В ЗАГСе Платон плакал, не стесняясь своих слез. Светлана тоже утирала глаза, но ее лицо оставалось каменным. Анна видела: это были не слезы радости. Это были слезы женщины, теряющей власть над своим сыном.
Вечером, когда тамада орал в микрофон, а гости скандировали «Горько!», Платон поднялся с бокалом в руке. Зал моментально затих.
— За честных людей, — сказал он негромко, но его было слышно каждому. — И за чистую, настоящую любовь. Пусть она будет сильнее любых испытаний.
Анна подняла на него глаза и встретила его взгляд. В нем читалось что-то похожее на предупреждение. Или даже на прощание. Но она отмахнулась от этой тревожной мысли. Лев целовал ее, гости аплодировали, гремела музыка. В тот вечер ей казалось, что счастье будет длиться вечно.
Как же она тогда ошибалась.
Турция встретила их знойным августом 1999-го и ароматом жареного мяса с уличных лотков. Свадебное путешествие, о котором Анна даже не смела мечтать. Отель с мраморными колоннами, бассейн цвета бирюзы, море, настолько теплое, что из него не хотелось выходить. Она лежала на шезлонге под солнцезащитным зонтом, читала прихваченный с собой учебник по семейному праву. Привычка учиться не отпускала ее даже здесь.
Лев сидел рядом, но смотрел не на нее. Его взгляд скользил по загорелым спинам у бассейна, надолго задерживаясь на девушках в ярких бикини. Одна из них, длинногая блондинка, проплыла прямо перед ними, грациозно вынырнула у бортика, отжала мокрые волосы. Лев проводил ее восторженным взглядом, не отрываясь.
— Тебе нравится? — тихо спросила Анна.
Он вздрогнул, повернулся к ней с виноватой ухмылкой.
— Да брось, Ань! Глаза ведь даны, чтобы смотреть!
Она молча кивнула, опустив взгляд в книгу. Буквы расплывались перед глазами. «Глаза даны смотреть. Значит, так теперь и будет? Она — его жена, но это не значит, что он не может смотреть на других. Я не та, ради кого стоит отводить взгляд от чужих загорелых спин».
Что-то надломилось внутри. Тихо, почти неслышно, словно трескается лед на реке ранней весной. Трещина была тоненькой, едва заметной. Но она уже была.
В особняк Орловых они вернулись в конце августа. Светлана встретила их на крыльце, в шелковом халате и с привычной недовольной гримасой.
— Наконец-то! Я уж думала, вы там навсегда останетесь!
Лев поцеловал мать в щеку, Анна лишь вежливо кивнула. Багаж отнесли в их комнату на втором этаже — ту самую, где Лев жил до свадьбы. Анна оглядела стены, увешанные постерами рок-групп, полку с кубками за школьные спортивные достижения. В воздухе витал запах затхлости и чужой, давно прожитой жизни.
— А когда мы переедем в свою квартиру? — спросила она вечером, когда они остались одни.
Лев лежал на кровати, листая журнал «За рулем».
— А зачем? Здесь же все есть. Мама готовит, прислуга убирает. Чего тебе не хватает?
— Свободы, — подумала про себя Анна. — Права просыпаться в своем доме, а не в этом музее чужого благополучия». Но вслух она ничего не сказала.
Платон подарил им светлую двухкомнатную квартиру на другом конце города, с чистовой отделкой, полностью готовую к жизни. Ключи лежали в ящике комода, но переезжать туда никто не собирался.
Осень принесла с собой новые негласные правила. Светлана ожидала, что Анна будет активно помогать по хозяйству.
— Раз уж живешь в нашем доме, будь добра, участвуй в его жизни.
Анна варила супы, гладила Льву рубашки, накрывала на стол к ужину. И каждый раз слышала одно и то же: «Суп пересолен», «Неужели так сложно научиться?», «Носки не те купила», «Он же просил черные, а ты серые принесла», «Пыль на перилах», «Ты что, слепая?». Лев молчал, уткнувшись в тарелку. Анна смотрела на него и не могла понять: куда делся тот парень, который набивал ей пакеты едой в магазине? Который объявил ее своей девушкой, не спрашивая разрешения? Этот же просто покорно кивал матери и жевал котлеты.
Единственным спасением был Платон. Он приходил с работы поздно, усталый, но всегда находил минутку заглянуть в гостиную.
— Анечка, зайди ко мне в кабинет. Покажу кое-что интересное.
Они подолгу сидели в его кабинете, пропахшем табаком и старыми бумагами, и он рассказывал ей о своем бизнесе, о стройках, проектах и будущих планах. Учил ее разбираться в договорах, видеть подводные камни. Анна слушала жадно, впитывая каждое слово. Рядом с ним она чувствовала себя нужной — не невесткой, которая пересолила суп, а человеком, с которым можно говорить о действительно важных вещах.
— Знаешь, после того дефолта в девяносто восьмом многие под нож попали, — рассказывал он как-то, разливая чай по фарфоровым чашкам. — Я тоже чуть не прогорел. Но удержался. Главное — не терять голову, когда все вокруг рушится.
Стационарный телефон на столе звонил каждые десять минут. Партнеры, подрядчики, чиновники. Платон говорил со всеми спокойно и уверенно, никогда не повышая голоса. Анна училась у него большему, чем за все годы в университете.
Двухтысячный год начался для нее с новой работы. Анна устроилась в социальную юридическую консультацию. Крошечный офис на окраине, потертые стулья, измученные лица клиентов. Обманутые дольщики приходили каждый день. Пенсионеры, потерявшие последние сбережения, молодые семьи, оставшиеся без крыши над головой. Финансовые пирамиды лопались одна за другой, недострои зияли пустыми глазницами окон, а недобросовестные застройщики бесследно исчезали.
Анна работала практически бесплатно. Дни напролет разбирала документы, готовила иски, обивала пороги судов. Выигрывала дела редко — система была прогнившей, судьи зачастую были куплены, чиновники покрывали друг друга. Но иногда ей все-таки удавалось что-то отсудить. И тогда люди плакали от счастья, целовали ей руки, и она понимала: ради этих моментов стоило давать ту клятву у могилы родителей.
Весной ей неожиданно позвонили из «Фемида и партнеры» — одной из самых престижных юридических фирм в городе. Предложили должность младшего партнера с окладом втрое больше прежнего и собственным кабинетом.
— Но я хочу продолжать помогать малообеспеченным людям pro bono, — сразу же оговорилась Анна.
— Конечно, — сразу согласился управляющий партнер. — Это даже добавит нам очков в глазах общественности.
Платон, узнав об этом, буквально расцвел:
— Вот это правильно! Никогда не забывай тех, кто находится внизу. Деньги приходят и уходят, а репутация и доброе имя остаются с тобой навсегда.
Лев лишь пожал плечами:
— Зря время на всяких нищих тратишь. Могла бы на нас с мамой зарабатывать.
Анна промолчала. Между ними медленно, но верно вырастала стена. Он не понимал, зачем помогать чужим людям, когда можно заботиться о себе. Она же не понимала, как можно жить, думая только о себе.
Светлана была настоящим мастером тонких, ядовитых уколов. Она регулярно приглашала своих подруг на чай — дам в норковых шубах и с бриллиантами, с ярко накрашенными губами и пустоватыми глазами. Анна сидела за столом, вежливо улыбалась, разливала чай из дорогого серебряного сервиза. И слушала.
— Левушка, — начала как-то Светлана, обращаясь к сыну. — Ты помнишь Катю Жаркову? Дочку того самого Жаркова, у которого сеть автосалонов. Она тебе передавала привет.
Лев поперхнулся печеньем.
— А, да, помню. Милая девочка. Умная, из хорошей, состоятельной семьи.
Светлана сделала многозначительную паузу, бросив на Анну оценивающий взгляд.
— Я всегда думала, что вы бы прекрасно смотрелись вместе.
Подруги одобрительно захихикали. Анна так сильно сжала ручку чашки, что костяшки пальцев побелели. Она подняла глаза на Льва. Тот сидел, покраснев, и смотрел в стол, но не произнес ни единого слова в ее защиту. Не возразил матери. Не защитил свою жену.
Вечером того дня она легла спать одна. Лев пришел под утро, от него пахло сигаретами и виски. Рухнул на кровать, не раздеваясь, и повернулся к стене. Анна смотрела в потолок и думала: когда же это все закончится? Или, может, оно уже закончилось, и она просто еще не до конца это осознала?
Среди ночи его телефон тихо пискнул. Экран засветился в темноте, ярким пятном выделяясь на прикроватной тумбочке. Анна повернула голову. Nokia лежала экраном вверх, и она без труда увидела текст сообщения, даже не вставая с кровати.
СМС от «К.»: «Скучаю. Когда увидимся? Вчера было просто волшебно».
Внутри все оборвалось и похолодело. Липкая, ледяная пустота вытеснила последние остатки надежды. Анна лежала неподвижно, глядя на светящийся экран, пока тот не погас. Лев всхрапнул, повернулся на другой бок и накрыл телефон рукой — инстинктивно, по привычке.
Ей захотелось разбудить его, устроить скандал, потребовать объяснений. Но зачем? Ответ и так был очевиден. А слезы, крики, пустые оправдания — все это было бы унизительно и бессмысленно.
Утром Анна встала, как обычно. Сварила кофе, накрасилась, собралась на работу. Лев вышел на кухню, зевая и потягиваясь.
— Кофе есть?
— На плите.
Он налил себе чашку, отпил и поморщился.
— Горький какой-то.
Анна смотрела на него — на его помятое лицо, на растянутую футболку, на руки, которые всего несколько часов назад обнимали другую женщину.
— Просто без сахара, — ровно сказала она. — Забыла положить.
Взяла сумку и вышла из дома. И больше никогда не заглядывала в его телефон. Не было смысла видеть то, что и так было очевидно.
Платон позвал ее в кабинет одним осенним вечером 2001 года. За окном барабанил дождь, в камине потрескивали поленья. Он сидел в своем кожаном кресле, заметно постаревший, с глубокими морщинами у глаз.
— Анечка, — начал он тихо, и в его голосе прозвучала какая-то прощальная нота. — Я должен тебе кое-что сказать.
Анна насторожилась. В его тоне было что-то окончательное, не допускающее возражений.
— Я знал твоего отца.
Мир будто качнулся. Анна ухватилась за подлокотник кресла.
— Что?
— Ивана Смирнова. Мы вместе работали в 90-91-м. Он был главным инженером на заводе, а я — подрядчиком. Твой отец был хорошим человеком. Честным. Таких, как он, всегда мало.
Платон встал, подошел к окну, смотря на стекающие по стеклу струйки дождя.
— Директор Куликов воровал. Подписывал липовые акты, выводил деньги. Я об этом знал. Твой отец тоже начал что-то подозревать. Я собирался его предупредить, но не успел. Все откладывал на завтра, на послезавтра… А его арестовали ночью. Подбросили ему фальшивые документы, и он сел.
В голове у Анны зашумело. Она помнила ту ночь: громкий стук в дверь, незнакомые люди в черном, отца, уводимого в наручниках, оглушительные крики матери. Соседей, прячущих глаза.
— Я всю жизнь не мог себя простить, — продолжал Платон, не оборачиваясь. — Когда Лев привел тебя, я сразу узнал фамилию. Сначала не поверил — совпадение. Но потом увидел фотографии отца, которые ты носишь в том медальоне. Иван? Это был точно он.
Анна закрыла лицо руками. По щекам текли горячие слезы. Боль, стыд, благодарность — все смешалось в одно целое.
— Вы не виноваты, — с трудом выдавила она. — Вы не могли всего знать.
— Мог! — перебил он ее резко. — Должен был знать!
Он повернулся к ней, и в его глазах стояла такая невыносимая боль, что Анна не выдержала и бросилась к нему. Обняла его, как обнимает родного отца, которого ей так не хватало все эти годы.
— Вы для меня как отец, — прошептала она ему в плечо. — Единственный, кто у меня есть.
Платон гладил ее по волосам, и его руки заметно дрожали.
— Я хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, ты под защитой. Понимаешь? Что бы ни произошло, у тебя всегда будет крыша над головой и средства к существованию.
Он отстранился, достал из ящика стола плотный конверт, запечатанный сургучной печатью.
— Открой его, если будет совсем невмоготу. Когда почувствуешь, что выхода больше нет. Обещаешь мне?
Анна взяла конверт. Он был теплым от его рук.
— Обещаю.
Они сидели молча, слушая, как за окном шумит дождь. Между ними больше не было никаких тайн. Только та самая любовь, что не зависит от крови, а рождается из общей боли и взаимного прощения.
Платон скончался 19 декабря 2001 года. Инфаркт на парковке возле офиса, средь бела дня. Водитель кричал в телефон, вызывая скорую, но было уже слишком поздно. Сердце не выдержало.
Анна стояла на кладбище, и весь мир вокруг казался ей бесцветным. Снег, небо, лица людей — все было белым. Она не чувствовала холода. Не чувствовала ничего, кроме всепоглощающей пустоты, в которую провалилось все, что имело для нее смысл.
— Папочка, — шептала она, глядя на гроб. — Папочка, не уходи.
Она рыдала так громко, что полностью охрипла. Рядом стояла Светлана — сухая, прямая, в черной шляпе с траурной вуалью. Ее глаза пылали ненавистью.
— Не смей называть его папой! — прошипела она, когда Анна в очередной раз всхлипнула. — Ты для него никто! Слышишь? Никто!
Анна подняла на нее заплаканное лицо. Лев стоял позади матери, бледный, опустив глаза. Он снова не заступился за нее. Как всегда.
Завещание огласили спустя неделю. Платон оставил Анне ту самую квартиру, что подарил им на свадьбу. Светлана побелела от ярости. На следующий же день она подала в суд, оспаривая завещание. Началась изматывающая борьба: подкупленные судьи, наемные юристы, бесконечные заседания. Анна обивала пороги инстанций, но силы были на исходе. Лев молчал, Светлана давила, ее мир рушился на глазах.
— Забирай себе эту квартиру, — сказала она как-то вечером, глядя Светлане прямо в глаза. — Забирай. Она мне не нужна.
Светлана торжествовала. Лев облегченно кивнул. Скандал был исчерпан, мать довольна. А Анна поднялась в свою комнату, достала из потайной шкатулки тот самый конверт от Платона и прижала его к груди. Вскрывать его пока не стала. Время еще не пришло. Но она чувствовала — оно очень близко.
Она тогда еще не знала, что мудрый Платон все предвидел. Что еще при жизни, видя алчность Светланы, он через доверенное лицо купил на ее имя другую квартиру — так, чтобы та ничего не узнала. И ключ от нее лежал в том самом конверте, который он вручил ей перед смертью.
Лед под ее ногами трещал все громче и громче. Скоро он должен был проломиться окончательно, и она рухнет в ледяную воду. Оставался лишь один вопрос: найдет ли она в себе силы выплыть?
Зима 2002 года пришла почти без снега, но с такой пронизывающей стужей, что стены особняка промерзали насквозь. Анна лежала в постели одна. Лев теперь приходил далеко за полночь, ложился на самый край кровати и отворачивался к стене. От него пахло чужими духами, табаком и откровенной ложью. Она ничего не спрашивала. Зачем? Ответ и так витал в воздухе между ними, тяжелым, невысказанным камнем.
Он стал для нее совершенно чужим. Не сразу, а постепенно, как выцветает на солнце яркая ткань. По утрам он уезжал, не прощаясь. Вечерами ужинал молча, уткнувшись в свой новый телефон — Nokia с цветным экраном, последний писк моды. СМСки приходили одна за другой, и он всегда прикрывал экран ладонью, когда Анна проходила мимо.
Светлана же, напротив, расцвела. После смерти Платона она взяла бразды правления бизнесом в свои руки, переписала акции на себя, расставила на ключевые посты своих людей. Лев покорно кивал на все ее решения, превратившись из наследника в послушную марионетку, которую крепко дергали за ниточки материнские руки.
— Задержусь на работе, — бросал он Анне, натягивая пиджак.
Она молча кивала. Перестала верить ему еще весной, когда нашла в кармане его пиджака чек из ресторана «Метрополь» на двоих. Ужин на тысячу рублей — по тем временам целое состояние. Сама она не ужинала с ним в ресторанах уже добрых полгода.
Анна стала задерживаться на работе допоздна. Не потому что было много дел, а потому что возвращаться в тот особняк не было ни сил, ни желания. Нина Аркадьевна, директор конторы, смотрела на нее с нескрываемой тревогой, но молчала. Коллеги перешептывались за спиной. Все видели — Смирнова тает на глазах. Костюмы висят на ней мешком, лицо заострилось, под глазами залегли темные тени. Но работала она как заведенная, по 12 часов в сутки, выигрывая дело за делом, и глаза ее горели таким странным огнем, словно она бежала от чего-то, что дышало ей в спину.
Июнь 2003-го пришел вместе с изнуряющей жарой и едким запахом раскаленного асфальта. Нина вызвала Анну к себе в кабинет, усадила в кресло, налила стакан воды из кулера.
— Ты похудела килограммов на десять, — заявила она без предисловий. — Немедленно в отпуск.
— Нина Аркадьевна, у меня же три дела на стадии подписания…
— Плевать! — Нина достала из ящика стола пухлый конверт. — Мы с девочками скинулись. Путевка в Сочи, на две недели, отель «Магнолия». Пляж, море — все включено. Если откажешься — уволю!
Анна смотрела на конверт и не знала, смеяться ей или плакать. Такая простая, человеческая забота — теплая, немножко неловкая, пахнущая духами Нины и чаем из ее кружки. Когда в последний раз кто-то так по-настоящему заботился о ней?
— Спасибо, — выдохнула она. — Я поеду.
Накануне отъезда Анна неожиданно вернулась домой в три часа дня — нужно было забрать летние вещи. Обычно она приходила ближе к вечеру, когда все уже расходились по своим комнатам. В холле стоял Лев. С чемоданом. Они замерли, уставясь друг на друга. На его лице читалась вина, но также и явное облегчение — как у школьника, которого наконец-то поймали с поличным.
— Я уезжаю, — сказал он. — Навсегда.
Анна стояла, вцепившись в ручку своей сумки. Мир снова качнулся, но на этот раз устоял. Внутри было странно пусто, словно в доме, из которого вынесли всю мебель.
— Ты мне надоела, — добавил он, глядя куда-то в сторону. — Надоело это вечное притворство, твоя правильность, твои вечные нищие клиенты. Понимаешь? Просто надоело.
— С кем? — Голос Анны прозвучал чужим, ровным, будто она спрашивала про погоду.
— С Катей. Катей Жарковой. Мы вместе уже полгода. Документы на развод вышлю почтой.
В дверях гостиной появилась Светлана. В шелковом халате, с бокалом вина в руке и с торжествующей улыбкой на губах.
— Наконец-то, — протянула она. — Наконец-то мой мальчик вернулся ко мне.
Анна посмотрела на нее, потом на Льва. Он стоял, опустив голову, тридцатилетний мужчина, так и не сумевший повзрослеть. Маменькин сынок, выбравший сытую, удобную жизнь вместо любви и собственного достоинства.
— Иди, — тихо сказала она. — Иди к своей Кате. И к маме.
Он схватил чемодан и буквально выскочил за дверь, словно боялся, что она передумает и остановит его. Анна слушала, как с грохотом захлопнулась дверь машины, как завелся мотор, как звук мотора постепенно затих за поворотом. Тишина.
Светлана потягивала вино, разглядывая ее с видом энтомолога, рассматривающего бабочку, насаженную на булавку.
— Собирай свои вещи, — приказала она. — Сегодня же. И чтоб духу твоего здесь больше не было!
В ЗАГС Анна поехала тем же вечером. Подала заявление на развод в одностороннем порядке, заполняя бумаги дрожащей рукой. Чиновница с усталым, ничего не выражающим лицом взяла документы, поставила печать, сказала сухо:
— Через месяц приходите. Будете свободны.
Свободна. Какое странное, пугающее слово.
Вернулась в особняк уже в сумерках. Прошла мимо Светланы, сидевшей в гостиной перед телевизором, поднялась в свою бывшую комнату. Достала из шкафа тот самый, единственный чемодан, с которым когда-то приехала сюда четыре года назад. Сложила одежду, книги, потрепанную фотографию родителей в старой рамке. Все, что имело для нее настоящую ценность, поместилось в один чемодан.
Спускалась по лестнице медленно, держась за перила. Светлана вышла в холл, скрестив руки на груди.
— Наконец-то мы избавились от тебя, нищенки.
Анна остановилась на последней ступеньке. Посмотрела на эту женщину — высохшую, злую, торжествующую. И вдруг поняла — ей стало ее жаль. Искренне жаль. Потому что та так и не узнала, что такое настоящая любовь. Знала только власть, тотальный контроль. И сына, которого она, словно Сатурн на той знаменитой картине, медленно пожирала.
Анна ничего не ответила. Просто взяла свой чемодан и вышла в наступающую ночь.
Контора была пуста. Охранник удивился, увидев ее в десять вечера, но пропустил. Анна поднялась в свой кабинет, заперла дверь изнутри, легла на кожаный диван у стены. Потолок плыл перед глазами. Внутри было настолько пусто, что казалось — вот-вот провалишься в эту пустоту и исчезнешь навсегда.
Она плакала до самого утра. Беззвучно, судорожно, уткнувшись лицом в подушку. Плакала по Платону, ушедшему так рано. По себе — той наивной девочке из детдома, которая верила, что любовь способна победить всё. По годам, безвозвратно потраченным на человека, не стоившему и одного ее вздоха.
Под утро слезы закончились. Осталась лишь сухая, выжженная пустота и тупая боль, словно после сильного удара.
Анна села, провела руками по лицу. Достала из сумки зеркальце: опухшие веки, красные глаза, волосы всклокочены. Чужое лицо.
И тут она вспомнила. Конверт.
Он лежал во внутреннем кармане сумки, плотный, с сургучной печатью, тот самый, что дал ей Платон в тот вечер перед смертью.
«Открой, если будет совсем плохо».
Продолжение следует...