Асфальт, мокрый после короткого летнего дождя, шипел под широкими колесами черного «Мерседеса». В салоне пахло дорогой кожей, сандалом и моей паникой. Паника была липкой, холодной и совершенно неуместной в этом царстве климат-контроля и уверенности.
Максим вел машину расслабленно, одной рукой придерживая руль, а другой накрыв мою ладонь. Его пальцы были теплыми и спокойными. На его запястье тускло поблескивали часы, стоимость которых равнялась, наверное, трети дачного домика моих родителей, к которому мы сейчас неумолимо приближались.
— Алина, выдыхай, — бархатным голосом произнес он, не отрывая взгляда от дороги. — Ты так сжимаешь дверную ручку, будто собираешься катапультироваться.
Я нервно хохотнула.
— Я рассматриваю этот вариант. Серьезно, Макс, может, развернемся? Скажем, что у тебя срочное совещание? Или что я заболела? Ветрянкой. В двадцать пять лет это смертельно опасно.
Максим улыбнулся, и вокруг его глаз собрались те самые морщинки, которые я так любила. Они делали его лицо не старым, а… опытным. Интересным.
— Милая, мы это обсуждали. Мы вместе уже полгода. Я хочу познакомиться с твоими родителями. Я не какой-то мальчишка, чтобы прятаться по углам.
«Вот именно, — подумала я, и желудок скрутило узлом. — Ты не мальчишка. Ты, черт возьми, ровесник моего отца».
Максиму было пятьдесят два. Моему папе, Виктору Петровичу, — пятьдесят три.
Разница в один год. Один, чертов, год.
Когда мы познакомились на благотворительной выставке, я не думала о цифрах. Я видела мужчину, который умеет слушать, который не пытается произвести впечатление дешевыми понтами, потому что ему уже никому ничего не нужно доказывать. С ним было спокойно. Надежно.
Но одно дело — пить вино в ресторане на Патриарших, и совсем другое — везти его в СНТ «Энергетик» на шашлыки к моему отцу, человеку старой закалки, для которого слово «олигарх» было ругательным, а разница в возрасте больше пяти лет считалась извращением.
Но была еще одна деталь. Маленькая, чудовищная деталь, о которой я молчала последние две недели. Тайна, которая жгла мне язык.
Мой отец, Виктор Петрович Громов, работал главным инженером в крупном строительном холдинге.
А Максим, мой любимый Максим, был владельцем этого холдинга.
Они знали друг друга. Хуже того — они друг другу нравились.
— Макс, — начала я, когда мы свернули с трассы на проселочную дорогу. Гравий зашуршал под колесами. — Помнишь, ты рассказывал про своего «полевого командира»? Инженера, с которым вы иногда пересекаетесь на объектах?
Максим удивленно вскинул бровь.
— Громов? Конечно. Мировой мужик. Единственный, кто не боится сказать мне в лицо, что я идиот, если я предлагаю нереальные сроки. Мы с ним пару раз даже на рыбалку выбирались. Он знает места на Волге, где щука берет на голый крючок. А что?
Я сглотнула.
— Ничего. Просто… мир тесен.
Я не смогла. Я просто не смогла выдавить из себя: «Поздравляю, через пять минут ты будешь просить руки своей дочери у своего же подчиненного».
Мой план был идиотским: надеяться на авось. Может, папа не узнает его без делового костюма? Бред. Может, Максим не узнает папу в трениках? Еще больший бред.
Я надеялась, что шок от их встречи как-то нивелирует шок от того, что мы спим вместе. Клин клином, как говорится. Или инфаркт инфарктом.
Мы подъехали к зеленым воротам. Над забором вился сизый дымок — папа уже разжег мангал.
— Хорошее место, — оценил Максим, глуша мотор. — Сосны, воздух.
Он вышел из машины, поправил воротник своего темно-синего поло (Ralph Lauren, безупречно сидит, подчеркивает седину на висках) и достал с заднего сиденья пакет с подарками: дорогой коньяк для папы, французские духи для мамы. Идеальный зять. Если бы не паспортные данные.
Я вышла следом, чувствуя, как ватные ноги едва держат меня.
— Макс, пожалуйста, только не говори про бизнес сразу. И про деньги.
— Алина, я не собираюсь покупать твою семью. Я просто хочу пожать руку твоему отцу.
Калитка скрипнула. На пороге появилась мама. Она вытирала руки о передник и сияла тем особым гостеприимством, которое включается у женщин при виде потенциального мужа дочери.
— Ой, приехали! Алиночка! — она бросилась обнимать меня, но ее взгляд уже сканировал Максима за моим плечом.
Я увидела, как мамино лицо на секунду застыло. Она ожидала увидеть «перспективного парня». Может быть, чуть старше меня. Но перед ней стоял мужчина, который выглядел так, словно мог купить весь этот дачный поселок вместе с председателем и собаками.
— Здравствуйте, — обаятельно улыбнулся Максим. — Максим. Рад, наконец, встретиться. У вас потрясающая дочь.
Мама моргнула, приходя в себя. Обаяние Максима действовало безотказно.
— Галина Ивановна… Очень приятно. Проходите, проходите! Витя! Виктор, дети приехали!
Мы двинулись по выложенной плиткой дорожке вглубь сада. Я шла, словно на эшафот.
В глубине участка, у мангала, стоял отец. Он был в своей любимой выцветшей футболке с надписью «Лучший рыбак» и в шортах. Он сосредоточенно нанизывал мясо на шампуры, стоя спиной к нам.
— Пап, — позвала я, и голос предательски дрогнул.
Виктор Петрович обернулся. В одной руке шампур, в другой — веер для углей. Широкая улыбка, предназначенная любимой дочери, начала расплываться по его лицу… и вдруг замерла.
Глаза отца округлились. Он перевел взгляд с меня на Максима, потом снова на меня. Потом на Максима.
В саду повисла тишина. Слышно было только, как трещат угли и где-то далеко лает соседская овчарка.
Максим тоже застыл. Его дежурная вежливая улыбка медленно сползла с лица, сменившись выражением крайнего недоумения.
— Виктор Петрович? — первым нарушил молчание Максим. В его голосе звучало не начальственное превосходство, а искренняя растерянность.
Отец медленно опустил шампур на край мангала.
— Максим Эдуардович? — прохрипел он. — Вы… какими судьбами? Проверка объекта? В субботу?
Я закрыла глаза. Началось.
— Нет, Витя, — Максим быстро перестроился. Он был бизнесменом, он умел реагировать на кризисы. Но сейчас даже его система дала сбой. — Я… я приехал с Алиной.
Отец нахмурился, его густые брови сошлись на переносице. Он посмотрел на меня так, словно видел впервые.
— С Алиной? С моей Алиной?
— Папа, — я шагнула вперед, пытаясь встать между ними, как рефери на ринге. — Это Максим. Мой… мой молодой человек.
Словосочетание «молодой человек» прозвучало в воздухе как издевательство. Оно повисло между 52-летним генеральным директором и 53-летним главным инженером, звеня своей абсурдностью.
Папа молчал долгих пять секунд. Его лицо начало медленно наливаться красным цветом — тем самым оттенком, который обычно предвещал долгую лекцию о морали или скандал.
— Молодой человек? — переспросил отец тихо. — Алина, ты хочешь сказать, что Максим Эдуардович, мой генеральный директор, с которым мы в прошлые выходные пили водку на кордоне и обсуждали, как у нас ноет поясница… это твой парень?
Максим кашлянул, пытаясь сгладить ситуацию:
— Виктор, послушай, я не знал, что Алина — твоя дочь. Фамилии разные… (Я оставила мамину девичью, когда меняла паспорт в двадцать лет).
— Вы не знали? — отец вытер руки о шорты, оставляя жирные следы. — То есть, когда я вам рассказывал, что моя дочь нашла себе какого-то «успешного», я, получается, про вас рассказывал?
— Видимо, да, — кивнул Максим. Ему было неловко. Впервые за полгода я видела, что ему по-настоящему неловко.
Отец горько усмехнулся.
— А я ведь вам тогда сказал: «Надеюсь, хоть не старик какой-нибудь». Помните, Максим Эдуардович? А вы ответили: «Главное, чтобы человек был хороший».
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Папа, пожалуйста…
— Молчи, Алина! — рявкнул отец, но тут же осекся, глядя на начальника. Субординация въелась в него годами. Он не мог орать на человека, который платит ему зарплату. Но он очень хотел орать на человека, который спит с его дочерью. Этот внутренний конфликт разрывал его на части.
— Виктор, давай поговорим как мужчины, — предложил Максим, делая шаг вперед.
Отец поднял руку, останавливая его.
— Как мужчины? Максим Эдуардович, вы мне ровесник! Мы с вами «Deep Purple» слушали в одно время! Я думал, мы… коллеги. Товарищи по рыбалке. А вы…
Он не договорил. Резко развернулся, схватил бутылку с водой и плеснул на угли. Поднялся столб пара и пепла.
— Шашлыка не будет, — буркнул он. — Аппетит пропал. Я в гараж.
Он быстрым шагом направился к старому сараю, который гордо именовал мастерской. Дверь хлопнула так, что с яблони упало несколько незрелых плодов.
Мама стояла с открытым ртом, прижимая руки к груди.
Максим посмотрел на закрытую дверь гаража, потом на меня. В его глазах читалось: «Мы влипли».
— Ну что, — вздохнул он, расстегивая верхнюю пуговицу поло. — Кажется, рыбалка отменяется. Алина, почему ты не сказала, что твой отец — Громов?
— Я боялась, — честно призналась я. — Боялась именно этого.
Максим покачал головой.
— Плохо ты меня знаешь. И отца своего плохо знаешь.
Он решительно двинулся в сторону гаража.
— Ты куда? — испугалась я. — Он сейчас с монтировкой там!
— Я пойду увольняться, — мрачно пошутил Максим. — Или наниматься в зятья. Посмотрим, что выйдет раньше.
Он подошел к двери гаража и решительно постучал.
— Виктор Петрович! Открывай. У меня коньяк. И разговор. Не как у начальника с подчиненным. А как у отца с… отцом.
За дверью была тишина. Потом послышался тяжелый вздох и скрежет засова.
Я посмотрела на маму.
— Мам, у тебя валерьянка есть?
— Есть, — ответила она автоматом. — И водка есть. Неси всё.
Гараж был для Виктора Петровича не просто местом стоянки старенького «Nissan X-Trail». Это был храм. Крепость. Здесь пахло промасленными тряпками, древесной стружкой и спокойствием. Здесь мир был понятен: гайка на двенадцать накручивалась на болт на двенадцать, а если что-то ломалось, это можно было починить молотком и «такой-то матерью».
Но сейчас система дала сбой, который не починить никаким инструментом.
Виктор стоял у верстака и яростно водил напильником по совершенно невинному куску арматуры. В ушах шумело.
Максим Эдуардович. Генеральный директор холдинга «СтройИнвестГрупп». Человек, который на совещаниях одним поднятием брови заставлял потеть начальников отделов. Человек, чью подпись Виктор видел на приказах о премиях (и депремировании). И этот человек спит с его Алинкой.
Виктор вспомнил, как Алина в детстве прибегала к нему с разбитой коленкой. «Папа, подуй!». А теперь? Теперь ей дует… генеральный директор.
Дверь гаража скрипнула. Виктор не обернулся. Он знал, кто там. Аура дорогих одеколонов и власти просочилась даже сквозь запах бензина.
— Можно? — голос Максима звучал глухо.
Виктор с силой бросил напильник на верстак. Инструмент звякнул, подпрыгнув.
— А если я скажу «нет», вы меня уволите? — спросил он, наконец поворачиваясь.
Максим стоял в дверях, держа в руках бутылку французского коньяка «Hennessy XO» так, словно это была граната с выдернутой чекой. В полумраке гаража, среди развешанных по стенам пил и мотков проволоки, он выглядел инородным телом. Пришельцем с другой планеты.
— Витя… Виктор Петрович. Брось. Мы не на планерке.
— Вот именно, — зло усмехнулся Громов. — На планерке я хотя бы знаю, как себя вести. «Есть», «Так точно», «Принято в работу». А здесь что? Мне вам как обращаться? «Сынок»?
Максим поморщился, прошел внутрь и поставил коньяк на замасленный верстак, прямо рядом с тисками.
— Понимаю. Звучит дико.
— Дико?! — Виктора прорвало. Он шагнул к начальнику, забыв о субординации. — Максим Эдуардович, вам пятьдесят два! Мне пятьдесят три! Мы с вами в прошлом году обсуждали простатит и цены на зимнюю резину! Вы мне жаловались, что зрение падает!
— Было дело, — тихо признал Максим, не отводя взгляда.
— И вы приперлись к моей дочери? Ей двадцать пять! Она жизни не видела! Вы для нее… вы же ископаемое, как и я! Что у вас общего? Вы ей про акции рассказываете, а она вам про ТикТок?
Максим вздохнул, оперся бедром о верстак и скрестил руки на груди. Его спокойствие бесило Виктора, но в то же время охлаждало пыл.
— Виктор, давай начистоту. Я не искал молодую. Я вообще никого не искал после развода, ты знаешь. Мы встретились случайно. И… она не такая, как те девочки, которых ты себе представляешь рядом со мной. Она умная. Глубокая. Она похожа на тебя, кстати. Характером.
— Не надо мне тут льстить! — рявкнул Виктор, но уже без прежней ярости. — Она ребенок. Мой ребенок.
— Она взрослая женщина, — жестко отрезал Максим. В его голосе прорезались те самые стальные нотки, которых боялись подрядчики. — И она счастлива. Была счастлива, пока мы не приехали сюда и не устроили этот цирк.
Виктор молчал, тяжело дыша. Он смотрел на начальника и пытался сложить пазл. Его босс. Его зять. Рыбалка. Работа. Семья. Все смешалось в какой-то чудовищный винегрет.
— Стаканы есть? — спросил Максим, кивнув на бутылку.
Виктор секунду колебался, потом махнул рукой.
— В шкафчике. Граненые. Других не держим.
Максим достал два пыльных стакана, протер их найденной тут же ветошью (Виктор поморщился, но промолчал) и разлил коньяк. Янтарная жидкость благородно заплескалась в пролетарской посуде.
— За что пьем? — буркнул Виктор, беря стакан. — За «Совет да Любовь» пить не буду, сразу говорю. Язык не повернется.
— Давай выпьем за честность, — предложил Максим. — И за то, чтобы мы оба выжили сегодня.
Они чокнулись. Виктор выпил залпом, как водку. Коньяк был мягким, словно масло, но обжег горло горечью ситуации.
— Значит так, — Виктор с стуком поставил стакан. — Как отец я вам скажу: если обидите ее — убью. Сяду, но убью. Плевать мне на холдинг и на вашу охрану. У меня монтировка тяжелая.
Максим кивнул. Серьезно, без тени улыбки.
— Принимается. Я бы на твоем месте сказал то же самое.
— А как подчиненный… — Виктор замялся. — Максим Эдуардович, как мы работать-то будем? Я теперь кто? Главный инженер или тесть генерального? Мне что, на совещаниях вам замечания делать нельзя будет, потому что вы Алинку на Мальдивы возите? Или наоборот — вы меня уволить не сможете, потому что семейный подряд?
Это был главный страх Виктора. Он был профессионалом. Он гордился своей работой. И мысль о том, что теперь его будут воспринимать не как спеца, а как «родственника шефа», была невыносима. А еще хуже — если коллеги начнут шептаться. «Громов-то подсуетился, дочку под босса подложил ради карьеры». От этой мысли у Виктора сжались кулаки.
Максим, казалось, прочитал его мысли.
— Витя, — он впервые назвал его так просто, без отчества, как на рыбалке. — На работе ничего не меняется. Ты лучший инженер в компании. Если ты начнешь лажать — я тебя уволю. Если я начну творить дичь — ты имеешь право сказать мне это в лицо. Как и раньше. Мы разделим эти сферы. Жестко.
— Легко сказать, — проворчал Виктор, наливая по второй. — А в курилке что говорить? «Мужики, мой зять вчера опять давление мерил»?
Максим неожиданно рассмеялся. Громко, искренне.
— Черт, а ведь это проблема.
Напряжение немного спало. Виктор посмотрел на свои руки — грубые, в мозолях. Посмотрел на руки Максима — ухоженные, но крепкие.
— Ты ее любишь? — спросил Виктор тихо, глядя в пол.
В гараже повисла пауза. Слышно было, как где-то за стеной жужжит шмель.
— Люблю, — просто ответил Максим. — Очень. Она заставляет меня чувствовать себя живым. Не директором, не функцией, не кошельком. А живым человеком. Вить, я понимаю, как это выглядит со стороны. Седина в бороду. Но поверь, это не блажь.
Виктор поднял глаза. Он видел много людей. Он умел отличать, когда подрядчик врет про сроки, а когда говорит правду. Сейчас Максим не врал. И это было хуже всего. Если бы он врал, его можно было бы просто выгнать. А так…
— Ладно, — Виктор вздохнул так тяжело, будто поднимал бетонную плиту. — Ладно. Но учтите, Максим Эдуардович… на рыбалке я вам червей копать больше не буду. Теперь мы родственники, статус другой. Сами копайте.
Максим улыбнулся — уже расслабленно.
— Договорились. И еще, Виктор… Давай без «Максима Эдуардовича» здесь, за забором. Максим. Или Макс. Как Алина называет. А то я себя чувствую, будто я тебя сейчас отчитывать буду за перерасход цемента.
— «Папой» я тебя называть точно не дам, — хмыкнул Виктор. — И «сынком» тебя звать язык не повернется. Будешь Максимом. Пока что.
Они допили коньяк. Виктор вытер губы рукавом.
— Пошли. А то мои бабы там уже, наверное, скорую вызвали или план эвакуации чертят. Алина у меня паникерша, вся в мать.
Они вышли из гаража в залитый солнцем сад. Щурились от яркого света.
Алина и Галина Ивановна сидели на веранде, замерев как две статуи. Увидев нас, выходящих вместе, Алина вскочила. Она сканировала наши лица, пытаясь понять: убили мы друг друга или нет.
Виктор Петрович шел чуть впереди. Он подошел к мангалу, который уже почти потух, и деловито пошевелил угли кочергой.
— Алина! — крикнул он командным голосом. — Неси жидкость для розжига. И лук. Максим… кхм… Максим будет помогать нанизывать. У него, говорят, мелкая моторика хорошая, пускай отрабатывает.
Алина выдохнула так громко, что задрожали листья на яблоне. Она посмотрела на Максима. Тот едва заметно подмигнул ей и закатал рукава своего поло за триста долларов.
— Иду, пап!
Казалось, буря миновала.
Виктор смотрел, как его начальник неумело берет шампур, и думал, что жизнь — штука сложная, но интересная.
Но он еще не знал, что самое сложное испытание ждет их впереди. И это не разница в возрасте.
У калитки зазвонил домофон.
Виктор нахмурился.
— Кого еще черт принес?
Мама всплеснула руками.
— Ой! Я же забыла сказать! Тетя Люба с дядей Толей обещали заехать за рассадой.
Виктор побледнел. Дядя Толя работал в той же компании, что и они. Начальником транспортного цеха. И он был главным сплетником холдинга.
Максим замер с шампуром в руке.
— Начальник транспортного? Анатолий Борисович?
— Он самый, — обреченно сказал Виктор. — Ну все. Завтра о нас будут знать даже уборщицы в филиале в Владивостоке.
Максим и Виктор переглянулись. Теперь они были в одной лодке. И эта лодка неслась прямо на водопад.
Звонок домофона на даче Громовых всегда звучал как приглашение к чаю, но в этот раз он прогремел как сирена воздушной тревоги.
Мы стояли в саду, застыв в немой сцене. Я вцепилась в рукав Максима, мама прижала руки к щекам, а папа с видом обреченного партизана смотрел на калитку.
— Толя, — прошептал отец. — Язык у него длиннее, чем трасса М-4 «Дон». Если он увидит генерального директора в моих шортах…
— В твоих шортах?! — ужаснулась мама.
— Образно, Галя! — шикнул отец. — Макс… то есть, Максим Эдуардович, вам лучше спрятаться.
— Куда? — спокойно спросил Максим, хотя я чувствовала, как напряглись мышцы под его поло. — В погреб? Виктор, я не буду прятаться. Это унизительно. И потом, мой «Майбах» стоит у ворот. Толя не идиот, он знает номера всех топ-менеджеров. Он начальник транспортного цеха.
Это был шах и мат. Мы были в ловушке.
— Открывай, Витя! — донесся зычный голос из-за забора. — Я вижу дым! Ты что, без меня шашлык жаришь? Я рассаду привез, как договаривались!
Виктор Петрович обреченно махнул рукой и пошел открывать. Я посмотрела на Максима. Он выпрямился, расправил плечи и нацепил на лицо ту самую непроницаемую маску «Хозяина жизни», с которой обычно входил в переговорную. Только шампур в руке немного портил образ.
Калитка распахнулась. На дорожку ввалился дядя Толя — полный, краснолицый, в кепке «Сочи-2014» и с ящиком помидорной рассады в руках.
— Здорово, Петрович! — гаркнул он. — А я смотрю, у ворот тачка стоит, как у нашего Самого…
Дядя Толя осекся. Он вышел на поляну к мангалу и уперся взглядом в Максима.
Ящик с рассадой медленно накренился.
Тишина была такой плотной, что ее можно было резать ножом. Дядя Толя моргал. Его мозг, привыкший решать задачи логистики (бензин, путевые листы, запчасти), сейчас буксовал, пытаясь обработать входящие данные.
Данные были следующими:
- Это дача главного инженера Громова.
- У мангала стоит генеральный директор холдинга, миллиардер Максим Эдуардович Власов.
- Генеральный директор держит шампур.
- Дочь Громова держит генерального директора под руку.
— Максим… Эдуардович? — пискнул дядя Толя. Голос у него сел, как аккумулятор в мороз. — А мы тут… помидоры…
Максим медленно перевел взгляд на дядю Толю.
— Анатолий Борисович, — произнес он своим фирменным спокойным баритоном. — Добрый вечер. Вы опоздали. Совещание по качеству маринада уже началось.
Дядя Толя побледнел.
— Я… я не знал. Виктор не предупредил, что у нас выездной корпоратив. Я в кепке…
— Это не корпоратив, Толя, — вмешался папа, подходя сзади. Он решил идти ва-банк. — Это частный визит.
Анатолий переводил взгляд с папы на Максима и обратно. В его глазах зарождался мистический ужас. Если генеральный директор жарит шашлыки на даче у инженера, значит… значит, инженер — это не просто инженер. Значит, Громов — это серый кардинал! Тайный советник! Человек, который на самом деле управляет всем!
— Понял, — прошептал Толя. — Могила. Никому.
Максим улыбнулся — хищно и очаровательно.
— Анатолий, вы же понимаете, что информация конфиденциальная? Слияние капиталов… и семей.
Он притянул меня к себе и поцеловал в висок.
У дяди Толи отвисла челюсть. Но старая школа выживания сработала мгновенно.
— Совет да любовь! — выпалил он. — Дело молодое! То есть… ну вы поняли. Я рассаду оставлю тут? И пойду. Утюг забыл выключить. В Москве.
Он поставил ящик прямо на траву, попятился и практически выбежал за ворота. Через минуту взревел мотор его «Лады», удаляясь с космической скоростью.
Мы переглянулись и дружно расхохотались. Напряжение лопнуло, как передутый шарик.
Остаток вечера прошел на удивление душевно.
Оказалось, что Максим умеет травить байки про 90-е, а папа — идеально подбирать тосты. Мама, сначала стесняясь, через час уже учила миллиардера правильному рецепту засолки огурцов, а он старательно записывал в заметки на последнем айфоне.
Но главный разговор состоялся поздно вечером, когда мы уже собирались уезжать.
Папа отвел Максима в сторону, к машине. Я наблюдала с крыльца. Они закурили. Две красные точки тлели в темноте.
— На работе будет ад, — сказал отец. — Толька не удержится. Завтра весь офис будет знать.
— Пусть знают, — ответил Максим. — Виктор, я не собираюсь скрывать Алину. И я не собираюсь увольнять тебя. Ты профи.
— Скажут, что я подсидел начальство через постель дочери.
— Пусть говорят. Главное, чтобы сроки по объектам не горели. А если кто-то вякнет лишнее… — Максим выпустил струю дыма. — Ну, у Анатолия Борисовича давно просится аудит по расходу топлива. Он это знает.
Отец хмыкнул.
— Жестко.
— Справедливо. Мы теперь одна команда, Витя. А своих я в обиду не даю.
Они пожали руки. Крепко, по-мужски. Без субординации.
Понедельник. 8:50 утра.
Офис холдинга «СтройИнвестГрупп» гудел, как растревоженный улей. Взгляды, шепотки, перемигивания.
Когда Виктор Петрович вошел в вестибюль, охранник на входе вытянулся по струнке и отдал честь, чего раньше никогда не делал.
— Доброе утро, Виктор Петрович! Лифт держу!
Виктор нахмурился и прошел к лифтам. Люди расступались перед ним, как воды Красного моря перед Моисеем.
В лифте он столкнулся с Анатолием Борисовичем. Дядя Толя вжался в угол кабины.
— Витя… Виктор Петрович, — заискивающе начал он. — Я там про топливо хотел сказать… экономия у нас.
— Работай, Толя, работай, — бросил Громов, глядя на табло этажей.
Двери открылись на этаже руководства. Обычно Виктор выходил раньше, на техническом этаже, но сегодня его вызвали на планерку.
В приемной секретарша Леночка, которая раньше едва здоровалась, вскочила и предложила кофе «из зерен для гостей».
— Нет, Лена. Я на совещание.
Он вошел в кабинет генерального. За длинным столом сидели директора департаментов. Максим Эдуардович сидел во главе.
При появлении Виктора повисла тишина. Все ждали. Все знали.
Максим поднял глаза от бумаг. Его лицо было серьезным.
— Виктор Петрович, опаздываете.
— Пробки, Максим Эдуардович. Транспортный цех плохо работает, — невозмутимо парировал Виктор, садясь на свое место.
По залу прошел шепот. Никто не смел так отвечать Власову.
Максим едва заметно улыбнулся уголками глаз.
— Принято. Разберемся. Итак, коллеги, переходим к вопросу строительства объекта «Север». Слово главному инженеру.
Виктор открыл папку. Жизнь продолжалась. Работа продолжалась.
Просто теперь, когда Максим слишком жестко критиковал смету, Виктор мог позволить себе чуть более долгий взгляд, в котором читалось: «Смотри, зятек, расскажу Алинке, что ты ешь бургеры втайне от тренера».
А когда Виктор слишком упрямился в чертежах, Максим смотрел на него взглядом: «Не забывай, тесть, кто оплачивает банкет на свадьбу».
Спустя три месяца.
Мы сидели на берегу Волги. Утренний туман еще стелился над водой. Было тихо, только плескалась рыба и шкворчало сало на сковородке — походный завтрак.
Я куталась в плед, сидя в раскладном кресле.
Рядом, на берегу, сидели две фигуры в камуфляже.
— Подсекай! — шепотом заорал папа. — Макс, ну что ты тянешь, она же уйдет!
— Витя, не учи меня жить, учи меня ловить! — огрызнулся генеральный директор холдинга, крутя катушку спиннинга за пять тысяч долларов, который он держал так же неуклюже, как тогда шампур.
— Эх, молодежь, — вздохнул папа, перехватывая у него удилище. — Все самому делать надо. Смотри, как профи работают.
Максим отошел, уступая место «старшему по званию». Подошел ко мне, налил чаю из термоса.
— Счастлива? — спросил он, обнимая меня за плечи.
Я посмотрела на них. На папу, который сиял, вытаскивая здоровенного леща. На Максима, который смотрел на моего отца не как на подчиненного, а как на друга и наставника в этом странном мире простых человеческих радостей.
— Абсолютно, — ответила я. — Только, папа, кажется, опять тобой командует.
— Пусть, — улыбнулся Максим. — На рыбалке он главный. Зато в понедельник я отыграюсь. У него отчет по безопасности не сдан.
— Эй, молодежь! — крикнул отец с берега, поднимая рыбину. — Хватит миловаться! Тащите садок! И наливайте! Первая пошла!
Максим подмигнул мне и побежал к воде, поскальзываясь в резиновых сапогах.
— Бегу, Виктор Петрович! Есть тащить садок!
Я смотрела им вслед и думала, что разница в возрасте — это всего лишь цифры. А вот умение найти общий язык, когда один — твой папа, а второй — твой любимый (и начальник твоего папы) — это настоящее искусство. И, кажется, мы его освоили.
Хотя на свадьбе рассаживать гостей придется очень, очень аккуратно.
