Марина стояла посреди гостиной, сжимая в руке тонкий лист банковской выписки, который дрожал в такт биению её сердца. Буквы плясали перед глазами, сливаясь в одну страшную цифру: ноль. Ноль рублей ноль копеек. На счету, где ещё вчера лежали три миллиона — результат пяти лет жесточайшей экономии, отказов от отпусков, новой одежды и нормальной еды — теперь зияла пустота.
Эти деньги были не просто цифрами. Это была их мечта. Мечта о своей квартире. О детской комнате для будущего ребенка. О том, что они наконец-то съедут из этой «двушки» свекрови, где каждый её вздох, каждый шаг контролировался, словно в тюрьме строгого режима.
— И что ты молчишь? — голос Антонины Павловны, её свекрови, разрезал тишину, как ржавая пила.
Женщина сидела в своём любимом кресле, величественная, как императрица в изгнании, и спокойно прихлёбывала чай из фарфоровой чашки. На её лице не было ни капли вины, ни тени раскаяния. Только холодное, надменное превосходство.
Рядом, на диване, ссутулившись, сидел Андрей, муж Марины. Он не смотрел на жену. Его взгляд был прикован к узору на ковре, а пальцы нервно теребили край застиранной футболки.
— Андрей? — Марина проигнорировала свекровь, обращаясь к мужу. Голос её звучал хрипло, чужой, надтреснутый. — Андрей, скажи мне, что это ошибка. Скажи, что банк ошибся. Скажи хоть что-нибудь!
Андрей дернул плечом, но головы не поднял.
— Не кричи, Марин, — пробурчал он тихо. — Мама давление поднимет.
— Давление?! — Марина почувствовала, как внутри неё закипает горячая, обжигающая лава. — Ты говоришь о давлении? Андрей, там было три миллиона! Мы копили их пять лет! Я работала на двух работах! Ты брал подработки по выходным! Мы... мы же хотели квартиру!
— Хотели, хотели, — передразнила её Антонина Павловна, с грохотом ставя чашку на блюдце. — А теперь не хотите. Перехотели. Ситуация изменилась, милочка. Форс-мажор, если ты понимаешь такие слова.
Марина медленно повернула голову к свекрови. Внутри всё холодело.
— Какой форс-мажор, Антонина Павловна? Вы купили себе дачу? Шубу? Или, может быть, слетали на Мальдивы?
Свекровь фыркнула, поправляя идеально уложенные седые волосы.
— Не язви. Я не эгоистка, в отличие от некоторых. Деньги пошли на благое дело. На спасение родного человека.
— Какого человека? — Марина уже догадывалась, но ей нужно было услышать это вслух. Чтобы поверить в реальность происходящего кошмара.
— Витеньки, — торжественно произнесла свекровь, словно имя её младшего сына было священным заклинанием. — У Витеньки проблемы. Серьезные проблемы.
— Опять? — Марина горько усмехнулась. — Игровые автоматы? Или он снова разбил чужую машину? А может, вложился в очередную "пирамиду века"?
— Не твоего ума дело! — рявкнула Антонина Павловна, и её лицо пошло красными пятнами. — Человек в беде! Его коллекторы ищут! Ему угрожали! Ты хоть понимаешь, что это значит? Моего сына могли убить! Или покалечить! А ты тут трясешься над своими бумажками!
Марина перевела взгляд на мужа.
— Андрей, ты знал? Ты отдал ему деньги сам?
Андрей наконец поднял глаза. В них была такая тоска и такая забитость, что Марине на секунду стало его жаль. Но только на секунду.
— Марин, ну а что я мог сделать? — жалобно протянул он. — Мама плакала. Говорила, Витьку убьют. Это же брат... Родная кровь...
— А я тебе кто? — тихо спросила Марина. — Я тебе не родная кровь? Мы с тобой семья, Андрей. Или нет? Пять лет я горбатилась, ходила в одних сапогах три сезона, чтобы мы могли жить отдельно. Чтобы у нас были свои стены, а не эти... — она обвела рукой комнату, заставленную старой, пыльной мебелью. — И ты взял и отдал всё Вите? Человеку, который палец о палец не ударил в своей жизни?
— Не смей оскорблять Витеньку! — взвизгнула свекровь, вскакивая с кресла. — Он талантливый мальчик! У него просто сложный период! Ему не везет! А ты, жадная мещанка, только о деньгах и думаешь! Да если бы не мы, ты бы до сих пор в своём общежитии клопов кормила! Я тебя приютила, пустила в свой дом, прописала временно, а ты мне тут концерты устраиваешь?!
Марина почувствовала, как по щекам потекли слезы. Не от обиды, нет. От бессильной ярости и осознания собственной слепоты. Как она могла не видеть? Как могла надеяться на лучшее, живя в этом змеином гнезде?
— Я плачу за коммунальные услуги, Антонина Павловна, — сказала она неожиданно твердым голосом, вытирая слезы ладонью. — Я покупаю продукты на всех. Я готовлю, убираю, стираю ваши вещи. Я сделала ремонт в ванной на свои деньги в прошлом году. Я не приживалка. Я тяну на себе эту семью уже пять лет.
— Ой, героиня нашлась! — закатила глаза свекровь. — Ремонт она сделала! Плитку самую дешевую положила, смотреть тошно. Ешь ты больше, чем приносишь. А Андрей мой работает как вол, устает, а ты его пилишь и пилишь.
— Андрей работает? — Марина истерически хохотнула. — Андрей получает сорок тысяч. Из которых десять отдает вам на "карманные расходы", а пять — на сигареты и пиво. Я получаю восемьдесят. И все они шли в эту копилку. В копилку, которую вы разбили и выпотрошили!
— Не считай чужие деньги! — взвизгнула Антонина Павловна. — Деньги мужа — это деньги семьи! А значит, и мои! А ты... Ты молодая, здоровая, сильная. Ещё заработаешь. А Витеньке сейчас нужнее. Ему жизнь с нуля начинать надо.
— С нуля? В пятый раз? — Марина посмотрела на свекровь с отвращением. — Вы понимаете, что вы его не спасли? Вы просто продлили его агонию. Он проиграет эти деньги. Или пропьет. И через полгода снова придёт к вам. И что вы тогда продадите? Эту квартиру?
— Не каркай! — Антонина Павловна сделала отгоняющий жест рукой. — Витенька поклялся. Он нашел работу. Он изменился.
— Конечно. — Марина покачала головой. — Как и в прошлый раз. И в позапрошлый.
Она повернулась к мужу.
— Андрей, собирай вещи.
В комнате повисла тишина. Слышно было только, как тикают старые часы на стене — подарок какого-то дальнего родственника.
— Что? — переспросил Андрей, моргая.
— Собирай вещи, говорю. Мы уходим. Прямо сейчас. Снимем комнату, квартиру, угол — что угодно. Я больше не останусь в этом доме ни на минуту. Начнем с нуля, раз уж так вышло. Но сами. Без твоей мамы и без твоего брата.
Андрей растерянно посмотрел на мать. Антонина Павловна замерла, прищурив глаза.
— Куда ты его тащишь? — прошипела она. — На улицу? В ночь?
— Мы уходим, Андрей, — повторила Марина, глядя мужу прямо в глаза. — Это твой шанс. Или мы уходим вместе и пытаемся спасти наш брак, или я ухожу одна. И тогда... тогда всё кончено.
Андрей заерзал на диване. Его лицо выражало мучительную работу мысли. Он переводил взгляд с разъяренной жены на властную мать.
— Марин, ну куда мы пойдем... — заныл он. — Денег нет. На съем надо залог, комиссию... У меня до зарплаты неделя.
— У меня есть кредитка, — отрезала Марина. — Перебьемся. Главное — уйти отсюда. Ты понимаешь, что они нас предали? Твоя мать украла наше будущее!
— Не украла, а позаимствовала! — вставила Антонина Павловна. — И не смей настраивать сына против матери! Андрюша, ты слышишь, что она несет? Она хочет разлучить нас! Она хочет, чтобы ты бросил старую больную мать!
Свекровь схватилась за сердце, картинно закатила глаза и начала оседать в кресло.
— Ой, сердце... Андрюша, капли... Где мои капли...
Андрей тут же вскочил, бросился к серванту, начал судорожно перебирать лекарства.
— Мама, сейчас, сейчас! Марин, видишь, до чего ты её довела!
Марина смотрела на этот спектакль с холодным спокойствием. Она видела эти приступы десятки раз. Ровно в те моменты, когда Антонине Павловне нужно было чего-то добиться.
— Это цирк, Андрей, — сказала она устало. — У неё давление хоть в космос отправляй.
— Ты чудовище! — крикнул Андрей, капая валерьянку в стакан. — Уходи! Видеть тебя не хочу! Маме плохо, а ты о деньгах! Уходи!
Марина замерла. Словно её ударили под дых. Пять лет. Пять лет жизни, любви, заботы. И вот так всё заканчивается? Из-за того, что она посмела возмутиться воровством?
— Ты серьезно? — тихо спросила она.
— Вон отсюда! — крикнул Андрей, поднося стакан к губам матери, которая, приоткрыв один глаз, следила за реакцией невестки. — Чтобы духу твоего здесь не было!
Марина кивнула. Очень медленно. Очень спокойно.
— Хорошо. Я уйду.
Она развернулась и пошла в спальню — ту самую маленькую комнату, которую они с Андреем делили пять лет. Достала чемодан. Начала механически складывать вещи. Джинсы, свитера, блузки. Рамку с их свадебной фотографией она взяла в руки, посмотрела на счастливые лица — и бросила её в мусорное ведро. Стекло жалобно звякнуло.
Сборы заняли двадцать минут. Всё это время за стеной была тишина. Никто не пришел извиниться. Никто не попытался её остановить.
Марина вышла в прихожую. Антонина Павловна уже "ожила" и сидела на кухне, что-то шепча Андрею, который гладил её по руке.
— Ключи на тумбочке, — громко сказала Марина.
Андрей выглянул из кухни. В его глазах был страх, смешанный с облегчением.
— Марин, ну куда ты на ночь глядя... Может, завтра...
— Прощай, Андрей, — она открыла дверь. — Надеюсь, Витенька оценит вашу жертву. Хотя... мы оба знаем, чем это закончится.
Дверь захлопнулась, отрезая её от прошлой жизни.
Первую ночь Марина провела в дешевом хостеле. Спала, обняв сумку, боясь, что украдут последние документы. Но денег и так не было. Карту опустошили. На её личной карте оставалось тысяч десять — аванс, который пришел вчера.
Утром она позвонила на работу, взяла отгул. Нужно было искать жилье. Позвонила подруге Лене.
— Марин? Ты чего такая убитая? Голос, как из могилы.
Марина рассказала всё. Коротко, без эмоций. Слёз уже не было. Осталась только пустота и звенящая ясность.
— Вот гады! — выдохнула Лена. — Слушай, приезжай ко мне. У меня сейчас Сашка в командировке, поживешь неделю, пока квартиру не найдешь. Нечего по хостелам шататься.
Эта неделя стала спасением. Марина приходила в себя, искала квартиру, подала на развод. В ЗАГСе ей сказали, что дадут месяц на примирение.
— Не будет примирения, — твердо сказала она сотруднице.
Андрей звонил пару раз. Сначала пьяный, обвинял её в предательстве. Потом трезвый, просил вернуться, говорил, что мама "отошла" и готова простить её эгоизм. Марина молча клала трубку.
Через месяц она сняла крошечную студию на окраине. Начала жизнь с того самого нуля, которым пугала свекровь. Было тяжело. Денег катастрофически не хватало. Пришлось взять еще одну подработку — переводы текстов по ночам.
Но странное дело — несмотря на усталость, она чувствовала себя свободной. Никто не ворчал, что она долго моется в душе. Никто не проверял чеки из магазина, утверждая, что она купила слишком дорогое молоко. Никто не смотрел телевизор на полной громкости в два часа ночи.
Прошло полгода. Марина получила повышение на основной работе. Теперь она была начальником отдела логистики. Зарплата выросла. Она купила себе новую машину — в кредит, но свою. Начала откладывать на ипотеку — теперь только на свою, личную квартиру.
О семье Андрея она не слышала ничего и не хотела слышать. Но жизнь, как это часто бывает, решила иначе.
Однажды вечером, выходя из офиса, она увидела знакомую фигуру у проходной. Андрей. Он выглядел ужасно. Похудевший, небритый, в какой-то грязной куртке.
Увидев её, он бросился навстречу.
— Марин! Мариночка! Привет!
Марина остановилась, не доходя до него пары шагов.
— Привет. Что тебе нужно? Мы разведены.
— Марин, ну зачем так официально... — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой, кривой. — Ты отлично выглядишь. Машина новая? Круто. Слушай... нам поговорить надо.
— О чем?
— Ну... о нас. Я скучаю, Марин. Правда. Я дурак был. Прости меня. Мама тоже... она поняла, что была неправа.
Марина смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни любви, ни ненависти. Только брезгливость.
— Говори прямо, Андрей. Зачем пришел? Деньги нужны?
Андрей опустил глаза.
— Ну... не то чтобы прям деньги... Просто... Понимаешь, тут такая ситуация... Витька...
— Что Витька? — Марина даже не удивилась.
— Ну, он... в общем, он опять влип. Те три миллиона... он их отдал, да. Долги закрыл. Но потом решил "отыграться". Сказал, что знает схему, как вернуть всё с процентами. Взял кредит. Под залог маминой квартиры.
Марина почувствовала, как брови сами ползут вверх.
— Под залог квартиры? Антонина Павловна на это согласилась?
— Ну, он её уговорил! Витька умеет... Сказал, что это на месяц, что инвестор верный. Мама доверенность подписала... А он... В общем, нет денег. И квартиры скоро не будет. Банк уже прислал уведомление о выселении.
Андрей шмыгнул носом.
— Марин, нам жить негде будет. Через неделю приставы придут. Можно мы... ну... к тебе? Временно? Пока я работу найду нормальную, мы встанем на ноги... Мама обещает, что будет тише воды, ниже травы. Она готовить будет, убирать...
Марина смотрела на бывшего мужа и не верила своим ушам. Наглость этих людей не имела границ. Это было даже не дно. Это была бездна.
— К тебе? — переспросила она. — Ты хочешь привести ко мне в съемную студию, где я живу одна, свою мать, которая меня унижала пять лет, и своего брата-игромана, который просадил мои деньги?
— Ну не Витьку! — испуганно замахал руками Андрей. — Витька сбежал. Он где-то скрывается. Только меня и маму. Марин, ну не будь зверем! Мама же старая человек, куда ей — на улицу? В бомжи?
В памяти Марины всплыла картина полугодовой давности. "Ты молодая, сильная, еще заработаешь. А Витеньке нужнее".
— Андрей, — сказала она очень тихо. — Помнишь, что твоя мама сказала мне, когда украла мои деньги? Что это "форс-мажор". Что "ситуация изменилась".
— Ну помню... Но это же другое!
— Нет, это то же самое. У меня сейчас тоже форс-мажор. Я не могу вас пустить. У меня... аллергия. На предателей.
— Марин, ну пожалуйста! — Андрей схватил её за рукав. — Я люблю тебя! Мы начнем сначала! Я всё отработаю!
Она брезгливо стряхнула его руку.
— А я тебя не люблю, Андрей. И, честно говоря, я даже не знаю, любила ли когда-то. Скорее всего, я любила образ, который сама себе придумала. А настоящий ты — вот он. Трус, маменькин сынок и соучастник воровства.
Она открыла дверь машины.
— Прощай. И больше не приходи сюда. Охрана тебя не пустит, я предупрежу.
— Стерва! — крикнул он ей вслед, и в его голосе прорезались знакомые интонации Антонины Павловны. — Неблагодарная тварь! Мы тебя подобрали, отмыли! Богатая стала, да? Подавись своими деньгами! Чтоб ты сдохла одна!
Марина села в машину, заблокировала двери и включила музыку. Его крики заглушил бодрый ритм любимой песни. Она выехала с парковки, даже не посмотрев в зеркало заднего вида.
Прошло еще два года.
Марина стояла на террасе своего небольшого, но уютного дома. Да, это был еще не коттедж мечты, а таунхаус в пригороде, но он был её. Свой. Купленный, выстраданный, любимый.
Рядом, в шезлонге, сидел Павел — высокий, спокойный мужчина с добрыми глазами. Он читал книгу, время от времени поглядывая на Марину с нежностью. Они познакомились год назад, на конференции. Павел был архитектором. Он не искал спонсора, не жаловался на жизнь и не прятался за спину мамы. Он просто был рядом. Надежный, как скала.
— О чем задумалась? — спросил он, откладывая книгу.
— Да так... Вспомнила прошлое, — улыбнулась Марина. — Знаешь, я иногда думаю: если бы они тогда не украли те деньги, я бы, наверное, до сих пор жила в том аду. Терпела бы унижения, экономила на колготках и думала, что это и есть счастье.
— Значит, надо сказать им спасибо? — усмехнулся Павел.
— В каком-то смысле — да. Они купили себе у меня свободу. Дорого, конечно, три миллиона — цена немалая. Но моя свобода и нынешнее счастье стоят дороже.
Внезапно у калитки раздался звонок домофона. Марина нахмурилась. Гостей они не ждали.
Она подошла к монитору. На экране, в черно-белом изображении, стояла сгорбленная старуха в старом пальто и платке. Рядом с ней переминался с ноги на ногу одутловатый мужчина с красным лицом.
Марина не сразу, но узнала их. Антонина Павловна и Андрей.
Она нажала кнопку связи.
— Кто там?
— Мариночка... — голос свекрови дрожал, был слаб и дребезжал. — Это я... мама Антонина... Открой, доченька, Христом богом молю.
— Что вам нужно? — холодно спросила Марина.
— Мариночка, мы узнали адрес... Добрые люди подсказали... Мы пешком шли от электрички... Пусти погреться. Мы голодные. Андрюша ногу подвернул...
— Зачем вы пришли?
— Попрощаться пришли... И помощи просить, — завыла свекровь. — Живем мы в общежитии, в комнате с клопами, как ты и говорила... Напророчила, ведьма... Ой, прости, не то говорю... Мариночка, Витеньку посадили. Квартиру отобрали. У Андрея грыжа, работать не может. Я пенсию получаю — копейки, на лекарства не хватает. Помоги, а? Ты же богатая теперь. У тебя дом вон какой... Пять комнат, небось? Пусти нас в уголок, мы мешать не будем. Я тебе готовить буду, пирожки... Помнишь мои пирожки?
Марина смотрела на экран. Она видела этих людей, которые разрушили её прошлую жизнь. Которые выгнали её в ночь без копейки денег. Которые считали её ресурсом, «приживалкой».
Жалость? Нет. Злорадство? Тоже нет. Было только чувство глубокого, брезгливого отчуждения. Как будто смотришь на чужих, неприятных насекомых.
— Антонина Павловна, — сказала она ровным голосом. — Я помню ваши пирожки. И помню ваши слова. «Витеньке нужнее». Вот теперь пусть Витенька вам и помогает. Из тюрьмы.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула старуха, моментально меняя тон с просящего на требовательный. — Мы твоя семья! Мы тебя приняли! Ты обязана! Бог тебя накажет!
— Бог уже расставил всё по своим местам, — ответила Марина. — Вы на улице, а я дома. Всего доброго.
Она отключила домофон.
Антонина Павловна что-то еще кричала, стучала кулаком по железной калитке, проклинала. Андрей стоял рядом, опустив голову, не пытаясь остановить мать.
Марина вернулась на террасу. Павел вопросительно посмотрел на неё.
— Кто это был?
— Призраки, — ответила Марина, садясь рядом и беря его за руку. — Просто призраки из прошлого. Они ошиблись адресом.
Она сделала глоток холодного лимонада и посмотрела на заходящее солнце. Там, за забором, крики стихли. Фигуры побрели прочь по пыльной дороге — в сторону станции, в свою серую, беспросветную жизнь, которую они выбрали сами.
А здесь, на террасе, пахло мятой и нагретым деревом. Здесь была любовь. Здесь было уважение. И здесь было будущее, которое Марина построила своими руками — вопреки, а не благодаря.
И это было самое сладкое чувство на свете.