На кухне пахло так, что у любого нормального человека закружилась бы голова. Это был не просто запах еды — это был аромат уюта, стабильности и той самой любви, которую не выражают словами, а кропотливо нарезают кубиками, шинкуют и томят на медленном огне.
Я готовила солянку. Настоящую, сборную мясную, по рецепту, который достался мне от бабушки. Три вида мяса, копченые ребрышки для навара, дорогие оливки, каперсы, лимон и, конечно, густая сметана. Я стояла у плиты уже четыре часа. Ноги гудели, спина ныла, но я улыбалась. Игорь звонил час назад, сказал, что едет с друзьями — Димоном и Стасом. Они собирались смотреть футбол.
— Ленка, ты там что-то сваргань, — бросил он в трубку небрежно. — Пацаны голодные будут.
«Сваргань». Это слово царапнуло, как заусенец, но я привычно отмахнулась. Игорь в последнее время часто был резок. На работе аврал, кризис среднего возраста, да и его мама, Валентина Петровна, подливала масла в огонь. Она никогда не говорила гадостей мне в лицо, но после визитов к ней Игорь возвращался другим: придирчивым, холодным, словно искал во мне изъян, о котором ему только что нашептали.
Я помешала густое, янтарно-красное варево. Идеально. В меру соленое, с кислинкой, острое. Именно такое, как он любил в начале нашего брака, когда еще смотрел на меня с восхищением, а не сквозь экран телефона.
Хлопнула входная дверь. Коридор наполнился грубым смехом, топаньем и запахом дешевого табака и холодной улицы.
— О-о-о, ну и запахи! — это был голос Стаса. — Игорек, твоя жена нас решила раскормить перед матчем?
— Посмотрим, посмотрим, — голос мужа звучал странно. В нем не было гордости, скорее — какое-то напускное пренебрежение. Словно он стеснялся того, что у него дома тепло и пахнет вкусной едой.
Они ввалились на кухню, не разуваясь. Я поморщилась, глядя на грязные следы на светлом ламинате, который я мыла утром, но промолчала.
— Привет, мальчики, — я вытерла руки о передник. — Садитесь, сейчас накрою. Футбол через полчаса?
— Ага, — буркнул Игорь, плюхаясь во главе стола. Он выглядел взвинченным. Глаза бегали, он то и дело переглядывался с друзьями, словно они заключили какое-то пари.
Я быстро расставила тарелки. Глубокие, керамические, красивые. Нарезала бородинский хлеб, достала из холодильника запотевший графинчик, который держала специально для гостей. Разлила суп. Пар поднимался над тарелками, аромат стал еще гуще. Копчености, лимон, зелень... Шедевр, а не суп.
Димон и Стас уже взялись за ложки.
— Ух ты, выглядит мощно, — сказал Димон, поднося ложку ко рту.
— Не спеши, — вдруг громко и резко сказал Игорь.
Димон замер. Я тоже остановилась с полотенцем в руках. В кухне повисла тишина, нарушаемая только тихим гудением холодильника. Игорь смотрел на свою тарелку с выражением брезгливости, которого я никогда раньше не видела. Это было не просто недовольство, это была актерская игра, причем плохая. Он работал на публику.
— Что-то не так? — спросила я тихо. Сердце предательски забилось где-то в горле.
Игорь поднял на меня глаза. В них плескалось что-то злое и одновременно жалкое. Желание самоутвердиться.
— Знаешь, Лен, — протянул он, вальяжно откидываясь на спинку стула. — Я тут недавно с мамой разговаривал. Она мне глаза открыла.
— На что?
— На твою стряпню. Мама сказала, что ты плохо готовишь. Что у тебя нет таланта. Что все это, — он обвел рукой стол, — перевод продуктов.
Стас хрюкнул, сдерживая смех. Димон неуверенно улыбнулся, глядя на друга.
— Игорь, что за бред? — я попыталась улыбнуться, решив, что это какая-то идиотская шутка. — Ешь, остынет. Твоя мама мою солянку ни разу не пробовала.
— И слава богу! — Игорь вдруг вскочил. Стул с грохотом отъехал назад. — Хватит меня кормить помоями и делать вид, что это высокая кухня! Мама права. Ты меня не уважаешь, если подаешь это.
Он схватил свою тарелку. Горячий суп плеснул через край, обжигая ему пальцы, но он, казалось, не заметил. Адреналин бил ему в голову.
— Знаешь, что с этим надо сделать? — крикнул он, глядя на друзей, ища их одобрения. — Знаешь?!
— Игорек, да ладно, нормально пахнет... — вяло попытался вставить Димон, но Стас толкнул его локтем: мол, смотри, шоу начинается.
Игорь схватил кастрюлю. Тяжелую, пятилитровую кастрюлю, полную горячего супа.
— За мной! — скомандовал он друзьям.
Они, гогоча, пошли за ним в коридор. Я стояла, прижав полотенце к груди, не в силах пошевелиться. Мозг отказывался воспринимать происходящее. Это мой муж? Тот самый человек, с которым мы пять лет делили быт, мечты, ипотеку?
Я услышала, как открылась дверь в туалет. Затем звук поднимаемой крышки унитаза.
— Вот где место твоему вареву! — донесся его голос, эхом отражаясь от кафеля.
Плеск. Тяжелый, густой звук выливаемой еды. Запах копченостей смешался с запахом освежителя воздуха.
— Давай, Игорян! Лей! — ржал Стас. — Мужик сказал — мужик сделал!
— Оп-па! Ушло! — вторил ему Игорь. — Смотрите, как красиво уходит!
Звук сливаемой воды прозвучал для меня как выстрел. Или как звук лопнувшей струны. Что-то внутри меня, то, что держало этот брак, то, что заставляло меня прощать его усталость, его маму, его невнимание — это "что-то" оборвалось и улетело в канализацию вместе с оливками и мясом.
Они вернулись на кухню героями. Игорь был пунцовым от возбуждения. Он чувствовал себя победителем. Он "поставил бабу на место". Он показал друзьям, кто в доме хозяин.
Он швырнул пустую, жирную кастрюлю в мойку. Грохот металла о металл заставил меня вздрогнуть.
— Вот так, — выдохнул он, утирая пот со лба. — Закажем пиццу, пацаны. Нормальную еду.
Он посмотрел на меня. Ждал слез. Ждал крика, истерики. Ждал, что я начну оправдываться, умолять попробовать хоть ложечку, доказывать, что мама не права. Он питался этими эмоциями, как вампир.
Но я молчала.
Внутри стало удивительно пусто и холодно. Как в выстуженном доме с распахнутыми окнами. Я посмотрела на его лицо — потное, самодовольное, с искривленным в ухмылке ртом — и поняла, что смотрю на постороннего человека. Нет, даже хуже. На врага.
Я медленно сняла передник. Аккуратно сложила его и положила на край стола, рядом с нетронутым хлебом.
— Ты чего, язык проглотила? — хохотнул Стас, открывая пиво.
Я не ответила. Развернулась и пошла в прихожую.
— Эй, ты куда? Обиделась, что ли? — крикнул мне в спину Игорь. — Ну давай, поплачь в ванной! Маме позвони, пожалуйся!
Я сняла с вешалки свое бежевое пальто. Надела сапоги. Взяла сумку. В зеркале отразилось мое лицо — бледное, с идеально накрашенными губами, но глаза были стеклянными. Я не узнавала себя, но эта новая "я" мне нравилась больше, чем та, что четыре часа стояла у плиты.
— Лен? — голос Игоря стал чуть менее уверенным. Он вышел в коридор, держа в руке кусок хлеба. — Ты куда намылилась? Мы пиццу сейчас закажем, тебе тоже хватит.
Я посмотрела на него. В последний раз. Внимательно, запоминая каждую деталь, чтобы потом не жалеть. Мятая футболка, пятно от супа на джинсах, глупое выражение лица.
— Пицца — это хорошо, — ровным, спокойным голосом сказала я. — Приятного аппетита, Игорь.
— Ты че, реально уходишь? — он нахмурился. — А ну стой! Я не разрешал!
Я открыла дверь.
— Ключи у тебя есть, — бросила я, переступая порог. — Не потеряй.
— Ленка, вернись, хуже будет! — заорал он, когда я вызывала лифт. — Мама была права, ты истеричка! Кому ты нужна вообще?!
Двери лифта мягко закрылись, отсекая его крик. Я осталась в тишине кабины. Цифры на табло менялись: 7, 6, 5... С каждым этажом мне становилось легче дышать.
Я вышла из подъезда. Холодный ноябрьский ветер ударил в лицо, но мне не было холодно. Во мне горел огонь — не ярости, а свободы. Я достала телефон.
«Ресторан "Панорама". Столик на одного. Прямо сейчас», — ввела я в поиск.
Я не плакала. Я была голодна. И я собиралась съесть самый вкусный ужин в своей жизни, который никто и никогда не посмеет вылить в унитаз. А Игорь... Игорь пусть ест свою победу. Пока она не встанет у него поперек горла.
Ресторан «Панорама» встретил меня приглушенным джазом и деликатным звоном бокалов. Здесь пахло не хлоркой и не униженным достоинством, а дорогим парфюмом, свежими цветами и едва уловимым ароматом трюфельного масла.
Администратор, высокая девушка с идеальной осанкой, на секунду замешкалась, увидев меня одну, да еще и с таким лицом — словно я только что сбежала с собственных похорон. Но профессионализм победил.
— Столик на одного? — вежливо уточнила она.
— Да. У окна. И, пожалуйста, подальше от шумных компаний. Я хочу тишины.
Меня проводили к столику с видом на ночной город. Огни мегаполиса расплывались внизу, как рассыпанные драгоценные камни. Я села в мягкое кресло, и спина, которая ныла от четырех часов стояния у плиты, наконец-то расслабилась.
— Ваше меню, мадам.
Я открыла тяжелую кожаную папку. Раньше, приходя сюда с Игорем по большим праздникам, я всегда смотрела сначала на правую колонку — на цены. «Это слишком дорого», «Давай возьмем салат попроще», «Зачем платить за воду, если дома есть фильтр?». Голос Игоря звучал у меня в голове, как назойливое радио.
Сегодня я смотрела только влево.
— Я буду стейк филе-миньон, прожарка медиум-рэ. Салат с камчатским крабом и авокадо. И бутылку «Бароло».
— Бокал? — уточнил официант.
— Бутылку, — твердо повторила я. — И принесите воды. Самой дорогой, какая у вас есть.
Официант кивнул и исчез. Я осталась наедине со своим отражением в темном стекле окна. Там, в квартире, остались пять лет моей жизни. Пять лет попыток угодить свекрови, которая считала меня «недостаточно хорошей партией». Пять лет оправданий перед друзьями Игоря за то, что я «пилю» его, прося просто убрать носки. Пять лет готовки, уборки, стирки, которые сегодня были спущены в унитаз под гогот пьяных мужиков.
Телефон в сумке завибрировал. Я достала его. «Любимый» (надо бы переименовать) звонил уже третий раз. Я сбросила вызов и перевернула телефон экраном вниз. Сегодня я недоступна. Абонент вышел из зоны действия вашего абьюза.
Тем временем в квартире, где еще пахло моей солянкой, атмосфера праздника стремительно улетучивалась.
Игорь сидел на кухне, тупо глядя на пустую коробку из-под пиццы. Пицца оказалась сухой, с подгоревшими краями и дешевой колбасой. После наваристого домашнего супа она казалась картоном.
— Ну, что, Игорян, — Стас громко рыгнул и похлопал себя по животу. — Нормально посидели. Ты это... с Ленкой-то не перегнул?
Игорь вздрогнул. Адреналин схлынул, оставив после себя липкое чувство тревоги. Он ожидал, что я вернусь через десять минут. Прибегу, заплаканная, начну собирать осколки, вытирать пол. Он бы тогда великодушно простил меня, сказал бы пару ласковых, и мы бы помирились. Секс после ссоры всегда был ярким.
Но прошел час. Потом полтора. А меня не было.
— Да брось, — махнул рукой Игорь, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Бабам полезна встряска. А то расслабилась. Мать правильно говорит: если жену не воспитывать, она на шею сядет. Вернется, куда она денется. Квартира-то моя. Точнее, ипотека на мне, но платим-то мы вместе...
Он осекся. Последняя мысль ему не понравилась.
— Ладно, пацаны, давайте еще по пиву? — предложил он, пытаясь заглушить тишину, которая начинала давить на уши.
— Не, братан, мне пора, — Димон встал, отводя глаза. Ему было явно не по себе. Сцена с унитазом, которая по пьяни казалась смешной, теперь, на трезвеющую голову, выглядела дикостью. — Моя там звонила уже, орать будет.
— Да и мне тоже, — поддакнул Стас. — Завтра на работу рано. Давай, не кисни. Ленка придет, никуда не денется.
Они ушли быстро, словно сбегали с места преступления. Игорь остался один.
В квартире стало невыносимо тихо. Тиканье часов в коридоре казалось ударами молотка. Он прошел в туалет. Там все еще пахло супом и освежителем «Морской бриз». На ободке унитаза засохла жирная капля сметаны. Игоря передернуло. Ему вдруг стало противно. Не от супа, а от самого себя. Но он тут же задавил это чувство злостью.
«Сама виновата, — подумал он, пиная дверь ванной. — Нечего было выпендриваться. Мать права. Она меня не ценит».
Он вернулся на кухню. Голод снова подступал. Пицца была дрянью, а желудок требовал нормальной еды. Он открыл холодильник. Полки ломились. Кастрюля с пловом (вчерашним), контейнер с домашними котлетами, банка маринованных огурцов, сыры, колбаса.
Игорь хмыкнул. Вот же. Еды полно. Он потянулся к котлете, но вдруг остановился.
«А вдруг она туда плюнула? Или яду подсыпала?» — мелькнула параноидальная мысль.
Нет, Ленка не такая. Она добрая. Глупая, но добрая.
Он захлопнул холодильник. Есть в одиночестве не хотелось. Хотелось праздника, продолжения банкета, подтверждения своей правоты.
— Ну и пошла ты, — сказал он в пустоту. — Я тоже гулять пойду.
Он быстро оделся, схватил ключи и выскочил из квартиры. Он знал отличный бар в двух кварталах, где всегда можно найти компанию, пожаловаться на стерву-жену и получить поддержку от таких же непризнанных «героев».
Мне принесли стейк. Он был идеален. Нежное мясо таяло во рту, вино обволакивало теплом, смывая горечь обиды. Я ела медленно, наслаждаясь каждым кусочком. Впервые за долгое время я ела то, что хотела я, а не то, что было полезно, экономно или нравилось мужу.
Я сделала глоток вина и посмотрела на экран телефона. Уведомление от приложения «Умный дом».
«Входная дверь открыта. Пользователь: Игорь. 21:15».
Через две минуты:
«Входная дверь закрыта. Режим охраны включен. 21:17».
Он ушел. Скорее всего, в бар «Берлога», где они обычно зависали с Димоном. Значит, у меня есть как минимум два часа. А то и три.
Я попросила счет. Сумма была внушительной — половина моей недельной зарплаты. Я оплатила картой, которая была привязана к нашему общему счету. Пусть получит смс-ку. Пусть видит, что я не рыдаю на лавочке, а живу.
— Вам вызвать такси? — спросил официант.
— Да, пожалуйста. Домой.
Но домой я ехала не спать. Я ехала завершать начатое.
В квартире было темно и душно. Запах прокисшего пива и той самой, вылитой солянки все еще витал в воздухе, словно призрак разрушенного брака. Я не стала разуваться. Прошла на кухню, включила свет.
Грязная посуда друзей Игоря так и стояла на столе. Коробка из-под пиццы валялась на полу. Он даже не удосужился убрать за собой. Конечно, зачем? Ведь есть Ленка. Ленка придет, поплачет и уберет.
Я открыла шкаф, где хранила большие черные мешки для мусора. Достала рулон.
Действовать нужно было быстро и методично.
Сначала — одежда. Я зашла в спальню, открыла шкаф. Мои платья, блузки, джинсы полетели в сумки. Я не старалась складывать аккуратно. Я просто изымала свое присутствие из этого пространства. Косметика, ноутбук, документы — все это уместилось в три больших чемодана и пару сумок.
А потом я вернулась на кухню.
Я посмотрела на холодильник. Тот самый, который я забивала продуктами каждую субботу, таская тяжелые пакеты, пока Игорь лежал на диване.
— «Перевод продуктов», говоришь? — прошептала я, вспоминая его слова. — Что ж, милый. Я избавлю тебя от этой обузы.
Я открыла дверцу.
Котлеты — в мусорный мешок.
Плов — туда же.
Сыр, дорогая колбаса, яйца, молоко, овощи, соусы. Все летело в черный пластик. Я не чувствовала жалости к еде. Это было не просто очищение холодильника. Это была зачистка территории.
Через десять минут холодильник сиял девственной, ледяной пустотой. Только одинокая, засохшая половинка лимона осталась на дверце. Я подумала и выкинула её тоже. Пусть будет абсолютно пусто.
Я заглянула в морозилку. Мясо, рыба, замороженные ягоды, пельмени, которые я лепила вручную три дня. Все в мешок.
Я вынесла полные пакеты с едой к мусоропроводу. Грохот падающих замороженных пельменей был музыкой для моих ушей.
Вернувшись, я достала из папки заранее распечатанный бланк. Я скачала его еще полгода назад, после очередной ссоры, когда его мама назвала меня «бесплодной пустоцветом» (хотя мы просто пока не планировали детей), а Игорь промолчал. Тогда я не решилась. Сегодня рука не дрогнула.
Я заполнила заявление. Быстро, размашисто. Положила лист в центр чистого, пустого кухонного стола. Рядом положила обручальное кольцо.
Я вызвала грузовое такси. Водитель, хмурый мужик, помог спустить чемоданы.
— Переезжаете? — спросил он, закуривая.
— Освобождаюсь, — ответила я, садясь в кабину.
Мы отъехали от дома ровно в 23:30. А в 23:45 к подъезду, покачиваясь, подходил Игорь. Он был пьян, голоден и зол. Он проиграл в споре с барменом, друзья не отвечали на звонки, и теперь он хотел только одного — прийти домой, сожрать те самые котлеты, наорать на жену для профилактики и завалиться спать.
Он поднялся на этаж. Достал ключи. Долго не мог попасть в замочную скважину, чертыхаясь. Наконец, дверь поддалась.
— Ленка! — гаркнул он с порога. — Я дома! Жрать давай!
Тишина.
— Ты че, спишь? Охренела совсем?
Он включил свет в коридоре. Пусто. Вешалка, где обычно висело ее пальто, была пуста. Полки для обуви — пусты.
Хмель начал стремительно выветриваться.
Он прошел на кухню.
— Лена?
На столе белел лист бумаги и блестело золото кольца.
Игорь подошел ближе. Прочитал заголовок: «Заявление о расторжении брака».
— Да ну, бред какой-то, — нервно хихикнул он. — Пугает. Спектакль устраивает.
Желудок скрутило спазмом голода.
— Ладно, хрен с тобой. Поем сначала.
Он рывком распахнул холодильник, предвкушая вкус холодной котлеты.
Свет лампочки осветил идеально чистые, белые полки. Пустота. Абсолютная, звенящая, холодная пустота. Ни крошки. Ни банки. Ничего.
Игорь стоял, держась за ручку дверцы, и смотрел в эту бездну. И только сейчас до него начал доходить весь ужас происходящего. Это был не спектакль.
Это был финал.
Пустота в холодильнике звенела громче, чем любая ссора. Это был белый, сияющий вакуум. Ни масла, ни старого куска сыра, ни даже банки с хреном, которая стояла там с прошлого Нового года.
Игорь захлопнул дверцу. Потом снова открыл, надеясь, что это галлюцинация, сбой матрицы. Нет. Пусто.
— Сука, — выдохнул он, и голос его сорвался. — Просто сука.
Он схватил телефон. Пальцы дрожали, попадая не по тем иконкам. «Любимая». Вызов.
«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети».
Он швырнул телефон на диван. Ярость начала уступать место липкому страху. Это было не похоже на Лену. Лена — это уют, это теплый бок по ночам, это запах ванили и стирального порошка. Лена — это функция. Функция, которая вдруг дала сбой и самоликвидировалась, прихватив с собой ресурсы жизнеобеспечения.
Живот свело судорогой. Он вспомнил, что последний раз ел в обед. Пицца, съеденная друзьями, ему не досталась, а суп... Суп плавал в городской канализации.
Игорь пошел в спальню. Открыл шкаф. Пустые вешалки качались от сквозняка, как скелеты. Исчезло все: ее одежда, фен, коробки с косметикой, даже постельное белье, которое она покупала на свои деньги. На матрасе осталась только одна подушка — его. Сбившаяся, старая, с желтым пятном.
В квартире стало страшно. Как будто из нее выкачали воздух.
Он снова схватил телефон. Единственный человек, который его поймет.
— Алло, мам?
— Игорюша? Что такой голос? Что случилось? — голос Валентины Петровны был бодрым и тревожным одновременно.
— Она ушла, мам. Вещи собрала. Еду выкинула. Все выкинула! Холодильник пустой!
— Кто? Ленка? — в голосе матери прорезались торжествующие нотки. — Я же говорила! Я же говорила, что она истеричка неблагодарная! Еду выкинула? Вот же дрянь! Ничего, сынок, не переживай. Перебесится. Куда она пойдет? У нее ни кола ни двора, зарплата — копейки. Приползет через два дня.
— Мам, она заявление на развод оставила.
На том конце провода повисла пауза.
— Пугает, — уверенно заявила Валентина Петровна. — Набивает цену. Слушай меня: не звони ей. Не унижайся. Пусть помучается. А ты приезжай ко мне. Я борщ сварила, пирожки с капустой. Поешь нормально, а не эту ее... бурду.
Игорь положил трубку. Мама была права. Конечно, права. Лена просто манипулирует. Хочет, чтобы он побегал. А вот хрен ей.
Он пошел на кухню, нашел в дальнем ящике пачку сухих крекеров, купленных сто лет назад «к пиву», и начал жевать их, запивая водой из-под крана. Крекеры были солеными и царапали горло, но злость была вкуснее.
Прошла неделя.
Я проснулась в съемной квартире-студии. Здесь было тесновато, мебель была из IKEA, а вид из окна открывался на соседнюю многоэтажку, а не на парк, как в нашей... то есть, в квартире Игоря. Но здесь было тихо.
Никто не бубнил под ухо. Никто не разбрасывал носки. Никто не смотрел на меня оценивающим взглядом, ища пыль на полках.
Я потянулась, чувствуя, как хрустят суставы. Первые три дня я просто спала. Организм, освободившись от стресса, впал в спячку. Я выключила телефон, взяла отгулы на работе и спала по двенадцать часов.
Сегодня я впервые захотела готовить. Не потому что «надо», не потому что «мужика кормить», а для себя.
Я пошла на крошечную кухню. Купила свежий творог, ягоды, мед. Сделала сырники. Идеальные, румяные, с хрустящей корочкой и нежной серединкой. Я села за маленький столик, налила кофе и сделала первый укус.
Это был вкус свободы. Он был слаще любого меда.
Я включила телефон. 48 пропущенных от Игоря. 12 от свекрови. Сообщения варьировались от «Вернись, я все прощу» до «Тварь, верни мультиварку, это мама дарила».
Я усмехнулась. Мультиварку я, кстати, оставила. Она мне никогда не нравилась, в ней мясо получалось вареным, а не тушеным.
В дверь позвонили. Я вздрогнула. Неужели нашел? Но нет, это был курьер с документами от адвоката. Процесс был запущен. Детей нет, имущество делить особо нечего — ипотечная квартира была оформлена на него до брака, а мои накопления были надежно спрятаны на отдельном счете, о котором Игорь не знал (наученная горьким опытом подруг).
Вечером я пошла в магазин. Я шла вдоль полок и понимала, что не знаю, что покупать. Моя продуктовая корзина годами формировалась под вкусы Игоря. Он не ест брокколи. Он не любит рыбу, только мясо. Он ненавидит кинзу.
Я взяла корзину и начала кидать туда все запретное. Огромный пучок кинзы. Стейк из лосося. Брокколи. Пакет замороженных креветок. Бутылку сухого белого.
Я чувствовала себя ребенком в магазине игрушек.
У Игоря дела шли не так радужно.
Эйфория от «свободы» и маминых пирожков прошла через три дня. Мама, конечно, кормила, но ездить к ней через весь город каждый вечер было лень. А дома ждал пустой холодильник.
Он попытался купить пельмени. Сварил. Они слиплись в один большой ком теста. Он съел их с майонезом, чувствуя, как изжога подступает к горлу.
Квартира стремительно зарастала грязью. Оказалось, пыль не исчезает сама по себе. Оказалось, в унитазе, если его не мыть, появляется ржавая полоса. Оказалось, рубашки не прыгают сами в шкаф выглаженными.
На работе он ходил в мятом. Коллеги косились.
— Что, Игорек, холостякуешь? — ехидно спросил Стас в курилке. Тот самый Стас, который ржал, когда выливали суп. — Чет ты похудел. Ленка-то не вернулась?
— Да пошла она, — огрызнулся Игорь. — Я сам справляюсь. Баба с возу — кобыле легче.
Но «кобыле» было тяжело.
Он скучал. Не по Лене-человеку, а по Лене-функции. По запаху ужина. По чистоте. По ощущению, что тыл прикрыт. Теперь тыл был голым и мерз.
Через две недели он сломался. Мама по телефону продолжала твердить: «Не смей звонить первым!», но Игорь смотрел на гору грязной посуды в раковине, из которой уже начинало вонять, и понимал: надо что-то делать.
Он узнал через общих знакомых, где я теперь работаю (я сменила офис, но компания осталась та же).
Я вышла из бизнес-центра в шесть вечера. Шел легкий снег, воздух был свежим и вкусным. Я застегивала пальто — новое, ярко-красное, купленное на первую «свободную» зарплату.
Игорь стоял у входа. Он выглядел... помятым. Пуховик грязный, шапка набекрень, в руках — букет полузавядших роз в целлофане.
Увидев меня, он шагнул вперед. Глаза его загорелись надеждой и одновременно обидой.
— Лен!
Я остановилась. Сердце не екнуло. Ничего. Только легкая брезгливость, как будто увидела старый, выброшенный ботинок.
— Привет, Игорь. Что тебе нужно? Общение только через адвоката.
— Да ладно тебе, Лен, кончай ломаться, — он попытался улыбнуться своей фирменной улыбкой, которая раньше работала. — Поиграли и хватит. Я соскучился. Домой пора.
Он протянул мне веник.
— Я не вернусь, Игорь.
— Почему? — он искренне не понимал. — Ну, погорячился я с супом. Ну, с кем не бывает? Пацаны просто подначивали. Я же мужик, мне перед ними неудобно было. Ты же понимаешь.
— Понимаю, — кивнула я. — Ты мужик. А я — плохая кухарка. Зачем тебе жена, которая плохо готовит? Найди себе повара. Или пусть мама готовит.
Лицо Игоря исказилось.
— Да при чем тут мама?! Ты эгоистка, Лена! Я работаю, я устаю, я хочу приходить в нормальный дом! А ты... Ты бросила меня! Из-за какой-то кастрюли супа разрушила семью!
— Не из-за супа, Игорь. Суп был просто последней каплей. Ты вылил в унитаз не еду. Ты вылил туда мое уважение к тебе. А без уважения семьи не бывает.
Я обошла его.
— Стой! — он схватил меня за рукав. — У тебя кто-то есть? Признавайся, шлюха, ты давно это планировала?!
Я посмотрела на его руку на своем новом красном пальто. Взгляд был таким холодным, что он разжал пальцы.
— У меня есть я, Игорь. И мне с собой очень хорошо. А ты... иди домой. Завари «Доширак». И позвони маме. Она скажет, что ты герой.
Я села в подъехавшее такси. В зеркало заднего вида я видела, как он стоит посреди тротуара с опущенными руками и дурацким букетом, а снег засыпает его плечи. Одинокий, жалкий, но так ничего и не понявший.
Прошло полгода.
Я сидела в своем любимом ресторане «Панорама». Напротив меня сидел мужчина. Его звали Андрей. Мы познакомились на курсах итальянского языка.
Он не был идеальным. Он не был «героем». Но когда я приготовила ему ужин — простую пасту карбонара — он не стал звать друзей. Он съел все до последней крошки, вытер тарелку хлебом и сказал:
— Лена, это было божественно. Спасибо.
Сегодня мы праздновали мой развод. Официальная бумага лежала в сумочке.
— За новую жизнь? — Андрей поднял бокал.
— За вкус к жизни, — улыбнулась я, чокаясь.
Где-то на другом конце города, в душной хрущевке, Игорь сидел за столом на кухне у Валентины Петровны.
Перед ним стояла тарелка с котлетами.
— Ешь, сынок, ешь, — приговаривала мать, подкладывая ему пюре. — Вот, нормальная еда. Не то что у этой... вертихвостки.
Игорь жевал котлету. Она была жирной, пересоленной и пахла старым луком. Мама всегда добавляла слишком много хлеба и лука для экономии.
— Вкусно? — спросила мать, заглядывая ему в глаза.
Игорь сглотнул вязкий комок. Он вспомнил аромат той солянки. Янтарный бульон, лимон, оливки, три вида мяса... Вкус, который он сам, своими руками, спустил в канализацию.
— Вкусно, мам, — глухо сказал он, глядя в тарелку.
На глаза навернулись слезы. Но он быстро сморгнул их. Герои не плачут. Герои едят мамины котлеты и молчат.
В кармане завибрировал телефон. Смс от банка: «Списание по ипотеке. Недостаточно средств».
Игорь отодвинул тарелку.
— Я наелся.
За окном шел весенний дождь, смывая грязь с города, но в душе Игоря оставалась слякоть, которая, похоже, теперь будет там всегда.
А я доедала свой десерт и смеялась над шуткой Андрея, чувствуя, как внутри меня разгорается тепло. Я наконец-то была сыта. Во всех смыслах этого слова.
