ты чего нарядная такая? — удивился он. — А деньги где? Мама ждет...
— Мама не ждет, — улыбнулась я. — Мама сейчас, наверное, примеряет новые сережки. Или катается на твоей машине из гаража.
Андрей побледнел. С него мгновенно слетела маска скорби.
— Ты... ты была у неё?
— Была. Цветущая женщина. Здоровья ей еще на сто лет. И тебе того же.
— Лен, послушай, это не то, что ты думаешь... — начал он, пытаясь протиснуться в дверь.
— А что я думаю? — я уперлась рукой в косяк. — Я думаю, что ты вор, лжец и подонок. Твои вещи на помойке. Точнее, возле баков. Если бомжи еще не растащили — успеешь забрать.
— Ты выкинула мои вещи?! — взвизгнул он. — Да ты... Да я на тебя в суд подам! Это моя квартира тоже! Я тут прописан!
— Временно, — напомнила я. — И срок регистрации истекает... ой, завтра! Какое совпадение. А насчет суда — давай. Подавай. Я покажу судье вот это.
Я сунула ему под нос распечатку с транзакциями.
— Статья "Мошенничество". Крупный размер. Введение в заблуждение с целью хищения средств. Плюс брачный договор, о котором ты, кажется, забыл, когда подписывал ипотеку. Там сказано, что доходы раздельные, а долги общие. Так что долги перед мной за пять лет — это твои долги. Готов сесть?
Андрей смотрел на бумагу. Губы его тряслись.
— Ленка... ну прости. Ну бес попутал. Ну мать давила... Давай поговорим? Мы же семья!
— Была семья, — сказала я. — А теперь у тебя семья — это твоя здоровая мама и машина в гараже. Иди к ним.
Я захлопнула дверь перед его носом. Щелкнул новый замок.
С той стороны еще долго слышались удары, крики, угрозы, потом мольбы. Я включила музыку погромче.
Я налила себе бокал шампанского. Выпила залпом.
Слезы текли по щекам, но мне было легко. Невыносимо, звеняще легко.
***
Развод был долгим. Андрей пытался отсудить половину квартиры, крича, что "делал там ремонт" (хотя гвоздя не забил). Пытался разделить кредиты, которые набрал на развлечения.
Но у меня был хороший адвокат (оплаченный из тех денег, что я начала откладывать сразу после того дня). И доказательства.
Суд нас развел. Квартиру оставил мне. Его выписали в никуда.
Я узнавала через знакомых: он вернулся к маме. Живет в той самой комнате с шелковыми обоями. Мама его пилит с утра до ночи, потому что денег больше нет, а к хорошей жизни она привыкла. Машину пришлось продать, чтобы отдать долги по его кредиткам. Работу он потерял (прогулы, пьянство).
А я?
Я выплатила ипотеку. Досрочно. Оказывается, когда не кормишь двух взрослых паразитов, денег остается очень много.
Я съездила на море. Впервые за шесть лет.
Я сделала новую стрижку. Купила новое пальто.
И однажды, гуляя по парку, я встретила мужчину. Он гулял с собакой. Лабрадор запутался поводком вокруг моих ног.
Мы рассмеялись. Разговорились.
Его зовут Михаил. У него больная мама. По-настоящему больная. Он ухаживает за ней сам, не прося ни копейки.
Когда я узнала об этом, я сначала испугалась. Триггер.
Но потом я увидела, как он с ней разговаривает. С какой нежностью. И как она, старенькая, беспомощная, гладит его по руке и говорит: "Сынок, иди погуляй, ты устал".
И я поняла: не все люди — Андреи.
Есть и другие. Те, для кого семья — это не дойная корова. А любовь — это не способ выживания.
Я смотрю на Михаила, который сейчас жарит шашлыки у нас на даче (да, я купила дачу!), и улыбаюсь.
Спасибо тебе, Андрей. За урок.
Ты показал мне, чего я НЕ хочу. И какой я НЕ буду.
И это стоило тех потерянных миллионов. Потому что свобода и правда — бесценны.