Под истеричные крики свекрови, которая кричала, что я нищебродка, и чтобы убиралась из её дома, я покинула роскошный особняк с одним единственным чемоданом, даже не подозревая, какой невероятный финал преподнесёт судьба всего через несколько месяцев в стенах суда…
Анна бежала вдоль кромки прибоя, и каждый глоток соленого воздуха наполнял ее безграничной благодарностью. Вечернее солнце растекалось по водной глади жидким золотом и медью, а над пенными гребнями пронзительно кричали чайки. Со стороны холмов тянуло пьянящим, густым ароматом цветущего жасмина — таким насыщенным, что им, казалось, можно было поперхнуться.
Ноги сами несли ее по утоптанной тропинке, петляющей между пышными кустами олеандра. Кроссовки мягко шлепали по утрамбованной земле. Ветер играл прядями волос, охлаждая разгоряченную кожу, и Анна улыбалась — просто так, от избытка чувств, как улыбаются лишь по-настоящему счастливые люди. Всего три года назад она не могла и представить, что будет вот так легко бежать по вечернему пляжу с беззаботным сердцем.
Что однажды проснется и осознает: боль ушла. Не затаилась в потаенных уголках души, поджидая момента для нового удара, а растворилась без остатка, словно утренний туман над водой. На ее месте родилось нечто новое — теплое, светлое чувство, похожее на уверенность в себе и право дышать полной грудью.
Марк сегодня пообещал приготовить что-то особенное. Она живо представила, как он сейчас хмурится на кухне, склонившись над сковородой, с сосредоточенностью сапера, разминирующего бомбу. К процессу готовки он всегда подходил с армейской серьезностью.
Все строго по рецепту, никакой самодеятельности. И каждый раз блюдо получалось чуть пересоленным, но она ни за что не призналась бы ему в этом. Тропинка нырнула в заросли высоких кустов, и внезапно Анна услышала голоса.
Мужской — жесткий, злой. Женский — плачущий, полный отчаяния.
— Выбирай: или твоя полоумная старуха, или я! Ты и так у меня на шее сидишь!
Анна замедлила шаг. За поворотом, на узкой дорожке у ограды соседней виллы, стояла молодая пара. Девушка, хрупкая, явно беременная, с растрепанными светлыми волосами, закрывала лицо руками.
На ее запястьях проступали темные синяки. Парень в спортивной куртке и модных джинсах, с выбритыми висками, размахивал руками, и в каждом его движении читалась готовность ударить.
— Но она же продала свой дом, чтобы мы смогли купить квартиру! — всхлипнула девушка. — Забыл, что ли?
— Так сдай ее в дом престарелых! У нее же крыша едет, в конце концов!
Девушка рванулась к нему, ухватилась за рукав.
— Артем, не надо… Умоляю…
Он резко замахнулся. Анна даже не успела подумать. Тело будто само шагнуло вперед, а руки инстинктивно поднялись, заслоняя собой чужое горе.
— Руки прочь от нее!
Парень резко обернулся. Взгляд пустой, лицо искажено злобой.
— А тебе какое дело? — прошипел он. — Лезь в свои дела, курица!
Анна стояла, не опуская рук. Сердце бешено колотилось, дыхание сбилось, но в голове была кристальная ясность. Она знала этот животный страх, когда бежать некуда, а заступиться некому. Знакомо было и это чувство безысходности, когда хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть этих глаз, наполненных ненавистью и презрением.
— Анна Сергеевна, с вами все в порядке? — Охранники виллы Марка, Артур и Григорий, появились словно из-под земли. Артур, молодой и широкоплечий, с открытым добрым лицом. Григорий — постарше, подтянутый, с внимательным взглядом бывшего военного. Оба двигались неторопливо, но в их движениях читалась готовность мгновенно вмешаться.
Артем отпрянул назад. Окинул взглядом крепких, спокойных мужчин, и вся его надуманная бравада разом испарилась.
— Да пошли вы все! — пробормотал он и, резко развернувшись, пустился бежать вниз по тропинке, даже не взглянув на жену.
Девушка бессильно осела на землю. Сложилась пополам и тихо, безнадежно заплакала, уткнувшись лицом в колени. Артур присел рядом, неловко протянув руку.
— Эй, не надо реветь! Вставайте, а то платье испачкаете.
Та подняла голову. Лицо было мокрым от слез, губы дрожали, но огромные серые глаза смотрели на него с детским изумлением.
— Помочь вам? — пробормотал Артур, покраснев, и аккуратно взял ее под локоть.
Девушка встала, легкая, как пушинка, несмотря на округлившийся живот. Не отводила от Артура взгляда. Тот тоже смотрел на нее, забыв обо всем на свете.
— Как тебя зовут? — выдохнул он.
— Катя… — запнулась она и поправилась. — То есть, Екатерина.
— А я Артур. — Он улыбнулся, и его суровое лицо внезапно стало мальчишески-беззащитным. — Очень приятно.
Они стояли, не замечая ни Анны, ни Григория, ни догоравшего над морем заката. Анна узнала этот взгляд — когда весь мир сужается до одного человека, а все остальное теряет всякий смысл.
— Катя, — тихо позвала Анна. — Тебе есть куда пойти?
Девушка вздрогнула, словно очнувшись ото сна.
— Я… не знаю. У меня в городе бабушка, но я не могу к ней с синяками возвращаться. У нее больное сердце…
— Тогда поехала со мной. — Анна сделала шаг вперед, заглянула ей в глаза. — Мне как раз требуется помощница по хозяйству. Есть у нас маленький гостевой домик, скромненький, но очень уютный. Можешь жить там. Заберешь бабушку, если захочешь, места хватит на всех.
Екатерина смотрела с недоверием.
— Но почему вы мне помогаете? Вы же меня совсем не знаете.
Анна тихо улыбнулась, с легкой грустью и пониманием.
— Потому что три года назад я была на твоем месте. И мне тоже однажды помог незнакомый человек.
В глазах Екатерины блеснули слезы — на этот раз слезы благодарности. Артур метнулся к калитке.
— Я за ключами от машины! Отвезу тебя за вещами и за бабушкой!
Он исчез так стремительно, что Григорий лишь усмехнулся.
— Ураган, а не парень.
Екатерина смотрела ему вслед, и на ее лице медленно, робко расцветала улыбка — первая за долгое время. Анна узнала и это чувство. Тот самый первый проблеск надежды после долгой и беспросветной темноты.
Спустя несколько минут видавшие виды «Жигули» Артура затарахтели вниз по дороге, увозя Екатерину towards новой жизни. Анна стояла у калитки, провожая их взглядом, и чувствовала, как что-то замыкается, завершая полный круг. Словно сама судьба возвращала старый долг.
«Тебя спасли — теперь настал твой черед спасать других», — прошептало что-то внутри.
Внизу волны мерно бились о берег, ветер доносил пряный запах морской соли и водорослей. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и в небе одна за другой зажигались первые звезды.
«Три года назад я и представить не могла, что все так перевернется», — подумала Анна. Она закрыла глаза, и прошлое нахлынуло на нее мощной волной — яркое, болезненное, но уже не такое страшное. Потому что теперь она точно знала: у той истории счастливый конец.
А значит, можно было позволить себе вспомнить всё.
---
Зима 1991 года выдалась на редкость суровой. Ледяной ветер обжигал лицо, снег скрипел под ногами так громко, что закладывало уши. Анна стояла у двух свежих холмиков и не чувствовала холода. Тринадцать лет — возраст, когда чудеса еще кажутся возможными, но ты уже прекрасно понимаешь, что их не будет.
«Папа, я обещаю», — шептала она, прижимая к груди потрепанную фотокарточку. На ней отец улыбался — молодой, сильный, в рабочей куртке с заводской эмблемой. Таким она и запомнила его до ареста. Не таким, каким увидела в последний раз в следственном изоляторе — посеревшим, осунувшимся, с немой просьбой во взгляде.
«Анечка, ни на кого не злись. Обещаешь?»
Тогда она не понимала, о чем он просит. Злиться хотелось на всех. На следователя с каменным лицом, на директора завода Семена Куликова, который лгал так уверенно, будто и сам верил в свою ложь, на судью, монотонно зачитывающую приговор.
Злость не помогла. Отец скончался в тюрьме спустя полгода. Мать не вынесла горя и ушла вслед за ним.
«Я стану юристом», — поклялась Анна промерзшей земле. «Буду защищать невиновных. Всех, кого смогу».
Детский дом научил ее держать слово. Сентябрь 1998-го ворвался в университетскую жизнь золотом листьев и гомоном голосов. Анна сидела в читальном зале над конспектами, выводя аккуратным почерком четкие строчки. Четвертый курс, последний рывок перед заветным дипломом. Она была лучшей на потоке, и это знали все.
«Смирнова вытянет любой экзамен, Смирнова не прогуливает, Смирнова не ходит на тусовки». Смирнова сидела в поношенной кофте с растянутыми локтями и заштопанных джинсах, и все равно от нее было невозможно оторвать взгляд.
«С ее внешностью я бы в модели подала», — вздыхала Лика Яковлева, дочь местного нувориша, поправляя на себе импортный свитер. «Ну правда, вон московское агентство ее звало. А она — «Нет, спасибо, мне учиться надо». Святая, что ли?»
Анна слышала эти разговоры краем уха и не реагировала. Агентство и правда приходило — тощий мужчина в очках, с визитками и заманчивыми обещаниями. «Ваша внешность — это капитал, девушка». Она вежливо, но твердо отказала. Ее капиталом были знания, умная голова и диплом. Все остальное — лишь случайность генетики.
На столе тихо шипел кассетный плеер, Чайковский, записанный с радио, пленка была истертая до дыр. Анна включала музыку, когда нужно было максимально сосредоточиться. Библиотека пахла старыми книгами и пылью, батареи едва грели, зато здесь царила тишина. Здесь можно было забыть, что вечером придется возвращаться в общагу, где соседки будут взахлеб обсуждать парней и новые наряды, а у нее на ужин — пачка самых дешевых макарон и пакетик кетчупа.
Декан нашла ее после пары по гражданскому праву.
— Анна, у меня к тебе большая просьба, — начала Антонина Сергеевна, снимая очки и протирая их платочком. — Есть у нас студент… В общем, совсем не тянет. Лев Орлов, третий курс. Родители умоляют подтянуть, иначе вылетит. Не могла бы позаниматься с ним? Платно, разумеется.
Анна кивнула. Деньги лишними не бывают, да и отказывать декану было как-то неудобно.
В читальном зале Лев появился с опозданием минут на двадцать. Влетел, словно ураган. Кожаная куртка нараспашку, шлейф дорогого одеколона, волосы щедро сдобрены гелем. Швырнул на стол учебник, плюхнулся напротив и самодовольно ухмыльнулся.
— Ну, давай, красотка, просвещай.
Анна молча открыла учебник.
— Начнем с основ римского права. Хоть что-то читал?
— А зачем читать, если есть ты? — подмигнул он.
Она подняла на него холодные серо-зеленые глаза, в которых не было и намека на улыбку.
— Затем, что на экзамене меня рядом не будет.
Лев опешил. Он привык, что девушки тают от его улыбки и щедрости, а эта смотрела на него, будто на пустое место. Это задело его за живое. Впервые за долгое время что-то задело его по-настоящему.
Занимались почти молча. Анна терпеливо, раз за разом, объясняла материал, не раздражаясь. Лев пытался отвлекать шутками и посторонними разговорами. Она неизменно возвращала его к теме. Через час он сдался и начал, наконец, слушать. Оказалось, она умела объяснять так, что даже самое скучное становилось понятным и логичным.
Выходили из университета вместе. На парковке сверкала темно-синяя «БМВ» — редкая по тем временам диковинка, мечта любого пацана. Лев достал из кармана здоровенный мобильный телефон, настоящий «кирпич» весом в полкило, и демонстративно пролистал меню.
— Подбросить? — бросил он небрежно.
— Спасибо, я на автобусе.
— Да брось, подвезу. Заодно и родителям покажешь, какой у тебя кавалер.
Анна остановилась. Посмотрела на него — на самодовольную ухмылку, на золотую цепь, выглядывающую из-под воротника, на уверенность человека, привыкшего получать всё, что пожелает. И что-то внутри нее дрогнуло.
— У меня нет родителей, — тихо сказала она. — Я из детдома.
Улыбка мгновенно сползла с его лица. Он смотрел на нее — на стоптанные туфли с истертыми застежками, на кофту, растянутую на локтях, на гордо вздернутый подбородок — и впервые увидел не просто красивую девушку, которую хотел поразить, а человека. Со своей болью, своим прошлым, с достоинством, которое не купишь ни за какие деньги. В памяти всплыли слова его покойного деда, умершего два года назад: «Левушка, есть люди, в которых с первого взгляда видна порода. Не та, что в родословных, а настоящая — в глазах, в осанке. Таких нужно ценить и ни за что не упускать, внучек».
«Дед был прав, — промелькнуло у него в голове. — Она именно такая».
— Садись, — сказал он уже совсем другим, серьезным тоном. — Пожалуйста.
Анна не знала, почему согласилась. Может, потому что его голос изменился, стал живым, без привычной наигранной бравады. А может, потому что просто устала идти пешком в этих стоптанных туфлях.
В салоне пахло кожей и его стойким одеколоном. Лев завел мотор, но не тронулся с места. Полез в бардачок, достал оттуда обычную, копеечную шоколадку «Аленка», а не заграничную.
— Держи.
Анна взяла. Руки у нее дрожали — от холода, от усталости, оттого, что кто-то просто так, без всяких условий, дал ей шоколадку.
— Поедем в магазин, — решительно заявил Лев. — Купим нормальной еды. У тебя есть дома что-нибудь поесть?
Она промолчала. Он понял всё и без слов.
В гастрономе «Березка» Лев набрал два огромных пакета. Тушенку, гречку, сахар, чай, печенье, даже докторскую колбасу, которая после недавнего дефицита считалась настоящим деликатесом. Анна молча наблюдала, как он складывает все это в пакеты, и не могла вымолвить ни слова.
— С этого дня ты моя девушка, — объявил он, выходя из магазина. Возражения не принимаются.
Она рассмеялась — впервые за многие дни. Смех получился каким-то надрывным, и она быстро прикрыла рот ладонью.
— Ты странный, — выдохнула она.
— Зато искренний, — парировал Лев. — Давай, веди к себе. Донесу пакеты.
Родителей Льва она увидела лишь в ноябре. Двухэтажный особняк с колоннами, новодельная роскошь, которой так гордились «новые русские». Мраморные ступени, позолота на перилах, огромная хрустальная люстра в прихожей. Анна переступила порог и почувствовала себя Золушкой на королевском балу.
Светлана Орлова спустилась по лестнице в вечернем платье цвета бордо, усыпанном дорогими камнями. Худая, с острыми чертами лица, подправленными пластикой, она окинула Веру взглядом, от которого захотелось провалиться сквозь землю.
— Так это и есть твоя… студентка? — Голос прозвучал сладким, словно мед, смешанный с ядом.
— Мама, это Анна. — Лев сжал ее руку. — Моя девушка.
— Очень приятно, — с трудом выдавила Анна, протягивая руку.
Светлана пожала лишь кончики ее пальцев, с явной брезгливостью, словно боялась испачкаться.
Ужин сервировали в просторной столовой. Анна впервые в жизни видела такое изобилие блюд. Салаты в хрустальных вазах, различные виды мяса и рыбы, фрукты. И в самом центре стола — хрустальная икорница с горкой красной икры. Рядом аккуратно нарезанный французский багет и маленькая серебряная ложечка.
— Красная икра, — снисходительно пояснила Светлана. — Настоящая, камчатская. Не то что эта дешевка из магазинов.
Анна потянулась за ложечкой. Светлана поморщилась.
— Милая, икру принято накладывать на хлеб. Есть ее ложкой — это как-то… — она сделала многозначительную паузу, — в столовых.
Анна застыла с ложкой на весу, ее лицо залила краска стыда. Неловко положила немного икры на кусочек хлеба, но руки предательски дрожали, и половина икринок рассыпались по белоснежной скатерти.
В столовой повисла тягостная тишина. Анна сидела, не смея поднять глаз, и ей снова захотелось исчезнуть.
Неожиданно громкий, раскатистый смех разорвал напряженную тишину. Платон Громов, сидевший во главе стола, хохотал, откинувшись на спинку стула. Седые виски, добрые морщинки в уголках глаз. Он смотрел на Анну так, словно видел в ней что-то, чего не видели остальные.
— А мне она нравится! — объявил он, когда смех немного утих. — Девчонка живая, не то что эти накрахмаленные куклы. Анна, так? Я, знаешь ли, в первый раз, когда икру попробовал, вообще руками ел. Думал, это какая-то особенная каша.
Он повернулся к жене, и его глаза стали жестче.
— Света, а ты помнишь, как в первый раз в ресторане перепутала вилку для рыбы с салатной? Или уже забыла?
Лицо Светланы перекосилось. Анна поняла: между ними идет своя, давняя война, и она стала в ней всего лишь пешкой. Но Платон смотрел на нее тепло, по-отечески, и от этого взгляда стало чуточку легче.
---
Декабрь принес с собой снег и неожиданный подарок. Платон вызвал Анну в свой кабинет. Кабинет был отделан темным деревом, стояло массивное кожаное кресло, в воздухе витал запах дорогих сигар.
— Присаживайся, Анечка, — он называл ее так с самой первой встречи. — Хочу кое-что тебе дать.
Он протянул ей пластиковую карточку — золотистую, с надписью «Visa».
— Это кредитка. Редкость у нас, но я кое-как раздобыл. Съезди в «Империю моды», присмотри себе что-нибудь приличное. Лёвушка говорит, вы с ним на свадьбу его друга собираетесь.
Анна смотрела на карточку, не решаясь взять.
— Я не могу… Это слишком щедро.
— Можешь. — И должна. — Платон наклонился вперед. — Знаешь, чему я за жизнь научился? Идти до конца, несмотря ни на что. Люди будут тебе палки в колеса вставлять, унижать, выталкивать. А ты — просто иди вперед. И пусть все видят, что ты достойна любого места под солнцем.
Анна взяла карточку. В горле встал плотный комок.
«Империя моды» встретила ее ослепительным блеском витрин и презрительным взглядом продавщицы. Молодая, ярко накрашенная женщина в строгом черном костюме окинула Анну с головы до ног и свысока процедила:
— Магазин со скидками находится этажом выше.
Анна замерла. Кровь ударила в лицо, руки сами сжались в кулаки. Развернуться и уйти. Просто развернуться и уйти. Но в голове прозвучал голос Платона: «Иди до конца».
— Покажите, пожалуйста, вот это зимнее пальто, — выдавила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — И вот эти сапоги. Тридцать восьмой размер.
Продавщица фыркнула.
— У нас цены указаны в долларах. Вы уверены, что…
— Покажите, — повторила Анна уже тверже.
Пальто висело на манекене. Темно-синее, из чистого кашемира, с классическим английским лацканом. Невероятно красивое. И невероятно дорогое. Анна провела рукой по ткани — мягкой, тяжелой, дышащей роскошью.
— Сколько?
— Триста долларов.
Сумма, на которую можно было полгода питаться в студенческой столовой. Анна достала карточку.
— Беру.
Лицо продавщицы мгновенно вытянулось. Она покосилась на охранника у выхода, потом взяла карточку, словно боясь, что та обожжет пальцы. Провела через терминал. Машинка пискнула — оплата одобрена.
— Еще покажите вот эти сапоги. И этот деловой костюм.
Спустя полчаса Анна выходила из бутика с тремя огромными фирменными пакетами. Охранник почтительно придержал перед ней дверь, улыбнувшись подобострастно. Она шла по заснеженной улице, снежинки таяли на ее горячем лице, а по щекам текли слезы. Не от унижения. От осознания, что кто-то поверил в нее гораздо сильнее, чем она сама.
Май 1999-го расцвел сиренью и новыми надеждами. Лев повел Анну в театр на премьеру «Чайки», которую обсуждал весь город. На ней было то самое новое платье — простое, серое, но идеально сидящее по фигуре. Волосы она распустила.
Лев встретил ее у театра и на мгновение замер.
— Ты… — он запнулся, подбирая слова. — Ты выглядишь потрясающе.
В антракте они вышли на балкон. Город внизу переливался огнями, в воздухе витал запах весны и безграничной свободы. Лев взял ее руку и сжал так сильно, что стало больно.
— Выходи за меня, — выпалил он, не сдержавшись. — Замуж. Прямо сейчас говорю — выходи.
Анна смотрела на него — на его светлые волосы, растрепанные ветром, на голубые глаза, полные надежды и ожидания. Он был несерьезным, избалованным, слабым. Но он был первым, кто назвал ее своей. Кто дал ей почувствовать, что она не одна в этом мире.
— Да, — прошептала она. — Выйду.
Слезы потекли сами собой — теплые, счастливые, словно все беды и невзгоды остались далеко позади.
Свадьбу сыграли в июне. Светлана настояла на пышном банкете в ресторане «Метрополь» — тамада, конкурсы, белый лимузин, который Анна до этого видела только в американских фильмах. Подружки из общежития помогали ей одеваться, смеялись и плакали вместе с ней.
— Ты прямо как принцесса! — восхищалась Катя, поправляя фату.
Анна смотрела в зеркало и не узнавала себя. Белоснежное платье, букет алых роз, счастливый блеск в глазах. Неужели это правда? Неужели она не проснется сейчас в своей кровати в общаге под храп соседки?
Продолжение следует...