Дверной замок щелкнул на удивление тихо, словно сам дом решил стать моим сообщником. Я стояла в прихожей, прижимая к груди папку с документами, и улыбалась как дурочка. Внутри папки лежал предварительный приказ о премировании. Сумма, прописанная в строке «Итого», превосходила мои самые смелые ожидания. Это был наш шанс. Шанс закрыть ипотеку за два года, шанс наконец-то поехать в Италию, о которой Олег мечтал последние пять лет, шанс просто выдохнуть.
Я вернулась домой на два часа раньше обычного. У начальника было хорошее настроение, он подписал бумаги и махнул рукой: «Иди, Марина, обрадуй мужа. Ты это заслужила».
Я тихо сняла туфли, стараясь не стучать каблуками по ламинату. Мне хотелось сделать сюрприз. Подкрасться, закрыть ему глаза ладонями и прошептать сумму на ухо. Я представляла, как он подхватит меня на руки, как закружит по комнате, как мы откроем ту бутылку вина, что берегли для особого случая.
Из кухни доносились голоса. Странно. Олег должен был быть один, он сегодня работал из дома. Я сделала шаг вперед и замерла. Второй голос принадлежал Тамаре Петровне, моей свекрови.
— ...ну сколько можно, мам? Я больше не могу, — голос Олега звучал плаксиво, с той раздраженной интонацией, которую он обычно использовал, когда у него не грузилась игра на приставке. — Она меня душит своей заботой. «Олежек, ты покушал?», «Олежек, как прошел день?». Меня тошнит от её голоса.
Я застыла. Кровь мгновенно отхлынула от лица, руки похолодели. Я прижалась спиной к стене в коридоре, боясь вздохнуть.
— Терпи, сынок, — голос Тамары Петровны был спокойным, рассудительным, как у хирурга перед операцией. — Ты же не идиот. Мы столько вложили в этот брак времени.
— Времени? Я трачу свою жизнь! — перебил её Олег. — Я встретил Лену, ты же знаешь. С ней все по-другому, она живая, она...
— Лена твоя никуда не денется, если она не дура, — жестко оборвала свекровь. — А вот деньги могут уплыть. Ты слышал, что она говорила про проект? Закрытие в конце квартала. Это огромная годовая премия, Олег. Огромная. Это тебе не твои копейки в офисе.
Послышался звон ложечки о фарфор. Они пили чай. Из моих любимых кружек.
— И что? — буркнул муж.
— А то. Потерпи еще месяц. Сейчас октябрь. В ноябре она получит выплату. Как только деньги упадут на общий счет — они станут совместно нажитым имуществом. Вот тогда и подадим на развод. Поделим всё: и квартиру, и машину, и премию. Купишь себе студию, машину обновишь, да и мне на даче крышу перекроем. А сейчас уйдешь — останешься с голым задом и своей Леной в съемной халупе.
В коридоре повисла тишина, нарушаемая только моим бешеным сердцебиением. Мне казалось, этот стук слышен даже на кухне.
— Месяц... — протянул Олег. — Целый месяц изображать любовь?
— Ради трех миллионов можно и потерпеть, — отрезала Тамара Петровна. — Улыбайся, кивай, ешь её стряпню. Будь умнее. Ты же мужчина.
Мир вокруг меня не рухнул. Не было звона разбитого стекла или грома. Просто все краски вдруг поблекли, став серыми и грязными. Человек, с которым я прожила четыре года, которого вытаскивала из депрессий, которому искала врачей, когда у него болела спина, чью маму я возила по санаториям... Этот человек сейчас торговался за мою любовь, как за кусок мяса на рынке.
Три миллиона. Вот цена моих четырех лет жизни.
Первым порывом было ворваться на кухню. Устроить скандал, вышвырнуть их обоих, кричать, бить посуду. Я даже сделала полшага вперед, но тут же остановилась.
Нет.
Если я войду сейчас, я буду истеричкой. Я буду той самой «раздражающей женой». Они испугаются, но потом... потом они начнут войну. Они будут знать, что я знаю. И Олег, подстрекаемый мамочкой, сделает всё, чтобы отсудить у меня каждый рубль из вредности.
Я медленно, очень медленно сделала шаг назад. Потом еще один. Подхватила туфли в руку. Бесшумно повернула защелку замка. Вышла на лестничную площадку и аккуратно, до миллиметра выверяя движение, прикрыла за собой дверь.
Оказавшись на улице, я вдохнула холодный осенний воздух. Меня трясло. Слезы, горячие и злые, текли по щекам, размазывая тушь. Я села на скамейку у подъезда, закрыла лицо руками и дала себе ровно пять минут.
Пять минут я оплакивала свой брак. Оплакивала того Олега, которого я, как оказалось, выдумала. Оплакивала свою наивность.
На шестой минуте я достала из сумочки зеркальце. Отражение пугало: красные глаза, черные потеки на щеках. Я достала влажные салфетки.
— Вытерла слезы, — прошептала я себе под нос. Жестко, с ненавистью стирая косметику. — Вытерла и забыла.
Я достала телефон и вызвала такси. Не домой. Обратно в офис.
Начальник, Виктор Сергеевич, удивился, увидев меня в дверях кабинета спустя полтора часа. Он уже собирался уходить.
— Марина? Что-то случилось? Ты забыла пропуск?
Я вошла и плотно закрыла дверь. Мой вид, вероятно, был безупречен — я успела привести себя в порядок в дамской комнате бизнес-центра, наложив свежий макияж, более яркий и агрессивный, чем обычно.
— Виктор Сергеевич, у меня к вам необычная просьба. Это касается моей премии и отпуска.
Он нахмурился, снимая очки.
— Ты хочешь больше? Марина, мы утвердили максимум...
— Нет, — я села напротив него, держа спину неестественно прямо. — Я хочу, чтобы вы официально перенесли выплату моей премии на шесть месяцев. На следующий финансовый год. И отпуск тоже.
Начальник удивленно вскинул брови.
— Зачем? С инфляцией ты потеряешь деньги. Да и по бухгалтерии нам удобнее закрыть этот год сейчас.
— У меня... личные обстоятельства, — твердо сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Скажем так: мне нужно, чтобы в ближайшие полгода мои официальные доходы выглядели минимальными. Это вопрос моей безопасности. Финансовой безопасности.
Виктор Сергеевич был умным мужиком. Он прошел через два развода и раздел имущества бизнеса в девяностых. В его глазах мелькнуло понимание. Он не стал задавать лишних вопросов про «почему» и «как». Он просто кивнул.
— Хорошо. Мы можем оформить это как депонирование средств или перенос бонуса в связи с изменением KPI. Официально по бумагам начисление пройдет апрелем следующего года. Сейчас ты получишь только голый оклад. Тебя это устроит?
— Абсолютно, — я протянула ему папку, которую все это время таскала с собой. — Перепишем приказ прямо сейчас?
— Сейчас, — усмехнулся он, включая компьютер. — Железная ты леди, Марина. А я-то думал, ты мягкая.
— Я тоже так думала, — ответила я.
Выходя из офиса с новым, подписанным приказом, где черным по белому значилось, что выплата переносится, я чувствовала странную легкость. Словно мне удалили опухоль, о которой я не знала, но которая отравляла организм.
По дороге домой я заехала в дорогой бутик. У меня была кредитка, которую я редко использовала. Я купила платье. Не просто платье, а оружие массового поражения. Изумрудный шелк, глубокое декольте, разрез до бедра. Оно стоило как половина зарплаты Олега, но мне было плевать.
Затем — гастроном. Устрицы, стейки мраморной говядины, выдержанное вино.
Я вернулась домой ровно в семь, как обычно. Открыла дверь ключом, громко, чтобы слышали.
— Я дома! — крикнула я с порога, вкладывая в голос столько фальшивой радости, что меня саму чуть не стошнило.
Олег вышел в коридор. Он выглядел напряженным, но старательно улыбался.
— Привет, любимая! — он чмокнул меня в щеку. Его губы показались мне скользкими и холодными. — А мама только что ушла. Мы чай пили.
— Жаль, что ушла, — пропела я, проходя на кухню и ставя пакеты на стол. — Я хотела и её угостить. У меня сегодня такое настроение!
— Что-то случилось? — насторожился Олег, увидев логотипы дорогих магазинов.
— Случилось, милый. Случилось, — я загадочно улыбнулась и провела пальцем по его груди. — Но все новости — за ужином. Иди в душ, брейся, надевай свою лучшую рубашку. Сегодня у нас праздник.
Олег расслабился. В его глазах я прочитала жадность: он решил, что я уже получила деньги.
— Хорошо, малыш. Я мигом.
Пока он мылся, напевая себе под нос, я накрывала на стол. Свечи. Хрусталь. Дорогие приборы. Я двигалась по кухне как робот, четко выполняя программу. В духовке шкварчало мясо.
Я ушла в спальню, переоделась в изумрудное платье. Распустила волосы. Подвела губы красной помадой. Посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрела не заплаканная жена-жертва, а хищница, загнавшая добычу в угол.
Из принтера, стоявшего в кабинете, медленно выползли два листа. Я взяла их, аккуратно сложила и положила в красивый подарочный конверт, перевязав алой лентой.
«Сюрприз», — подумала я. — «Ты хотел сюрприз, Олежек. Ты его получишь».
Я вернулась в гостиную, положила конверт на тарелку Олега и зажгла свечи. В этот момент дверь ванной открылась.
— М-м-м, какой запах! — крикнул он.
Шоу начиналось.
Олег вошел в гостиную, сияя, как начищенный пятак. Белая рубашка, которую я гладила ему на прошлой неделе, сидела безупречно, влажные волосы были аккуратно зачесаны назад. Он окинул взглядом стол: мерцающие свечи, запотевшая бутылка «Бароло», стейки на фарфоровых тарелках и я — в изумрудном платье, с бокалом в руке.
— Ого! — выдохнул он, и в его глазах вспыхнул тот самый хищный огонек. — Марина, ты выглядишь... потрясающе. Я сто лет не видел тебя такой.
«Конечно, не видел, — подумала я, делая глоток терпкого вина, чтобы заглушить привкус желчи во рту. — Ты вообще меня не видел. Ты смотрел сквозь меня».
— Садись, — мягко сказала я, указывая на место во главе стола. — Остынет.
Олег сел, жадно вдыхая аромат мяса. Его взгляд то и дело скользил к красному конверту, лежащему возле его приборов. Он старался не смотреть на него слишком явно, но алчность — плохой конспиратор. Его пальцы нервно постукивали по ножке бокала.
— Повод всё-таки есть? — спросил он с наигранной небрежностью, разрезая стейк. — Ты говорила про сюрприз.
— Есть, — кивнула я, улыбаясь одними губами. Глаза мои оставались ледяными, но он этого не замечал. Он был слишком занят подсчетом виртуальных миллионов. — Я сегодня приняла очень важное решение. Решение, которое изменит нашу жизнь.
Олег замер с вилкой у рта. Он решил, что я говорю о покупке билетов в Италию или о досрочном погашении ипотеки.
— Да? И что же это? — он подался вперед, изображая максимальную заинтересованность. — Рассказывай, я весь во внимании.
— Сначала выпьем, — я подняла бокал. — Тост.
Он поспешно схватил свой бокал, чуть не расплескав вино.
— За что пьем?
— За честность, Олег, — произнесла я, глядя ему прямо в зрачки. — За абсолютную, кристальную честность. И за то, чтобы каждый получил то, чего он действительно заслуживает.
На долю секунды на его лице промелькнула тень сомнения, словно он почуял запах гари. Но жадность победила.
— Отличный тост! — он чокнулся с моим бокалом и осушил его наполовину одним глотком. — Ты сегодня загадочная. Мне это нравится. Лена... то есть, ты, Марина, просто расцвела.
Он оговорился. Он назвал меня Леной. В другое время я бы, наверное, умерла на месте от боли. Но сейчас я лишь почувствовала мрачное удовлетворение. Он сам копал себе могилу, сантиметр за сантиметром.
— Открой конверт, — тихо сказала я.
Олег отложил вилку. Он вытер руки салфеткой, словно хирург перед операцией. Взял конверт, взвесил его в руке.
— Это то, о чем я думаю? — подмигнул он. — Документы из банка? Выписка со счета?
— Лучше, — ответила я. — Это билет в твою новую жизнь.
Он дернул за ленточку. Красный шелк упал на скатерть, как капля крови. Олег достал сложенные листы бумаги. Развернул.
Я наблюдала за ним, не дыша. Я хотела запомнить каждую микросекунду этого момента.
Сначала он улыбался. Потом его брови поползли вверх. Улыбка стала сползать с лица, как плохо приклеенная маска, обнажая под ней растерянность, а затем — страх.
— Что это? — его голос сел. — «Исковое заявление о расторжении брака»? Марина, это шутка такая? Какой-то пранк? Где скрытая камера?
Он начал оглядываться по сторонам, нервно смеясь.
— Нет камер, Олег. И это не шутка. Там моя подпись. Завтра утром этот документ будет в суде.
Он швырнул бумаги на стол, едва не сбив свечу.
— Ты с ума сошла? Какой развод? У нас же все хорошо! Мы же... мы же планировали Италию! Мы хотели ипотеку закрыть! Ты что, переработала? У тебя нервный срыв?
— У меня не срыв, — я спокойно отрезала кусочек мяса и отправила его в рот. Вкусно. Удивительно, но у меня проснулся зверский аппетит. — У меня прозрение. Я сегодня вернулась домой пораньше, Олег. В три часа.
Он застыл. Его лицо начало сереть.
— И что? — просипел он.
— И услышала, как ты пил чай с мамой. Услышала про Лену. Про то, как тебя тошнит от моей заботы. И самое главное — про ваш гениальный бизнес-план. «Потерпи месяц», да? «Получим премию и подадим на развод»?
Тишина в комнате стала плотной, ватной. Слышно было только, как тикают часы в коридоре. Олег смотрел на меня, открыв рот, как рыба, выброшенная на берег. Вся его спесь, вся его уверенность испарились. Перед мной сидел напуганный, пойманный за руку воришка.
— Марин, ты все не так поняла... — начал он стандартную песню трусов. — Мы просто... Мама, она старая, она несет чушь, а я просто поддакивал, чтобы не спорить! Лена — это коллега, мы просто общаемся!
— Хватит! — я не кричала, но мой голос хлестнул его как пощечина. — Не унижайся еще больше. Я слышала каждое слово. Про «голый зад», про дачу, про то, что я для тебя лишь ресурс.
Олег понял, что отпираться бесполезно. И тут произошло превращение. Испуг сменился злобой. Раз маска сорвана, зачем притворяться? Его лицо исказилось, став уродливым и чужим.
— Ну и ладно! — рявкнул он, вскакивая со стула. — Да, слышала! И что? Думаешь, ты такая святая? Ты же скучная, Марина! Ты душная! С тобой как в болоте. Я терпел ради нас, ради будущего!
— Ради моих денег ты терпел, — поправила я.
— Это семейный бюджет! — заорал он, брызгая слюной. — И по закону половина принадлежит мне! Так что подавай свой развод. Подавай! Но премию мы поделим. Я знаю, что приказ подписан. Я знаю, что выплаты в ноябре. Ты не сможешь скрыть эти деньги, я найму адвоката, мы запросим выписки!
Он торжествовал. Он думал, что у него остался козырь.
Я медленно поднялась, оправляя складки платья. Теперь я смотрела на него сверху вниз, хотя мы были одного роста.
— А вот тут, милый, тебя ждет второй сюрприз, — я подошла к серванту и достала второй документ — копию приказа, который я подписала у Виктора Сергеевича. — Читай.
Я бросила бумагу ему в лицо. Лист спланировал ему на грудь, он судорожно схватил его.
— Что это? — он бегал глазами по строчкам. — «...перенос выплаты...», «...депонирование средств...», «...апрель следующего года»?
Он поднял на меня глаза, полные ужаса.
— Ты... ты перенесла премию?
— Именно. На полгода. Официально. По моей инициативе, — я улыбнулась, и эта улыбка была самой жестокой в моей жизни. — В ближайший месяц, когда мы будем разводиться, на моих счетах будет только зарплата. А премия... она придет тогда, когда мы будем уже чужими людьми. И она не будет считаться совместно нажитым имуществом, потому что начислена будет уже после расторжения брака.
— Ты сука... — прошептал он. — Ты тварь! Это три миллиона! Полтора из них — мои! Я заслужил их! Я терпел твою стряпню, твою мамочку, твои разговоры!
— Ты не заслужил ничего, кроме чемодана у двери, — холодно ответила я. — Квартира куплена мной до брака. Ипотеку платили мы вместе, но первоначальный взнос был мой. Машина — на мне. Так что собирай вещи, Олег. Прямо сейчас.
— Я никуда не пойду! — взвизгнул он. — Я здесь прописан! Я имею право...
— Ты здесь не прописан, — напомнила я. — У тебя временная регистрация, которая закончилась неделю назад. Я не стала ее продлевать, хотела сделать сюрприз. Помнишь?
Он побледнел еще сильнее, если это было возможно. Он был загнан в угол. Без денег, без жилья, с перспективой уйти к той самой Лене в съемную квартиру, за которую ему нечем платить.
— Марин... — его тон снова сменился. Злоба ушла, вернулась жалкая, липкая просительность. Он сделал шаг ко мне, протягивая руки. — Ну зачем ты так? Ну погорячились оба. Ну давай поговорим. Ну какая Лена? Она мне не нужна. Я тебя люблю. Давай отменим приказ? Вернем деньги? Мы же можем все исправить. Мама... я поговорю с мамой, она больше не придет.
Смотреть на это было физически противно. Мужчина, которого я любила, превратился в слизняка.
— Уходи, — сказала я. — У тебя есть 20 минут, чтобы собрать вещи. Потом я вызываю полицию и говорю, что в моей квартире посторонний, который мне угрожает.
— Ты не сделаешь этого.
Я молча взяла телефон и начала набирать 102.
— Стой! — закричал он. — Стой, дура! Я уйду! Но ты пожалеешь! Ты одна сгниешь! Кому ты нужна в свои тридцать, разведенка!
Он выбежал в коридор. Я слышала, как он мечется по спальне, швыряя вещи в сумку. Грохот ящиков, мат, звук падающих вешалок. Я стояла у окна, глядя на ночной город, и допивала вино.
Через пятнадцать минут входная дверь с грохотом захлопнулась.
В квартире повисла тишина. Но это была не та пустая, страшная тишина, которой я боялась. Это была тишина очищения.
Я подошла к двери, закрыла её на все замки и накинула цепочку. Потом вернулась в кухню. Свечи догорали. На столе валялся скомканный приказ и заявление на развод. Стейк Олега так и остался нетронутым.
Я взяла его тарелку и вывалила мясо в мусорное ведро.
— Приятного аппетита, — сказала я пустоте.
Ноги вдруг подкосились. Я сползла по кухонному шкафчику на пол, прямо в своем шикарном платье. Адреналин отпускал, и на смену ему приходила дикая усталость и боль. Я обхватила колени руками и зарыдала. Не из жалости к нему. А от того, как больно отрывать от себя кусок жизни, пусть даже гнилой.
Но я знала одно: завтра будет новый день. И этот день будет моим.
В кармане завибрировал телефон. На экране высветилось: «Свекровь».
Я вытерла слезы, усмехнулась и нажала кнопку «Заблокировать».
Следующие три месяца напоминали затяжной прыжок с парашютом: страшно, дух захватывает, но ты понимаешь, что земля неизбежно приближается.
Олег не сдался так просто. На следующий же день после того ужина начался телефонный террор. Сначала звонил он — то с угрозами, то с мольбами. Потом подключилась «тяжелая артиллерия» в лице Тамары Петровны. Она визжала в трубку так, что приходилось отодвигать телефон от уха.
— Ты обокрала моего сына! — кричала она. — Мы знаем, что деньги есть! Мы докажем! Ты мошенница!
Я сменила номер. Но они караулили меня у подъезда. Однажды вечером, возвращаясь с работы, я увидела Олега. Он выглядел помятым, похудевшим и каким-то серым. Его новая жизнь с Леной явно не задалась. Как я узнала позже от общих знакомых, Лена, рассчитывавшая на перспективного начальника отдела с премией, была совсем не рада получить бездомного нытика с долгами и агрессивной мамой в комплекте.
— Марин, давай просто поговорим, — он попытался схватить меня за рукав. — Я не могу так. Лена... она другая. Она не понимает меня так, как ты. Я ошибся. Я идиот.
Я посмотрела на его руку на своем пальто с брезгливостью, словно это была крупная гусеница.
— Руку убери, — спокойно сказала я. — Ты не ошибся, Олег. Ты просто просчитался. Это разные вещи.
Судебные заседания были грязными. Олег нанял какого-то юриста-недоучку, который пытался доказать, что я умышленно скрываю доходы. Но бумаги были безупречны. Виктор Сергеевич сдержал слово: по всем справкам 2-НДФЛ мои доходы за последние полгода упали до «голого» оклада.
Судья, уставшая женщина с высокой прической, смотрела на Олега поверх очков с явным раздражением.
— Истец, ваши претензии на гипотетическую премию ответчицы ничем не подкреплены. На момент расторжения брака средства на счета не поступали. Делить шкуру неубитого медведя суд не намерен.
Нас развели в феврале. Серым, промозглым утром, когда под ногами хлюпала грязная жижа, а небо висело так низко, что хотелось пригнуться. Из здания суда я вышла свободной женщиной. Олег выбежал следом, что-то крича про апелляцию, но я просто села в свою машину, включила музыку погромче и уехала.
Квартира осталась мне. Машина осталась мне. Ипотеку я переоформила на себя, хотя это и стоило мне нервов в банке.
Март прошел в тишине. Я училась жить одна. Училась не готовить ведрами еду, которую никто не ценит. Училась спать посередине кровати. Училась тратить выходные на себя, а не на поездки к свекрови на дачу перебирать гнилые яблоки.
Я работала как проклятая. Мне нужно было не думать, и работа стала моим спасением. Виктор Сергеевич наблюдал за мной с отцовской заботой, но не лез в душу. Только однажды, когда я засиделась с отчетом до девяти вечера, он зашел в мой кабинет с двумя стаканчиками кофе.
— Ты молодец, Марина. Железная хватка. Но не сгори. Апрель близко.
— Я жду апреля, — улыбнулась я.
И апрель наступил.
Десятого числа мой телефон пиликнул, оповещая о входящем сообщении от банка. Я открыла приложение. Сумма на счете была с шестью нулями. Моя премия. Мой бонус за год адского труда и за полгода ожидания. Плюс отпускные.
Я смотрела на экран и не чувствовала той дикой радости, которую ожидала. Я чувствовала спокойствие. Фундаментальное, железобетонное спокойствие. Я закрыла остаток ипотеки одним платежом. Оставшейся суммы с лихвой хватало на «подушку безопасности» и на ту самую мечту.
Через неделю самолет уносил меня прочь из слякотной Москвы.
Рим встретил меня солнцем и запахом цветущих апельсинов. Я сняла небольшую квартиру в Трастевере, с видом на старые черепичные крыши. Я гуляла по узким улочкам, ела джелато, пила вино в обед и никуда не спешила. Я отключила российский номер, оставив связь только в мессенджерах для родителей.
На третий день я сидела в кафе на пьяцца Навона, наблюдая за туристами. Передо мной стоял бокал, а на тарелке лежала брускетта. Я была счастлива. По-настоящему. Не потому что я кому-то что-то доказала, а потому что я наконец-то принадлежала сама себе.
— Место свободно?
Я вздрогнула. Голос был знакомым, но здесь, в центре Рима, он звучал как галлюцинация.
Я подняла голову. Передо мной стоял Виктор Сергеевич. В легком льняном пиджаке, без галстука, в темных очках. Он выглядел моложе и расслабленнее, чем в офисе.
— Виктор Сергеевич? — я чуть не выронила вилку. — Вы как здесь?
— Отпуск, Марина, — он улыбнулся своей широкой, обаятельной улыбкой. — Я же тоже человек. Да и премию, знаешь ли, нужно куда-то тратить. Можно присесть?
— Конечно.
Он сел напротив, заказал эспрессо.
— А если честно? — спросила я, прищурившись.
— Если честно, я знал, что ты здесь, — признался он. — Я видел твое заявление на отпуск. И... скажем так, у меня тоже давно была мечта выпить кофе с видом на фонтан Четырех рек. Но одному было скучно.
Я смотрела на него новыми глазами. Он был умным, сильным мужчиной, который поддержал меня в самый трудный момент, не требуя ничего взамен. И сейчас он не давил. Он просто пришел выпить кофе.
— Как там... в офисе? — спросила я, просто чтобы что-то сказать.
— Без тебя скучно. Продажи идут, но не хватает твоего перфекционизма, — он снял очки. Глаза у него были добрые и хитрые. — Кстати, у меня для тебя новость. Не знаю, хорошая или плохая.
— Опять Олег?
— Косвенно. Я встретил его на днях, когда заезжал в наш бизнес-центр. Он приходил на собеседование в соседнюю фирму. Курьером.
Я поперхнулась воздухом.
— Курьером? Он же был ведущим специалистом...
— Был. Слухи в нашей сфере распространяются быстро. Никто не хочет брать на работу человека, который судится с бывшей женой из-за корпоративных бонусов и устраивает скандалы. Репутация — хрупкая вещь. А Лена его бросила месяц назад. Вернулась к своему бывшему. Так что Олег теперь живет с мамой.
Я представила эту картину: Олег, вернувшийся в свою детскую комнату, и Тамара Петровна, пилящая его с утра до ночи за упущенные миллионы. Это был ад, который они создали себе сами.
— Мне его не жаль, — сказала я честно.
— И правильно, — кивнул Виктор. — Жалость — удел слабых. А ты, Марина, сильная. И... очень красивая. Особенно здесь, в этом платье.
Я почувствовала, как краснею. Изумрудное платье осталось в прошлом, в той страшной ночи. Сегодня на мне был легкий белый сарафан.
— Спасибо, Виктор... Сергеевич.
— Вне офиса можно просто Виктор, — он протянул руку через стол и накрыл мою ладонь своей. Его рука была теплой и надежной. — Марина, я не буду ходить вокруг да около. Ты мне нравишься. Давно. Но я не мог позволить себе лишнего, пока ты была замужем, и тем более, пока ты проходила через этот ад с разводом. Я хотел дать тебе время прийти в себя.
Я смотрела на наши руки. Сердце забилось быстрее, но не от страха, как полгода назад, а от волнения.
— И сколько времени вы мне дадите? — тихо спросила я.
— Сколько нужно. Хоть год. Но я подумал, что начать с ужина в Риме — это неплохой вариант. Что скажешь?
Я посмотрела на него, потом на залитую солнцем площадь, на фонтан Бернини, на свою жизнь, которая полгода назад казалась разбитой вдребезги. Сейчас эти осколки сложились в витраж, более яркий и красивый, чем был раньше.
Я улыбнулась.
— Я скажу, что я знаю отличный ресторанчик за углом. Там подают лучшие равиоли в городе.
Виктор рассмеялся.
— Веди. Я в твоем полном распоряжении.
Мы встали и пошли по брусчатке, не размыкая рук. Я не знала, что будет дальше. Будет ли это долгий роман, крепкая дружба или просто красивые итальянские каникулы. Но я точно знала одно: я больше никогда не позволю никому решать за меня, когда мне улыбаться, когда плакать и когда подавать на развод.
Мой телефон снова завибрировал в сумочке. На этот раз это было сообщение с незнакомого номера. Я мельком глянула на экран:
«Мариш, ответь, пожалуйста. Маме плохо с сердцем, нужны лекарства, у меня нет денег. Я все прощу, давай начнем снач...»
Я не дочитала. Легким движением пальца я отправила номер в черный список, убрала телефон в сумочку и, повернувшись к Виктору, рассмеялась от души.
— Что-то смешное? — спросил он.
— Нет. Просто спам, — ответила я, подставляя лицо солнцу. — Просто информационный мусор.
Жизнь только начиналась. И она обещала быть чертовски интересной.
