Я вытерла лоб тыльной стороной ладони. Рука жирная, в маринаде. Жара — плюс тридцать в тени. А у меня перед носом — раскаленный мангал. Дым ест глаза.
С веранды доносится смех. Звон бокалов.
— Ленка! — орет Света, золовка моя ненаглядная. — Ну где там мясо? Мужики голодные! Закуска кончилась, давай тащи уже!
Я замерла. Шампур в руке дрогнул.
«Тащи». Не «помоги», не «присядь», а «тащи».
Смотрю на них через открытое окно. Картина маслом. Света развалилась в шезлонге, ножку вытянула. Ее муж, Гена, уже красный, пиво сосет. Мой Витя — рядом, подливает им винца.
А я? А я с восьми утра на ногах. Сначала рынок, потом мариновка, потом нарезка, потом картошку молодую помыть-отварить...
— Вить! — крикнула я. Голос сел от дыма. — Подойди, помоги перевернуть!
Витя дернулся было. Но Света его рукой придержала. Лениво так.
— Да сиди ты, Витюша. У тебя спина. Ленка справится, она у нас двужильная. И вообще, бабское это дело — очаг хранить. Пусть готовит.
Меня как током ударило. Бросила шампур прямо на угли. Шипение.
Очаг, значит?
***
А ведь как всё начиналось?
«Леночка, мы к вам на дачу заскочим? На пару часиков, мяса пожарим, пообщаемся».
Я, наивная, уши развесила. Думала: ну, привезут мясо, я салатик настрогаю, посидим душевно. Родня всё-таки. Витя по сестре скучает.
Ага. Щас.
Приехали в двенадцать. Из машины выгрузились: Света, Гена и двое их оболтусов-подростков. Из багажа — пакет угля (самый дешевый, пыль одна) и... всё.
— Ой, а мы не успели в магазин, — хлопнула ресницами Света. — Такие пробки, жуть! Ну вы же купили всё, да? Мы потом сочтемся.
И пошли занимать шезлонги.
Я Витю на кухне прижала:
— Это что такое? Я купила пять кило шеи! Рыбу красную! Овощей на три тысячи! Это нам на две недели было!
— Ну Лен, ну не начинай, — заныл муж. — Ну гости же. Неудобно. Скинемся потом, они ж сказали. Света сейчас с деньгами туго...
Туго. А маникюр новый. И машина у Гены не «Жигули» далеко.
Ладно. Промолчала. Дура.
Начала метаться. Огурцы, помидоры, зелень. Картошку чистить — три килограмма, потому что подростки метут всё, как саранча.
Попросила Свету помочь порезать сыр.
— Ой, Лен, у меня ногти свежие, боюсь испортить. Ты уж сама. Ты же хозяйка.
И вот теперь я стою у мангала. Одна.
Мясо начинает подгорать.
Я сняла фартук. Бросила его на скамейку.
Взяла блюдо с первой партией шашлыка (того, что успела пожарить). И пошла на веранду.
Народу прибавилось оживления. Увидели еду.
— О-о-о! Наконец-то! — заорал Гена. — А то кишка кишке кукиш кажет! Налетай!
Он потянул свои ручищи к блюду.
Я с грохотом поставила тарелку на край стола. Но не перед ними. А подальше.
— Стоп, — сказала тихо.
— Чего? — не поняла Света.
— Деньги, — говорю.
На веранде повисла тишина. Только муха бьется о стекло.
— В смысле? — переспросил Витя. Глаза у него забегали. — Лен, ты чего удумала?
— В прямом, Витя. В прямом.
Я достала из кармана джинсов чек. Длинный такой, из гипермаркета. С утра сохранила, хотела бюджет подбить.
— Значит так, дорогие гости. Мясо — 3500. Рыба — 2000. Овощи, сыр, напитки — еще 4000. Итого — девять с полтиной. Делим на троих семей. С вас — шесть тысяч. Прямо сейчас. На карту.
Света аж поперхнулась своим коктейлем.
— Ты... Ты че, совсем? Мы же в гостях! У родного брата! Какая плата?!
— В гостях, Светочка, — это когда с тортиком приходят. Или с мясом своим. А вы приехали в ресторан «Всё включено». Только у меня здесь не благотворительная столовая.
— Витя! — взвизгнула золовка. — Уйми свою жену! Это что за позорище?! Мелочиться из-за куска мяса?!
Витя вжался в стул.
— Лен, ну правда... Потом разберемся... Не при людях же...
— Нет, Витя. Сейчас.
И тут Гена, который до этого молчал, выдал:
— Слышь, хозяйка. Ты берега не путай. Тебе сказали — потом. И вообще, ты обязана готовить на всех. Ты же женщина! Твое дело — на стол метать и улыбаться, а не бухгалтерию разводить. Совсем бабы охамели.
Обязана.
Вот оно. Волшебное слово.
У меня внутри что-то щелкнуло. Спокойно так. Холодно.
Я молча взяла блюдо с мясом.
— Э, ты куда? — привстал Гена.
Я подошла к краю веранды. Там у нас собака соседская бегает, Тузик. Вечно голодный.
— Тузик! — свистнула я.
Пес примчался, хвостом метет.
Я начала скидывать куски отборной свиной шеи с шампуров прямо в траву.
— Жри, родной. Ты хоть "спасибо" скажешь.
— Ты че творишь, дура?! — заорала Света, вскакивая. — Это же еда!
— Это моя еда. Купленная на мои деньги. И приготовленная моими руками. Что хочу, то и делаю.
Я высыпала всё. Тузик был в шоке, но жевал быстро.
Потом повернулась к столу. Сгребла салатницу с оливье.
— Это в компост пойдет.
— Ленка, ты больная! — орал Гена. — Витек, ты смотри, у нее крыша поехала!
Я поставила пустую миску на стол.
— А теперь слушайте сюда, дармоеды. — Голос не дрожал. — Банкет окончен. В холодильнике еще три кило мяса сырого. И рыба. Сейчас я это всё забираю, сажусь в машину и уезжаю. А вы тут хоть кору с деревьев грызите.
— Ты не посмеешь! — зашипела Света. — Мы голoдные! Дети есть хотят!
— А ты, Света, мать или ехидна? Дети хотят? Так встала, подняла свой зад с шезлонга и пошла готовить! Ах, продуктов нет? Магазин в пяти километрах. Пешочком полезно. Для фигуры.
Я зашла в дом. Схватила ключи от машины, сумку. Открыла холодильник, начала сгребать пакеты с маринованным мясом в большой таз.
Витя прибежал следом. Бледный, руки трясутся.
— Лен, ну ты чего... Ну перебор же... Ну стыдно перед людьми...
— Стыдно, Витя, — это когда твоя жена как прислуга пашет, а ты сидишь и лыбишься, пока ее унижают. Тебе стыдно? Нет? А мне за тебя — очень.
— Я с тобой поеду!
— Нет уж. Оставайся. Развлекай гостей. Ты же хозяин. Вот и корми их. Анекдотами.
Я вышла на крыльцо с тазом мяса.
Родня сидела тихо. Переваривали. Гена смотрел на меня с ненавистью, Света — со злобой.
— Чтобы через пять минут вашего духа тут не было, — бросила я, проходя мимо. — Ключи от ворот у Вити. За собой убрать. Не дай бог хоть одну банку пустую в кустах найду — привезу и под дверь квартиры вывалю.
Села в машину. Газанула так, что гравий полетел.
***
Я уехала на озеро. Там, в тишине, на берегу, развела маленький костерок. Одна.
Пожарила себе три куска мяса на прутике. Остальное отдала ребятам-рыбакам по соседству, они меня ухой угостили.
Телефон разрывался час. «Совесть есть?», «Мы уехали!», «Больше ноги нашей не будет!». Потом Витя начал строчить: «Лен, вернись, они уехали, я один».
Я выключила телефон.
Вернулась домой только к вечеру воскресенья.
Витя сидел на крыльце. Трезвый. Грустный. В доме — идеальный порядок. Посуда перемыта (видимо, сам мыл, Света бы не снизошла).
Увидел меня — вскочил.
— Лен...
Я прошла мимо.
— Я всё понял, — сказал он в спину. — Правда. Гена... он козел. И Светка тоже. Я им сказал...
Я остановилась.
— Что ты им сказал, Витя? Что жена-истеричка?
— Нет. Сказал, что денег они должны. Шесть тысяч. И пока не вернут — пусть не звонят.
Я обернулась. Витя мял в руках кепку. Вид виноватый, побитый.
— Перевели? — спросила я.
— Три тысячи. Сказали, больше нет. Остальное, типа, за моральный ущерб удержали.
Я хмыкнула.
— Ладно. Урок усвоен. Но запомни, Витя. Еще раз твоя родня откроет рот про «женскую долю» или приедет без приглашения — кормить их будешь сам. В ресторане. За свой счет. А я на это время буду уезжать в санаторий. Понял?
— Понял, Лен. Честно.
Он подошел, хотел обнять. Я отстранилась.
— Иди, мангал почисти. И Тузику костей отнеси. Он единственный, кто вчера меня поддержал.
***
Прошло две недели. Света не звонит. Обиделась смертельно. Всем рассказывает, какая я жадная мегера, куска хлеба (то есть мяса) пожалела.
А мне плевать.
Зато теперь я точно знаю: мои выходные — это мои выходные. И мангал — это для удовольствия, а не для каторги.
А на те три тысячи, что они перевели, я себе массаж заказала. Спину лечить. От «женской доли».