Оксана стояла в прихожей, сжимая в побелевших пальцах ручки пакетов из «Пятерочки». Пакеты были предательски тонкими, а содержимое — предательски тяжелым. В левом — три литра молока (по акции, но все равно подорожало на семь рублей), два батона «Нарезного» и килограмм картошки, которую еще предстояло мыть от комьев земли. В правом — куриные бедра, банка горошка и стиральный порошок, который она схватила, уже стоя на кассе, вспомнив, что дома осталась лишь жалкая горстка на дне коробки.
Ключ в замке повернулся слишком тихо. Смазали. Оксана горько усмехнулась про себя. Три года она просила Валеру смазать замок, который скрипел так, что соседи с третьего этажа крестились, думая, что это грешники в аду ворочаются. Три года! А тут — тишина. Как в склепе. Или как в засаде.
Из кухни тянуло жареным луком и чем-то приторно-сладким, вроде дешевого ванилина. Этот запах — смесь перегоревшего масла и кондитерской отдушки — вызывал у Оксаны стойкое желание развернуться, спуститься на лифте обратно в серую питерскую слякоть и уйти куда глаза глядят. Хоть к бомжам на теплотрассу, там, по крайней мере, честные отношения: ты мне бутылку, я тебе — место у трубы.
— Оксаночка пришла! — раздался из кухни голос мамы, Зинаиды Петровны.
Тон был такой, каким обычно встречают дорогих гостей или налогового инспектора, которого удалось подкупить. Елейный, с нотками плохо скрываемого торжества.
— А мы тут плюшками балуемся! — подхватил бас Валеры.
Оксана скинула мокрые ботинки, которые тут же сиротливо завалились на бок, прошла в кухню и замерла. Картина, открывшаяся ей, была достойна кисти Репина, если бы Репин писал бытовой сюрреализм.
За столом, накрытым парадной кружевной скатертью (той самой, что Оксана берегла для Нового года), сидели двое. Её муж Валерий, мужчина пятидесяти двух лет, обладатель внушительного живота и «тонкой душевной организации», из-за которой он не работал последние полгода, и её мать, Зинаида Петровна, женщина семидесяти лет, заслуженный ветеран манипулятивного фронта.
Они пили чай. Из сервиза «Мадонна». Из того самого, который стоял в серванте с 1989 года и к которому Оксане запрещалось прикасаться под страхом смертной казни через расстрел презрением.
— Садись, доча, — Зинаида Петровна широким жестом указала на табуретку. — Валеричек вот сходил за булочками, такие мягкие, с маком.
«Валеричек».
У Оксаны дернулся глаз. Еще неделю назад Валера был для тещи «этим трутнем», «диванным стратегом» и «ошибкой твоей молодости, Ксюша». А Зинаида Петровна для Валеры была «старой гарпией» и «радиопомехой». Они грызлись так, что искры летели. Теща пилила зятя за отсутствие денег, зять огрызался на тещу за пересоленный суп и вмешательство в личную жизнь. Оксана в этой войне была миротворцем ООН: получала пинки с обеих сторон, платила контрибуции и разводила воюющие стороны по разным комнатам.
И вот теперь — «Валеричек».
— Я не хочу булочек, — глухо сказала Оксана, выгружая продукты на свободный край столешницы. — Я хочу знать, почему вы оба такие довольные. Кто-то умер и оставил наследство?
Валера хрустнул пальцами, откусывая половину булки сразу. Крошки посыпались на парадную скатерть, но Зинаида Петровна даже бровью не повела. Раньше за такое она бы устроила лекцию о культуре еды минут на сорок.
— Ну зачем ты так грубо, Ксюш? — Валера прожевал и сделал обиженное лицо. — Мы с мамой обсуждаем перспективы.
— С мамой? — переспросила Оксана. — С каких пор Зинаида Петровна тебе «мама»? Ты ж её звал «Иван Грозный в юбке».
— Люди меняются, Оксаночка, — назидательно произнесла мать, подливая зятю чаю. — Валера мне глаза открыл на многие вещи. Мы с ним, оказывается, родственные души. Оба тонко чувствуем несправедливость этого мира.
Оксана присела на краешек стула. Ноги гудели после двенадцатичасовой смены в логистическом центре. Она была старшим диспетчером, работа собачья: нервы, крики водителей, накладные, вечный дедлайн. Зарплата хорошая, но каждый рубль в ней был пропитан потом и валерьянкой.
— И в чем же заключается несправедливость мира на этот раз? — спросила она, глядя, как мать пододвигает Валере вазочку с вареньем. — В том, что работодатели требуют приходить на работу вовремя?
Валера тяжко вздохнул, всем своим видом показывая, как ему больно слышать эти мещанские речи.
— Ты, Ксюха, зачерствела, — грустно сказал он. — В тебе пропал полет. Ты мыслишь категориями «купи-продай», «дебет-кредит». А жизнь — она шире. Вот Зинаида Петровна понимает.
— Да, — кивнула мать. — Валера мне объяснил свою концепцию. Он сейчас не просто безработный, Оксана. Он накапливает творческий ресурс. Ему нужно время, чтобы перезагрузиться. А ты его пилишь. «Иди охранником, иди таксистом». Разве можно микроскопом гвозди забивать?
Оксана почувствовала, как челюсть медленно отвисает.
— Мам, ты чего? — тихо спросила она. — Ты же сама в прошлом месяце кричала, что он у тебя на шее сидит, что он твою пенсию проедает! Ты же говорила, что мужик должен мамонта приносить, а не кроссворды на диване разгадывать!
— Я заблуждалась! — отрезала Зинаида Петровна. — Я была под влиянием стереотипов. Валера мне всё разъяснил. У него сейчас сложный период, поиск себя. Кризис среднего возраста, помноженный на экономическую нестабильность в стране. Ему нужна поддержка, а не упреки.
Оксана посмотрела на мужа. Валера сидел с видом непризнанного гения, которого наконец-то оценили потомки. В его глазах читалось сытое самодовольство.
— И долго продлится этот период накопления ресурса? — уточнила Оксана. — Квартплата в следующем месяце сама себя не накопит. И кредит за машину, на которой, кстати, Валера свой ресурс накапливает, катаясь на рыбалку, тоже.
— Вот о деньгах мы и хотели поговорить, — Валера оживился, отодвинул чашку и положил локти на стол. — У нас есть идея. Бизнес-план.
— У нас? — Оксана перевела взгляд с мужа на мать.
— Да, — твердо сказала Зинаида Петровна. — Мы тут с Валерочкой покумекали... Ты, Оксана, работаешь много, света белого не видишь. Жалеешь себя, конечно. Но мыслишь узко. А мы нашли выход.
Оксана напряглась. Последний «бизнес-план» Валеры заключался в покупке партии китайских массажеров для ног, которые теперь пылились на балконе, занимая половину полезной площади. Деньги на них были взяты из заначки «на зубы». Зубы так и не сделали, зато у Оксаны теперь было пятьдесят массажеров, которые ломались на второй минуте работы.
— Я слушаю, — сказала она ледяным тоном. — Только давайте сразу: если это сетевой маркетинг, биткоины или разведение шиншилл в ванной — ответ «нет».
— Ну какая же ты скептическая, — поморщился Валера. — Нет. Тема верная. Недвижимость.
— Какая недвижимость? — Оксана почувствовала холодок под ложечкой. — У нас из недвижимости только эта «трешка», где мы друг у друга на головах сидим, да мамина «однушка» в Химках, которую мы сдаем.
Квартирный вопрос в их семье был запутаннее, чем сюжет «Санта-Барбары». В этой трехкомнатной квартире жили они втроем (после того как отец Оксаны умер, мать переехала к ним «на время», чтобы не быть одной, да так и застряла на пять лет, сдав свою квартиру). С деньгами от сдачи маминой квартиры было так: мама забирала их себе, складывая на какой-то мифический счет «на черный день», а жили все трое на зарплату Оксаны и редкие шабашки Валеры (когда он еще работал).
— Вот именно! — Валера поднял палец вверх. — Ресурс простаивает.
— В каком смысле простаивает? — не поняла Оксана. — Там живут квартиранты, платят исправно. Деньги у мамы.
— Копейки! — фыркнула Зинаида Петровна. — Сущие слезы. Инфляция всё съедает. Валера прав: деньги должны работать.
— И как же они заработают?
Валера набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду:
— Мы решили продать мамину однушку.
Оксана замерла. В кухне стало так тихо, что было слышно, как жужжит холодильник «Атлант», ветеран труда.
— Что? — переспросила она шепотом. — Мам, ты серьезно? Это же твоя подушка безопасности! Твоя, не моя! Если что случится...
— Не каркай! — оборвала мать. — Ничего не случится, если с умом подойти. Валера нашел вариант. Вкладываемся в стройку. Котлован. Через два года там будет элитный жилой комплекс. Цена вырастет вдвое! Вдвое, Оксана! Мы продадим, купим мне квартиру поближе, а на разницу...
— ...на разницу, — подхватил Валера, у которого глаза горели лихорадочным блеском игрока, — мы откроем свое дело. Автосервис. Я давно мечтал. Сам буду директором, возьму ребят толковых. Ты сможешь уйти с работы, Ксюха! Будешь дома сидеть, борщи варить, собой заниматься.
Оксана смотрела на них и не верила своим ушам. Этот тандем — ленивый мечтатель и жадная, но наивная старушка — собрался провернуть аферу века.
— Вы с ума сошли, — сказала она спокойно. — Оба. Какой котлован? Валера, ты новости читаешь? Застройщики банкротятся через одного. Мам, тебе семьдесят лет! Какой котлован? Тебе жить нужно сейчас, а не через два года в мифическом элитном доме. И какой автосервис? Валера, ты масло в машине поменять не можешь, ты в сервис едешь!
— Я буду руководить! — обиделся Валера. — Менеджмент — это другое.
— Оксана, ты просто завидуешь нашему энтузиазму, — поджала губы мать. — Ты привыкла тянуть лямку и боишься перемен. А Валера — он орел, ему простор нужен.
— Орел? — Оксана рассмеялась, нервно и громко. — Мам, этот орел три дня назад не мог мусор вынести, потому что у него, цитирую, «лапки и депрессия». А теперь он миллионами ворочать собрался? Ты понимаешь, что если стройка встанет, ты останешься на улице? Точнее, здесь, у нас на голове, но уже без своего угла и без денег?
— Не встанет, — уверенно заявил Валера. — Там надежные люди. Друг моего друга там прорабом работает. Сказал — верняк.
— Друг друга... — Оксана закрыла лицо руками. — Толик, что ли? Тот, который тебе два года назад «верный» лотерейный билет продал?
— Не смей оскорблять Анатолия! — взвился Валера. — Это была случайность. А здесь — инвестиции. Зинаида Петровна мне верит. Правда, мамуль?
— Верю, Валеричек. Ты у меня умница. А Оксанка — она вся в отца, вечно всего боится, шаг влево, шаг вправо — расстрел.
Оксана встала. Её трясло. Не от страха, нет. От обиды. От того, как быстро они спелись. Мать, которая всю жизнь копила каждую копейку, тряслась над каждой квитанцией ЖКХ, вдруг готова отдать единственное жилье в руки зятя-неудачника. Почему? Да потому что он ей, наверное, целыми днями льет в уши мед: какая она мудрая, какая современная, не то что её дочь-клуша. Валера нашел кнопку. Нашел уязвимость. Старики хотят чувствовать себя значимыми, хотят участвовать в «больших делах», а не просто доживать век. И Валера дал ей эту иллюзию.
— Я не дам согласия, — сказала Оксана твердо.
— А твоего согласия и не нужно, — ядовито улыбнулась мать. — Квартира моя. Собственник я. Дарственную я на тебя не писала, слава богу.
— Мама, ты пропишешься в бомжи?
— Я прописана здесь, у вас, — напомнила Зинаида Петровна. — Так что юридически я чиста. Завтра идем к нотариусу, оформляем доверенность на Валеру, чтобы он сделкой занимался. Мне бегать тяжело, ноги болят.
— Доверенность? — у Оксаны потемнело в глазах. — На Валеру? Мама, ты отдаешь ему право продать квартиру и распоряжаться деньгами? Ты понимаешь, что он купит не квартиру, а... я не знаю, криптоферму? Или просто просадит?
— Не суди по себе! — рявкнул Валера, вскакивая. Лицо его пошло красными пятнами. — Я семью поднять хочу! Я для нас стараюсь! А ты... ты просто враг сама себе. И нам враг.
— Уходи, Оксана, не мешай нам, — махнула рукой мать, словно отгоняя назойливую муху. — Иди спать. У тебя завтра смена. А мы тут еще чайку попьем, детали обсудим.
Оксана посмотрела на пакеты с продуктами, которые так и не разобрала. Молоко, наверное, скиснет в тепле. Курица протечет. Ей стало все равно.
Она молча вышла из кухни. В спину ей неслось:
— ...и еще, Валеричек, надо будет посмотреть, что там с налоговым вычетом, ты узнай...
— Конечно, мамуль, все сделаем в лучшем виде. Я уже присмотрел нам машину для сервиса, подержанную, но зверь...
Оксана зашла в спальню, закрыла дверь, но замок не щелкнул — язычок давно заедал. Она села на кровать, не раздеваясь. В голове гудело.
Они это серьезно. Это не просто разговоры. Завтра они пойдут к нотариусу. Мать продаст квартиру. Валера получит деньги. Миллионов шесть-семь, не меньше, квартира в Химках хорошая. И всё. Конец. Через год не будет ни денег, ни квартиры, ни «автосервиса». Будет Валера с виноватым лицом («Ну не шмогла я, не шмогла!») и мать с сердечным приступом, которую придется выхаживать Оксане. И вечное, беспросветное безденежье. Плюс мама навсегда останется в этой комнате, потому что идти ей будет некуда.
Оксана достала телефон. Нужно было позвонить юристу, подруге Ленке. Может, можно признать маму недееспособной? Нет, бред. Она в здравом уме, кроссворды щелкает быстрее калькулятора. Просто она хочет верить в сказку, а Валера — отличный сказочник.
Вдруг в коридоре раздался звонок. Стационарный телефон. Кто звонит в десять вечера на городской?
Оксана услышала, как Валера, шаркая тапками, вышел в коридор.
— Алло? Да... Да, это я. Тихо вы... — голос его упал до шепота.
Оксана, повинуясь инстинкту, который вырабатывается у жен алкоголиков и неудачников годами, на цыпочках подошла к двери.
— Да, Анатолий. Всё на мази, — шептал Валера, и в голосе его слышалось дрожащее возбуждение. — Завтра доверку сделаем. Старуха готова. Да не бойся ты, она ничего не читает, что я подсуну, то и подпишет. Слушай, а точно вариант с этим Таиландом верный? Я просто думаю... если мы сразу два бунгало возьмем, скидка будет? Да плевать мне на автосервис, это для отвода глаз легенда. Оксанка? Да что она сделает... Повопит и заткнется. Главное — бабки выдернуть. Всё, давай, до завтра.
Валера положил трубку. Оксана стояла за дверью, прижав ладонь ко рту, чтобы не закричать.
Таиланд. Бунгало.
Он не собирался ничего строить. Он не собирался вкладываться в котлован. Он собирался забрать деньги матери, купить какую-то недвижимость в Таиланде (или просто спустить всё на красивую жизнь там) и... свалить? Или проиграть?
Но самое страшное было не это. Самое страшное — «Старуха готова. Ничего не читает».
Оксана поняла: счет идет не на дни, а на часы. Завтра утром они пойдут к нотариусу. Валера подсунет матери генеральную доверенность с правом продажи и получения денег. И, зная мамину любовь к «Валеричку» и плохое зрение, она подпишет не глядя.
Оксана вернулась к кровати и села. Страх ушел. Пришла холодная, злая ясность.
— Ах, значит, «повопит и заткнется»? — прошептала она в темноту. — Значит, «старуха готова»? Ну что ж, Валеричек. Посмотрим, кто кого. Кушать-то хоцца всем, но кто-то завтра подавится.
Она потянулась к своей сумочке, достала оттуда паспорт и старую, потрепанную записную книжку. Там был номер дяди Миши, маминого брата, бывшего полковника милиции, с которым Зинаида Петровна не разговаривала десять лет из-за раздела бабушкиного сервиза. Дядя Миша был человеком тяжелым, злопамятным и... очень любил судиться.
А еще Оксана вспомнила, что паспорт Валеры лежит в верхнем ящике комода. И что завтра у него прием у стоматолога, который он ждал месяц по квоте, и который он, конечно же, забыл записать, но уведомление пришло на телефон Оксаны.
План созрел мгновенно. Жестокий, циничный, но жизненно необходимый. Операция «Принуждение к миру» начиналась.
Оксана легла на подушку и впервые за вечер улыбнулась. Улыбка вышла страшненькой, как у крокодила, завидевшего антилопу.
Она достала телефон и набрала номер, который в этом доме был под запретом десять лет: «Дядя Миша? Код красный. Зинку "обувают". Выезжай». Паспорт Валеры бесшумно скользнул в глубину морозилки, под пакет с прошлогодней клюквой. Капкан был взведен. Но главный сюрприз ждал «инвесторов» на рассвете. Когда в дверь позвонят, Валера поймет: лучше бы он встретился с коллекторами, чем с тем, кто стоял на пороге...
🚀 Финал без цензуры и сокращений уже доступен для Членов Клуба Читателей ДЗЕН https://dzen.ru/a/aU2z8dbgPB0ADD2B