— Лена, ну кто так режет колбасу? Кубики должны быть микроскопические, а у тебя — булыжники! Эстетика должна быть, понимаешь? Эс-те-ти-ка! — голос Нины Сергеевны дребезжал над ухом, как расстроенная струна.
Елена замерла с ножом в руке. На часах было семь вечера тридцать первого декабря. Её спина, привыкшая к ортопедическому креслу в университете, гудела от трехчасового стояния у плиты.
— Мама, если вам не нравится, можете переделать, — тихо сказала она, не оборачиваясь.
— Ой, ну вот, началось! Слова ей не скажи, сразу в позу, — свекровь театрально вздохнула и поправила массивную брошь на груди. — Я же как лучше хочу. Андрюша любит мелко, чтобы таяло во рту. Ты за десять лет брака могла бы и выучить вкусы мужа.
Елена промолчала. Привычка молчать вырабатывалась годами, как профессиональный иммунитет врача к виду крови. Она знала: ответишь — будет скандал. Промолчишь — просто испорченное настроение. Второе казалось меньшим из зол.
На кухню, шаркая тапками, зашел Андрей. В майке-алкоголичке, с пультом от телевизора в руке, он выглядел совсем не так, как тот мужчина, за которого она выходила замуж. Впрочем, иллюзии рассеялись давно.
— Ленка, там пиво в холодильнике осталось? А то Витя придет, надо бы охладить, — он открыл холодильник, забитый деликатесами, купленными на премию Елены. — О, икорка красная. Нормально. Слушай, а Светка звонила? Она с новым хахалем придет или одна?
— Одна. И денег просила, — сухо ответила Елена, продолжая нарезать огурцы.
— Ну так дай, тебе жалко что ли? — Андрей отхлебнул из банки, которую нашел на полке. — Она ж сестра моя. У неё сейчас сложный период, поиск себя.
— Андрей, ей тридцать четыре года. «Поиск себя» затянулся на полтора десятилетия. А премию мне дали за научную работу, а не для спонсирования твоей родни.
— Опять ты начинаешь! — Андрей скривился, словно съел лимон. — Вечно ты деньгами попрекаешь. Я, между прочим, тоже не на диване лежу. У нас в гаражном кооперативе сейчас усиление режима. Праздники — самое опасное время. Угоны, пьяные разборки. Я там за безопасность отвечаю, стратегический объект, можно сказать! Меня там все мужики уважают, Палыч руку жмет!
Елена посмотрела на мужа. Охранник. Сутки через трое. Зарплата — двадцать пять тысяч рублей, из которых десять он «проедал» на работе, а еще пять уходили на сигареты и пиво. Все коммунальные платежи, еда, одежда, отпуск, обслуживание машины — всё лежало на её плечах. На плечах доцента кафедры патологической анатомии, кандидата медицинских наук.
— Стратегический объект... — эхом повторила она.
В дверь позвонили. На пороге стояли Виктор Павлович с авоськой мандаринов и Светлана. Золовка была в новом пуховике, явно недешевом, но с выражением вселенской скорби на лице.
— Привет, буржуи! — Светлана скинула сапоги, небрежно отшвырнув их в сторону обувницы. — Фух, еле добралась. Таксисты в новый год — звери, цены ломовые. Лен, ты мне на карту кинь за такси, а то у меня там по нулям, а водитель ждет перевода.
Елена молча достала телефон. Это было проще, чем объяснять, почему нет. Тишина. Спасительная, липкая тишина, которой она укутывала свою жизнь, чтобы не было больно.
Застолье началось предсказуемо. Нина Сергеевна разливала по тарелкам холодец, который сама же и принесла (и который был пересолен), и громко комментировала:
— Вот, учись, Лена. Настоящий, на говяжьей рульке. А не твое это желе из пакетика. Мужику сила нужна.
Виктор Павлович молча жевал, поглядывая на жену. Он давно выбрал тактику «мебели» — не отсвечивать, чтобы не прилетело.
— Ну, давайте проводим старый год! — Андрей поднял рюмку водки. — Тяжелый был год. На работе напряг, ответственность дикая. Но мы выстояли!
— За тебя, сынок! — Нина Сергеевна прослезилась. — Ты у нас кормилец, защитник. Настоящий мужчина. Не то что некоторые, бумажки перебирают в институтах.
Внутри Елены что-то щелкнуло. Тонкий, стеклянный звук лопнувшего терпения. Она посмотрела на свои руки. Ухоженные, но уставшие руки хирурга, которые сегодня перемыли гору посуды, пока «кормилец» спал перед ночной сменой (которая будет только завтра).
— Кстати, о бумажках, — Светлана наколола на вилку кусок буженины. — Лен, я тут подумала... Мне бы курсы пройти, по маникюру. Там всего сорок тысяч надо. Для тебя это тьфу, один раз в ресторан не сходить. А мне — профессия. Дашь в долг? Отдам... потом. Как раскручусь.
— Конечно даст, куда она денется, — хмыкнула Нина Сергеевна. — Семья должна помогать. У неё зарплата профессорская, куда ей столько? Детей нет, тратить не на кого.
В комнате повисла тишина. Тема детей была табу. Больная, кровоточащая рана. Нина Сергеевна знала, что проблемы не у Елены, а у Андрея — малоподвижный образ жизни, алкоголь и полное нежелание лечиться сделали своё дело. Но в семейной мифологии «пустоцветом» была назначена Елена.
Елена подняла глаза. Взгляд её зацепился за Андрея. Он сидел, развалившись, с красным лицом, и самодовольно ухмылялся. Он даже не попытался остановить мать. Ему было удобно. Ему было выгодно, чтобы жена чувствовала себя виноватой. Вина — лучший поводок.
И тут Елена вспомнила. Вспомнила, как три года назад, когда Андрей сломал ногу (пьяный упал с лестницы в гараже), она ночевала у его койки, меняла утки, договаривалась с лучшими травматологами. Как она отказалась от стажировки в Китае, потому что «Андрюша пропадет один». Как она молчала, когда он пропил деньги, отложенные на ремонт ванной.
Её молчание всех устраивало. Оно было фундаментом их комфорта.
— Нет, — тихо сказала Елена.
Светлана поперхнулась бужениной. Нина Сергеевна замерла с рюмкой у рта.
— Что «нет»? — переспросил Андрей, нахмурившись.
— Денег не дам. Ни на такси, ни на курсы, ни на погашение твоих кредитов, Света.
— Ты чего, Лен, перепила? — Андрей нервно хохотнул. — Праздник же. Не будь жмотом.
— И ты, мама, — Елена повернулась к свекрови. Голос её был спокойным, ледяным, тем самым тоном, которым она сообщала студентам о неуде на экзамене. — Холодец твой пересолен. Есть его невозможно. А про детей... Андрей, может, расскажешь маме результаты своей спермограммы за прошлый месяц? Те, которые я тебе расшифровывала, а ты просил «не позорить перед матерью»?
Лицо Андрея пошло багровыми пятнами.
— Заткнись! — рявкнул он.
— Не заткнусь. Больше никогда не заткнусь, — Елена встала. Она вдруг почувствовала себя огромной, сильной, заполняющей всё пространство комнаты. — Вы все привыкли, что я — удобная функция. Банкомат, повар, уборщица и психотерапевт в одном флаконе. Но у любой функции есть предел износа.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Нина Сергеевна. — Мы тебя в семью приняли! Андрюша тебя подобрал, старую деву!
— Это моя квартира, Нина Сергеевна. Купленная мной за три года до брака. И ремонт здесь сделан на мои деньги. И этот стол накрыт на мои деньги. Андрей за этот месяц принес в дом семь тысяч рублей. Остальное ушло на «долги» и «представительские расходы» в гараже.
Елена подошла к окну. За стеклом взрывались салюты. Мир праздновал.
— Знаете, есть такой термин в психологии — «вторичная выгода», — заговорила она, глядя на разноцветные огни. — Вам всем выгодно считать меня плохой, жадной или бесплодной. Это позволяет вам не замечать собственной никчемности. Андрей чувствует себя героем, охраняя шлагбаум, потому что дома его ждет «глупая баба», которую он якобы содержит. Света играет в вечную жертву обстоятельств, потому что знает — добрая Лена не даст пропасть. А вы, Нина Сергеевна, тешите свое эго, унижая ту, кто на самом деле тащит на себе вашего инфантильного сына.
Она повернулась к столу. На глазах навернулись слезы. Не от обиды, нет. От острой жалости к самой себе — той, прежней, которая потратила десять лет жизни, пытаясь заслужить любовь людей, способных только потреблять. Она вспомнила, как мечтала в детстве о большой дружной семье, где все поддерживают друг друга. И как подменила эту мечту суррогатом, где за «семейность» нужно платить унижением.
— Вон, — тихо сказала она.
— Что? — Андрей вскочил, опрокинув стул. — Ты кого гонишь? Мать мою? Отца?
— Всех. Вон из моего дома. Сейчас же.
— Да ты пожалеешь! — зашипела Светлана, хватая сумку. — Кому ты нужна будешь в сорок лет! Одиночка с кошкой!
— Лучше с кошкой, чем с паразитами, — Елена спокойно взяла тарелку с холодцом Нины Сергеевны и вывалила содержимое в мусорное ведро. Громкий шлепок прозвучал как выстрел. — У вас пять минут. Или я вызываю полицию. И поверьте, у меня хватит связей, чтобы наряд приехал очень быстро. Виктор Павлович, вам я заверну утку с собой. Вы единственный, кто сегодня молчал не со зла, а от безысходности.
Свекор благодарно кивнул и начал торопливо одеваться. Нина Сергеевна хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Андрей пытался сохранить лицо:
— Ну и сиди тут! Грымза! Я к маме ухожу! Завтра же на развод подам!
— Подай, — кивнула Елена. — Сделай хоть один мужской поступок сам, без моей помощи.
Когда дверь за ними захлопнулась, в квартире воцарилась тишина. Но это была не та липкая, тяжелая тишина, что раньше. Это была тишина очищения.
Елена подошла к зеркалу в прихожей. На неё смотрела красивая женщина с уставшими глазами, в которых, однако, уже разгорался новый, незнакомый огонек. Она стерла салфеткой размазавшуюся помаду.
— С Новым годом, Лена, — прошептала она своему отражению. — С новой жизнью.
Она вернулась в гостиную, налила себе бокал дорогого шампанского, которое берегла для особого случая, и села в кресло. Впервые за много лет она не думала о том, что нужно кому-то угодить. Она думала о том, что завтра, первого января, она наконец-то выспится. А потом напишет заявку на ту самую стажировку в Китай. Говорят, там весной невероятно красиво цветёт Сакура.