Всё началось с маленького, холодного кусочка металла, который жег мне ладонь.
— Леночка, ну что ты ломаешься, как пряник? — Галина Петровна поджала губы, превратив их в куриную гузку. — Я же не к себе в карман лезу. Это на всякий случай. А вдруг трубу прорвет? А вдруг вы ключи потеряете? А если, не дай бог, пожар? Кто кота спасать будет?
Я покосилась на своего мужа, Игоря. Он стоял, прислонившись к косяку двери, и виновато отводил взгляд. Барсик, наш толстый британец, лениво зевнул на пуфике, всем своим видом показывая, что спасать его не нужно, особенно силами Галины Петровны.
— Мам, ну правда, зачем? — вяло попытался возразить Игорь, но тут же сдулся под тяжелым взглядом матери.
— Игорь! Мы семья или кто? — она театрально прижала руку к груди, там, где у людей обычно находится сердце, а у моей свекрови — калькулятор обид. — Я ведь только добра желаю. Буду цветы поливать, когда вы в отпуск поедете.
Я вздохнула. Мы купили эту квартиру два года назад. Моя ипотека, мой первоначальный взнос с продажи бабушкиной «однушки», наш общий ремонт. Это было мое святилище. Место, где я могла выдохнуть после адовых смен в логистической фирме. Идея, что свекровь сможет войти сюда в любой момент, вызывала у меня зуд под кожей.
Но я хотела быть хорошей невесткой. Я хотела мира в семье.
— Хорошо, — сдалась я, снимая дубликат с кольца. — Но, Галина Петровна, пожалуйста, только в экстренных случаях. И звоните перед приходом.
Она выхватила ключ с проворством фокусника.
— Ой, да больно надо мне по чужим углам шастать! — фыркнула она, пряча трофей в необъятную сумку. — Спи спокойно, деточка.
Если бы я знала, насколько буквально она воспримет фразу про «спать», я бы лучше проглотила этот ключ.
Прошла неделя.
Эта неделя была странной. Знаете, это чувство, когда в доме что-то неуловимо меняется? Вещи вроде бы на местах, но воздух какой-то другой. Однажды я заметила, что уровень моего дорогого шампуня уменьшился. В другой раз нашла на диване длинный светлый волос (я — брюнетка, Игорь стрижется под машинку).
— Ты приводил кого-то? — спросила я мужа за ужином.
— Ты что? — Игорь искренне удивился, не отрываясь от телефона. — Я с работы сразу домой. Может, это твой? Выгорел?
Я списала все на паранойю и усталость. Квартальный отчет высасывал из меня все соки.
Во вторник случилось непредвиденное. В офисе прорвало систему кондиционирования прямо над серверной. Начальство, матерясь и спасая технику, распустило всех по домам в два часа дня.
Я ехала домой с легким сердцем. Впереди был редкий свободный вечер. Я мечтала принять ванну, заказать суши и просто полежать в тишине, пока Игорь не вернется с тренировки.
Подъезжая к дому, я увидела, что на нашем балконе (третий этаж) открыто окно. Странно. Я точно помнила, что закрывала его утром — обещали грозу. «Наверное, Игорь вернулся раньше», — подумала я, паркуясь.
В лифте пахло чьими-то дешевыми духами — сладкими, удушливыми, с нотками перезрелой дыни. Я поморщилась.
Подойдя к своей двери, я уже потянулась за ключами, но обнаружила, что замок не заперт на два оборота, как обычно, а просто захлопнут. Внутри играла музыка. Какая-то попса, которую Игорь терпеть не мог.
Сердце пропустило удар. Воры?
Я толкнула дверь. Она бесшумно открылась.
Первое, что ударило в нос, — запах жареного лука и мяса. Тяжелый, жирный дух дешевых столовских котлет. Мой желудок, настроенный на роллы, сжался в комок.
В прихожей царил хаос.
Мои любимые бежевые тапочки валялись в углу, один был перевернут подошвой вверх. Вместо них на коврике громоздились огромные, стоптанные мужские кроссовки с засохшей грязью на подошве. Рядом, небрежно брошенные, лежали ярко-розовые женские сапоги на шпильке, выглядевшие вульгарно даже без хозяйки. И, как вишенка на торте, сумка Галины Петровны висела на крючке для моего пальто.
Я замерла, не в силах осмыслить увиденное. Это не воры. Это было что-то хуже.
Из кухни доносился звон посуды и шипение масла на сковороде.
— Люся, да не стесняйся ты, бери еще! — раздался голос свекрови, елейный, как патока. — Мужику силы нужны, а твой Вадик, вон, какой здоровый лось.
— Спасибо, теть Галь, — ответил молодой, капризный женский голос. — Вкусные котлеты. А то у нас в общаге плита опять сломалась, да и комендантша звереет.
Я медленно сняла туфли, чувствуя, как холод от пола поднимается вверх по ногам, превращаясь в ярость. Я прошла по коридору, ступая неслышно, как кошка перед прыжком.
Заглянув в кухню, я оцепенела.
Моя кухня. Мой стол из массива дуба, который мы ждали под заказ три месяца. За ним сидела девица лет двадцати. Яркий макияж, дешевая синтетическая кофточка, длинные наращенные ногти, которыми она ковыряла вилкой в моей тарелке.
У плиты стояла Галина Петровна. На ней был мой фартук. Она ловко переворачивала котлеты на моей любимой сковороде с антипригарным покрытием, которую я запрещала трогать даже Игорю. Брызги жира летели на белоснежную плитку фартука, которую я драила в прошлые выходные.
— Сейчас еще партию дожарю, и Вадика разбудим, — ворковала свекровь. — Пусть поспит, бедный, умаялся с дороги.
Вадика? Разбудим?
Взгляд мой метнулся в сторону приоткрытой двери спальни.
Я развернулась и, не говоря ни слова, шагнула туда.
В спальне шторы были задернуты, создавая интимный полумрак. Воздух здесь был тяжелым, спертым — смесь перегара и мужского пота.
На нашей двуспальной кровати, на моем белье из египетского хлопка цвета слоновой кости, раскинулся незнакомый мужчина.
Он лежал поверх одеяла, в одних семейных трусах и майке-алкоголичке. Его волосатая нога свисала с края кровати, пятка упиралась в пушистый прикроватный коврик. Он храпел так, что, казалось, вибрировали стекла. Рядом, на моей прикроватной тумбочке, стояла початая бутылка пива, оставляя мокрый след на полированной поверхности, и валялась пачка чипсов. Крошки были повсюду.
Меня накрыло. Это была не просто злость. Это было чувство осквернения. Будто в мою душу влезли в грязной обуви и высморкались в занавеску.
Я вернулась в коридор, схватила с полки тяжелую металлическую ложку для обуви (единственное, что подвернулось под руку) и намеренно громко уронила её на пол. Грохот разлетелся по квартире, как выстрел.
Храп в спальне оборвался, сменившись испуганным хрюканьем.
На кухне воцарилась тишина.
Я вошла в кухонный проем, скрестив руки на груди. Меня трясло, но я старалась держать лицо.
Галина Петровна застыла с лопаткой в руке. Девица с розовыми ногтями вытаращила на меня глаза, не донеся кусок котлеты до рта.
Свекровь медленно повернулась. На секунду в её глазах мелькнул испуг, но он тут же сменился маской привычного простодушия. Она даже улыбнулась, хотя уголок рта нервно дергался.
— Ой, Леночка... — протянула она, откладывая лопатку прямо на столешницу, оставляя жирное пятно. — А мы думали, ты до вечера на работе.
Она невинно захлопала глазами, поправляя выбившуюся прядь седых волос.
— Мы тут вот... Гости у нас. Это Люся, дочка моей троюродной сестры из Сызрани. Помнишь тетю Валю? Нет? Ну неважно. Они с мужем проездом, а в гостинице, сама знаешь, цены — грабеж средь бела дня. А у вас места много, да и тебя нет... Я подумала, чего квартире пустой стоять?
Я перевела взгляд на «Люсю», которая нагло оглядывала меня с ног до головы, словно прикидывая, сколько стоит мой костюм. Потом я посмотрела на дверь спальни, откуда, почесывая живот и зевая, выплывал «Вадик» в трусах.
— О, хозяйка явилась, — хрипло гоготнул он. — А у вас пива больше нет? А то у меня сушняк.
В этот момент я поняла: если я сейчас не устрою скандал, о котором будут слагать легенды, я перестану себя уважать навсегда.
— Вон, — тихо сказала я.
— Что? — Галина Петровна сделала вид, что не расслышала, и шагнула ко мне, вытирая руки о мой фартук. — Леночка, ты чего такая нервная? Котлетку хочешь? Свеженькая, домашняя.
— Вон отсюда! — заорала я так, что у меня самой зазвенело в ушах. — Все трое! Немедленно!
— Ты как с матерью разговариваешь? — мгновенно сменила тон свекровь, и её лицо перекосилось от злобы. — Я тут, между прочим, готовлю, стараюсь, уюта добавляю в вашу бетонную коробку, а ты...
— У вас пять минут, — ледяным тоном произнесла я, доставая телефон. — Или я вызываю полицию и заявляю о незаконном проникновении со взломом.
— Каким взломом? — взвизгнула девица Люся. — Ты сама ключи дала! Тетка Галя сказала, что это её квартира тоже!
Я посмотрела на свекровь. Та побагровела.
— Ну, я сказала, что сын купил... А сын — это моё, значит и квартира... — забормотала она, но, увидев, что я уже набираю «112», взвизгнула: — Собирайтесь! Нас тут не уважают! Ноги моей здесь больше не будет!
Но я знала, что это ложь. Это было только начало войны. И я к ней была совершенно не готова.
Когда дверь за незваными гостями захлопнулась, в квартире повисла звенящая тишина. Она была настолько плотной, что мне казалось, я слышу, как оседает пыль, поднятая чужими ногами.
Я стояла посреди коридора, сжимая в руке телефон, и меня била крупная дрожь. Адреналин, который помог мне вышвырнуть эту троицу, схлынул, оставив после себя тошнотворную слабость и чувство брезгливости.
Я бросилась в ванную, включила горячую воду и начала тереть руки мочалкой, пока кожа не покраснела. Мне хотелось смыть с себя этот день, этот запах дешевых котлет и чужого пота. Потом я вошла в спальню.
Кровать, наше сакральное ложе, теперь выглядела как место преступления. Скомканная простыня, вмятина на подушке, где лежала сальная голова «Вадика». Я не стала ничего стирать. Сдернула дорогое белье, скомкала его в охапку и, не глядя, запихнула в большой мусорный пакет. Туда же полетел прикроватный коврик. Я знала, что никогда больше не смогу лечь на эти простыни.
Следующие два часа я провела в исступлении. Я мыла полы с хлоркой, протирала ручки дверей спиртом, проветривала комнаты, пытаясь выгнать дух общежития, который принесла с собой Галина Петровна.
Когда замок входной двери щелкнул, я сидела на кухне перед чашкой остывшего чая. На столе лежала та самая связка ключей, которую свекровь в панике бросила на тумбочку перед бегством.
Игорь вошел тихо. Слишком тихо. Обычно он с порога кричал: «Ленуся, я дома!», но сегодня воздух был наэлектризован бедой.
Он заглянул на кухню. Вид у него был побитый. Плечи опущены, галстук сбился набок, а в глазах — тоскливая обреченность человека, который оказался между молотом и наковальней.
— Привет, — глухо сказал он, не делая попытки подойти и поцеловать меня.
— Привет, — я не шелохнулась.
Игорь тяжело вздохнул, стянул пиджак и повесил его на спинку стула. Потом сел напротив, потер лицо ладонями и посмотрел на меня.
— Мама звонила.
Я усмехнулась. Конечно. Кто бы сомневался, что она нанесет упреждающий удар.
— И что рассказала «мама»? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Лена, она в скорой. У нее давление двести на сто. Врачи говорят, гипертонический криз.
Я почувствовала, как внутри закипает холодная ярость. Это была классика жанра. Любимый козырь Галины Петровны: как только ее ловили за руку, она тут же «умирала».
— Надеюсь, врачи ей помогут, — сухо ответила я. — А она не рассказала тебе, почему у нее поднялось давление?
Игорь поморщился, как от зубной боли.
— Она сказала, что хотела сделать сюрприз. Приготовила ужин, пригласила родственников, которые оказались в трудной ситуации. А ты... — он запнулся.
— Что я? Договаривай.
— Она сказала, что ты ворвалась как фурия, начала швыряться вещами, оскорбила гостей и выгнала их на улицу. Лена, ну они же люди. Люся беременна, кажется. Вадим работу ищет. Им просто нужно было перекантоваться пару дней.
Я медленно встала. Стул с противным скрежетом проехал по плитке.
— Беременна? — переспросила я шепотом. — Пару дней? Игорь, пойдем.
Я схватила его за руку и потащила в спальню. Он вяло сопротивлялся, но пошел.
— Смотри, — я ткнула пальцем в голую матрас. — Здесь, на моей подушке, лежал пьяный мужик в трусах. На моей тумбочке стояло пиво. Вон там, в углу, валялись его грязные носки. А на кухне твоя мама в моем фартуке жарила котлеты, пока эта «беременная» Люся ковыряла в зубах моей вилкой.
Игорь смотрел в пол.
— Мама сказала, они просто пили чай...
— Игорь! — рявкнула я так, что он вздрогнул. — Ты кому веришь? Мне или ей? Я пришла домой и застала притон! Они не просто зашли в гости. Они здесь жили. Свекровь вела себя так, будто это ее квартира, а я — случайная прохожая.
— Ну, она же считает, что это и ее дом тоже... — промямлил Игорь. — Она же мать. Она просто хотела помочь родне. Ты же знаешь, у нее доброе сердце, она не умеет отказывать.
— Доброе сердце? — я засмеялась, и этот смех был похож на лай. — Доброе сердце за чужой счет? Почему она не поселила их у себя? У нее «двушка», места полно.
— У мамы ремонт в ванной, там пыльно... — неуверенно начал он и осекся, поняв, как глупо это звучит.
— Игорь, это конец, — сказала я твердо. — Забирай ключи. Вот они. Завтра же я вызываю мастера и меняю замки. Больше никаких дубликатов. Никогда.
Лицо мужа пошло красными пятнами.
— Ты не можешь так поступить. Это унизит ее. Она же хотела как лучше.
— Я не могу?! — я шагнула к нему вплотную. — А она могла пустить в мою постель чужого мужика? Ты хоть понимаешь, как мне мерзко? Я чувствую себя изнасилованной в собственном доме! А ты стоишь тут и защищаешь ее «давление»!
— Не говори так! — взорвался Игорь. Впервые за вечер он повысил голос. — Она старая женщина! Да, она перегнула палку, да, она неправа. Но выгонять людей на улицу — это жестоко! Можно было решить все мирно. Позвонить мне, я бы приехал, мы бы сняли им хостел... Зачем устраивать истерику? Теперь вся родня будет гудеть, что моя жена — мегера.
Я смотрела на него и не узнавала. Передо мной стоял не мой любимый мужчина, надежный и рассудительный, а маленький мальчик, который до смерти боится расстроить мамочку. «Синдром хорошего сына» в терминальной стадии.
— Значит, мегера... — протянула я. — Хорошо. Пусть будет так. Но либо ты сейчас встаешь на мою сторону, либо ты можешь собирать вещи и ехать к маме лечить ее давление. И кормить котлетами Вадика.
Игорь застыл. Он не ожидал ультиматума. Мы никогда не говорили о разводе или разъезде.
В этот момент в прихожей раздалась трель домофона.
Мы оба вздрогнули. Часы показывали девять вечера.
— Это, наверное, доставка, — пробормотал Игорь, явно радуясь возможности прервать разговор.
Он пошел к трубке. Я осталась в коридоре, прислушиваясь.
— Да? — сказал он. — Кто?
Пауза. Спина Игоря напряглась.
— Какой еще наряд? Вы ошиблись.
Он повесил трубку, но через секунду в дверь начали настойчиво звонить. А потом и стучать кулаком.
— Откройте, полиция!
У меня похолодело внутри. Я подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стояли двое сотрудников ППС и... Галина Петровна. Живая, здоровая, без следов гипертонического криза, но с красным, заплаканным лицом. Рядом с ней переминалась с ноги на ногу Люся.
Я открыла дверь.
— В чем дело? — спросил Игорь, заслоняя меня собой.
— Старший лейтенант Смирнов, — представился полицейский, козырнув. — Поступило заявление от гражданки Ворониной Галины Петровны. О нанесении телесных повреждений и хищении личного имущества.
— Чего?! — у меня отвисла челюсть.
Галина Петровна, прячась за спину полицейского, ткнула в меня пухлым пальцем:
— Вот она! Бешеная! Налетела, ударила меня ложкой для обуви по руке, видите, синяк?! — она задрала рукав пальто, демонстрируя какое-то старое желтоватое пятно. — А потом сумку мою вытряхнула и пять тысяч рублей украла! Те самые, что я на лекарства отложила! И Люсю толкала, чуть с лестницы не спустила, а девочка в положении!
Я онемела. Наглость была настолько запредельной, что мозг отказывался ее обрабатывать.
— Мама, ты что несешь? — прошептал Игорь, бледнея.
— А ты, сынок, молчи, раз жену унять не можешь! — взвизгнула она. — Я к вам со всей душой, а меня — мордой об стол? Нет уж! Пишите, товарищ лейтенант, пишите! Пусть отвечает по закону!
Полицейский устало вздохнул, доставая планшет.
— Гражданка, — обратился он ко мне. — Ваши документы. Будем разбираться.
Я медленно пошла за паспортом, чувствуя, как реальность рассыпается на куски. Но в голове билась только одна мысль: она не просто хотела пожить тут. Она пришла уничтожить меня.
Проходя мимо кухонного стола, я увидела, что мусорное ведро, которое я в порыве гнева вытряхнула, но так и не вынесла, опрокинулось. Из пакета выпал скомканный лист бумаги — явно вырванный из блокнота. Это было не мое.
Я машинально подняла его. Почерк был незнакомый, корявый — видимо, писал Вадик.
«Расчеты за аренду:
Аванс Г.П. — 15 000 руб.
Остаток — 15 000 руб. через неделю.
Условия: проживание 2 месяца, пока хозяева не разведутся».
Буквы запрыгали у меня перед глазами.
«Пока хозяева не разведутся».
Я подняла глаза на Игоря, который что-то объяснял полиции в прихожей, защищая... мать. Он еще не знал. Но я уже знала.
Это была не просто наглость. Это была спланированная операция. Галина Петровна не просто пустила родственников. Она сдала им комнату, гарантируя, что скоро квартира освободится. Потому что она планировала наш развод.
Я сунула записку в карман джинсов. Страх исчез. Остался только холодный, расчетливый гнев.
— Я сейчас, — крикнула я полицейскому. — Только адвокату позвоню.
Война была объявлена. И теперь у меня было оружие.
Я сжала бумажку в кармане так сильно, что ногти впились в ладонь. Страх ушел. Его место заняла холодная, кристальная ясность, какая бывает у сапера перед перерезанием красного провода.
Я вышла в прихожую. Сцена напоминала дурную постановку в провинциальном театре: Галина Петровна, картинно прижавшая платок к носу, Игорь с растерянным видом и скучающий лейтенант, который уже явно жалел, что приехал на этот вызов.
— Ну что, гражданочка? — устало спросил полицейский. — Паспорт принесли? Будем протокол составлять или миром разойдемся? Хотя, судя по заявлению о краже...
— Миром не получится, — твердо сказала я. — Товарищ лейтенант, прежде чем вы начнете писать, я хочу сделать свое заявление. О мошенничестве и незаконной предпринимательской деятельности.
Галина Петровна перестала всхлипывать и замерла, как суслик в поле.
— Чего? — выдохнула она.
Я медленно достала из кармана смятый листок. Разгладила его на комоде, прямо перед носом у полицейского.
— Этот документ выпал из кармана одного из «гостей», которых гражданка Воронина привела в мою квартиру, пока меня не было, — чеканя каждое слово, произнесла я. — Игорь, читай вслух.
Муж, всё еще находясь в прострации, взял листок.
— Расчеты за аренду... Аванс 15 тысяч... Остаток... — голос его дрогнул и сорвался на шепот. — Проживание два месяца, пока хозяева не разведутся.
В прихожей повисла тишина, тяжелая, как могильная плита. Игорь поднял глаза на мать. В его взгляде было столько боли и неверия, что мне на секунду стало его жаль. Но только на секунду.
— Мама? — спросил он. — Это что? Ты сдала нашу спальню? За деньги?
Галина Петровна побагровела, потом побледнела. Она открыла рот, закрыла, напоминая рыбу, выброшенную на берег.
— Это... Это не то, что вы думаете! — взвизгнула она, переходя в атаку. — Вадику нужно было подтверждение для работы! Какая аренда? Я денег не брала! Это бумажка какая-то, она сама написала! Подбросила!
— Не брала? — я перевела взгляд на Люсю, которая жалась к стене в подъезде. — Девушка, сейчас полиция заберет всех в отделение до выяснения обстоятельств. Если выяснится, что вы дали ложные показания насчет кражи и побоев, вам грозит уголовная статья. А если вы сейчас скажете правду...
Люся быстро оценила ситуацию. Свекровь ей никто, а перспектива ночевать в «обезьяннике» в ее планы явно не входила.
— Мы заплатили! — выпалила она. — Пятнадцать штук ей на карту перевели вчера! Тетя Галя сказала, что квартира ее сына, но невестка — стерва, и скоро они разведутся, так что можно жить спокойно. Верните деньги!
— Ах ты дрянь неблагодарная! — Галина Петровна бросилась к Люсе, забыв про свой «гипертонический криз» и «сломанную» руку. — Я тебя приютила, котлетами кормила, а ты меня сдаешь?!
Лейтенант Смирнов тяжело вздохнул, захлопнул папку и выразительно посмотрел на свекровь.
— Так, гражданка Воронина. Значит, кражи пяти тысяч не было? А был коммерческий конфликт?
— Я... Я на лекарства брала! — заголосила свекровь, понимая, что земля уходит из-под ног. — Игорь, сынок, ты же видишь, что происходит? Эта змея тебя против матери настраивает! Я же для тебя старалась! Она тебе не пара! Ты посмотри на нее — ни детей, ни уюта, только карьера на уме. Я тебе другую невесту присмотрела, Люсенька вот — хозяйственная, скромная...
Вот оно. Момент истины. Она не просто хотела заработать. Она хотела разрушить мою жизнь, чтобы поставить на мое место удобную, «деревенскую» дурочку, которой можно помыкать.
Игорь стоял, прислонившись к стене, и смотрел на мать так, будто видел её впервые. С него слетала шелуха «хорошего мальчика».
— Товарищ лейтенант, — голос Игоря звучал глухо, но твердо. — Заявления не будет. Это семейное. Пожалуйста, выведите посторонних из моей квартиры.
Полицейский кивнул.
— Гражданки, на выход. И быстро. Иначе оформлю за хулиганство.
— Игорь! — взвыла Галина Петровна. — Ты выгоняешь мать?! Ради этой?!
— Ты не мать сейчас, — тихо сказал Игорь. — Ты риелтор-неудачник. Иди домой. И ключи... хотя нет, замки мы всё равно сменим. Просто уходи.
Галина Петровна задохнулась от возмущения. Она хотела что-то крикнуть, проклясть, плюнуть, но наткнулась на ледяной взгляд сына. Схватив свою сумку, она вылетела на лестничную площадку, толкнув Люсю.
— Деньги верни, аферистка старая! — заорала Люся, бросаясь следом за ней.
Грохот их шагов и взаимных проклятий затих где-то на первом этаже. Лейтенант козырнул нам на прощание и, усмехнувшись в усы, сказал:
— Весело у вас. Замки и правда смените.
Дверь закрылась. Мы остались одни.
В квартире по-прежнему пахло жареным луком, но теперь к этому запаху примешивалась горечь разрушенных иллюзий.
Я прошла на кухню, открыла окно настежь, впуская холодный ночной воздух. Потом достала мусорный пакет и сгребла туда всё: остатки котлет, грязную посуду, из которой ели чужие люди, даже сковородку. Мне было плевать на антипригарное покрытие. Я хотела выкинуть память об этом вечере.
Игорь вошел на кухню. Он не стал меня останавливать. Молча подошел к мойке, взял бутылку виски из шкафчика, плеснул себе в стакан и выпил залпом.
— Прости, — сказал он, глядя в пустой стакан.
Я обернулась.
— За что именно, Игорь? За то, что твоя мать устроила здесь общежитие? Или за то, что ты десять минут назад готов был поверить, что я избила её ложкой для обуви?
Он поморщился, как от удара.
— Я был идиотом. Я всю жизнь пытался быть хорошим для нее. Она растила меня одна, постоянно говорила, как ей тяжело... Я привык чувствовать вину за то, что живу своей жизнью. Мне казалось, если я буду уступать, всем будет хорошо.
— Всем — это ей, — поправила я. — А мне? Игорь, она планировала наш развод. Она взяла деньги за аренду нашей спальни. Это не «забота». Это война. И ты в этой войне сегодня чуть не оказался предателем.
Он подошел ко мне, хотел обнять, но я выставила руку вперед.
— Нет. Не сейчас. Мне нужно время, чтобы понять, смогу ли я снова доверять тебе. Ключи — это мелочь. Проблема в том, что ты не умеешь говорить «нет». Если мы останемся вместе, правила изменятся.
— Какие правила? — спросил он покорно.
— Твоя мать больше никогда не переступит порог этого дома. Никаких звонков по вечерам с жалобами на давление. Никаких денег ей в тайне от меня. Если она заболеет по-настоящему — наймем сиделку. Но я ее видеть не хочу.
Игорь молчал минуту. Я видела, как в нем борется привычка подчиняться маме и осознание того, что она сделала.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я согласен. Я сегодня увидел... увидел её настоящее лицо. Это страшно, Лен.
— Страшно, — согласилась я. — Но лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
Два месяца спустя
Я стояла на балконе, поливая цветы. В квартире был новый ремонт. Мы перекрасили стены в спальне, купили новую кровать и выкинули к чертям всё, что напоминало о том визите. Даже кухню немного обновили.
Игорь сдержал слово. Первый месяц был адом: Галина Петровна звонила, угрожала, умоляла, «умирала» три раза в неделю, писала родственникам, что я ведьма, опоившая её сына. Но Игорь просто заблокировал её номер. Впервые в жизни.
Потом мы узнали от соседки, тети Вали, что Люся всё-таки вытрясла с Галины Петровны деньги, пригрозив заявлением в налоговую. Свекровь затаилась, видимо, разрабатывая новый план, но теперь у нас была броня.
В дверь позвонили. Я вздрогнула по старой памяти, но тут же расслабилась. Мы сменили дверь на сейфовую, поставили видеоглазок и сигнализацию.
Игорь подошел к монитору.
— Курьер, — крикнул он мне. — Суши приехали.
Я улыбнулась. Воздух в квартире был чистым. Моим. Нашим.
Иногда, чтобы построить крепкую семью, нужно не только найти правильного человека, но и вовремя отобрать ключи у тех, кто пытается открыть вашу дверь без спроса.
Я подошла к мужу и поцеловала его.
— Идем есть. Я закрыла дверь на два оборота.
