Рассказ из "Сборника о любви"
Хот-дог был пресным. Он напоминал, скорее, набухшую от сточных вод газету, чем булку с сосиской. Есть не хотелось. Ничего не хотелось.
Она выкинула свой завтрак в мусор и села на скамейку.
Парк был пуст. Даже собачников почему-то не было. Только одинокая лавка и ряд голых деревьев. Природа тоже обнищала. Сбросила всю одежду в честь наступления холодов и замерла в ожидании теплой снежной шубы. Но снег все не выпадал.
Уже давно в этом городе зимой не было ни вьюг, ни одиноких пролетающих снежинок.
Так и стоять деревьям голыми. И ждать. Ждать, что может быть небо прорвет. И облака щедро рассыплются пушистым серебром.
Она сидит на лавке и стучит ногой. Ну как стучит, постукивает в такт пульсирующей дыры в её сердце. Нервный тик вечного ожидания.
Было время, она была счастлива. Наполнена до самых краёв любовью и теплом. Светом. Да, она вся светилась и переливалась от радости. Было время. И она любила.
Просыпалась среди ночи не от ужаса. Не от очередного кошмара и пустоты вокруг. Она открывала глаза и думала: нет, нельзя быть такой счастливой. Это преступление — быть такой невероятно счастливой! Так жить. Когда кругом бедность, кризисы. Трудности. Она была переполнена счастьем и любовью. И не могла держать это в себе, расплескивалась через край, вызывая взгляды осуждения. О счастье надо было молчать. А в ней все пело от любви.
Она просыпалась. Улыбалась. Крепче обнимала любимого мужа и уплывала в мир снов в полном умиротворении.
Сейчас она спит на его подушке и просыпается от слез. Потому что вновь и вновь переживает свою потерю.
Проживает слова: умер. Все. Примите наши соболезнования.
Соболезнования.
Они как тесные бусы на шее душат ее. Каждый знакомый нанизывает скорбь по жемчужине на нитку её личной боли. Они не знают, что с ними потом делать, с этими соболезнованиями, поэтому, опустив глаза, отдают их ей. И хочется им крикнуть: живите! Нужно жить! Жить! Жить!
Лучшие соболезнования — это продолжать жить без стыда. Не опуская глаза. Не думая о том, что это неправильно. Бессовестно. Просто жить, оставив эту боль тем, у кого вырвали душу с мясом, оставить. Не приумножать.
Если ты можешь жить — живи. И радуйся, что способен на это. Пока.
***
Её спасают прогулки. Хождение по незнакомым маршрутам. Но каждая новая тропинка приводит в старый парк и усаживает ее на эту лавку. На островок прошлого, где она была так счастлива.
⠀
Они познакомились в драке. Впервые в жизни из-за неё решили подраться мальчишки. Естественно, это событие не могло оставить её в стороне. Она планировала быть миротворцем, объяснять, что её сердце принадлежит ей. И никакое сражение не сможет стать платой за любовь. Она даже речь приготовила.
А когда пришла, их было трое. Два кавалера-ухажора и третий. Непонятно кто. Тогда он сказал:
— И что, это всё из-за вот этой вот?
И мерзко ухмыльнулся.
Тогда она ударила его в челюсть. Дралась Люба всегда неплохо. Он еле успевал перехватывать её тычки и сдерживаться, чтобы не дать ей сдачи.
Кавалеры тогда их растащили в разные стороны. Вот только они не заметили, что её сердце осталось у него. У Сережи в руках.
Он отдышался и сказал:
— Пацаны, теперь я вас понимаю. Вступаю в ваши ряды. Поклонников.
Она ухмыльнулась:
— Большая ошибка.
Но дыра в груди так пекла, что было понятно: никакой ошибки здесь не было.
Они сидели на лавочке. Люба и три рыцаря. Шел снег, укрывая голые деревья густой вуалью. Но ей было все равно. Когда ты влюблен, слишком мало внимания уделяешь таким вот деталям.
Это сейчас она точно помнила, что шел снег. Падал на лица, пытаясь немного охладить разбушевавшийся румянец на щеках.
Недели через две их осталось только двое. Она и он. Кавалеры как-то быстро приняли свое поражение и растворились во мраке. Они были вдвоем. Сергей и Любовь. И больше никого не существовало. Никогда больше.
От воспоминаний Любу отвлек шум подъезжающей машины. Он разнес тишину на щепки, заставив поморщиться. Автомобиль остановился. Дверцы открылись. Через минуту заиграла музыка. Что-то очень знакомое. Она услышала только отдельные слова:
"И в мире этом и том
Нам вечно будет сладко вдвоем"
Из машины показались люди. Женщина и мужчина. Они обняли друг друга и начали танцевать, кружась под музыку и не замечая случайного свидетеля их любви. Они никого не замечали, потому что когда влюблен, слишком мало обращаешь внимание на вот такие детали.
Слезы ручьем побежали по её лицу. Слезинки заскользили по сухим щекам и стали пробираться по голой шее. Парочка кружила, а Люба плакала. Она знала, что пришло время уходить, уступить эту скамейку тем, кому она была нужна больше.
Люба тихонько встала, посмотрела на парк с любовью и тоской. Невероятной грустью. И двинулась к выходу.
Она шла, не разбирая дороги, вытирая влажные щеки. Когда почувствовала нежные касания снежинок. Они падали на её лицо и смешивались с влагой слез. Пошел снег. Такой, какого этот город еще не видал. Густой и теплый.
Невероятно, но когда идет снег, становится теплее.
Люба не удержалась и оглянулась.
Влюбленные сидели на лавочке и целовались. Конечно, они не замечали снежного потока, потому что когда любишь, вообще мало что замечаешь вокруг.
Она брела по городу, который больше не был пустым. Люди покидали свои дома, чтобы насладиться предновогодним чудом. Чтобы сделать тысячу фотографий и, хотя бы одного снеговика. Чтобы прогулять шубу и санки, купленные в детском мире в глубокой вере в чудо.
Чудо, наконец, случилось. Выпал снег. Лавка, которую Люба высиживала три года в одиночестве, обрела новых влюбленных. Деревья хоть ненадолго укрылись в пушистые снежные платки. И стояли красивые. Город светлел на глазах. Внутри у неё очень болело.
Люба вернулась в пустую квартиру. Открыла окна и впустила свежий воздух в свой дом. А потом взяла мешки и начала убирать вещи. Его вещи. С которыми не могла так долго расстаться. Его костюмы, подарки, его любимые игрушки. Щетку зубную, бритвенные станки, пену. Она собрала все, даже старую наволочку с подушки содрала, которая больше не пахла Сережей. Только Любиным горем.
Она выгребла все его вещи и отнесла в церковь то, что еще представляло какую-то материальную ценность. Снег таял, превращаясь в серые лужи. На душе выла вьюга. Ей очень хотелось вернуться в парк, но она одернула себя и пошла на рынок.
Купила мандаринов, новые елочные игрушки и карпа. Зеркального, красивого карпа. Сергей никогда не любил рыбу. Это был, пожалуй, единственный продукт, который её муж не любил. Уж очень много костей.
— Он еще живой? — спросила она продавца перед покупкой. Убивать рыбу в её планы не входило.
— Нет, красавица. Не боись. Я его того, шандарахнул.
— Ну ладно, — она поморщилась, но рыбу купила. Надо же хоть что-то придумать на ужин.
На выходе из здания рынка мужики продавали еловые ветки. И она не удержалась и купила, потому что уж очень хотелось ей ощущения праздника, который никак не наступал. Обвешавшись сумками, Люба побрела домой, чвакая по мокрому снегу.
Возле дома разлилась огромная лужа, которую сложно было обойти, поэтому она плюнула и пошла по воде. Теплый дом с сухими носками был совсем рядом. Люба сделала несколько шагов, когда услышала сперва шелест рвущегося пакета, а потом шум от всплеска воды.
— Твою ж мать, — прошептала она, наблюдая, как карп отчаянно бьется посреди лужи в попытках уплыть куда-нибудь подальше от неё.
— Твою ж мать, — повторила Люба и бегом добежала до лавки, куда поставила все свои пакеты. И оправилась обратно. Ловить свой ужин в мутной водице.
Карп отчаянно сопротивлялся и вырывался из рук. Выскальзывал, этот проклятый радужный карп. Любе было досадно и смешно одновременно.
— Девушка, что вы делаете, рыбку ловите?
Не знаю, что поразило Любу больше: фраза про рыбалку или обращение "девушка". Ее взрослый сын заканчивал институт в другом городе. А первые морщины появились лет десять назад.
Люба повернулась и посмотрела весельчаку в лицо.
— Ловлю.
— И как, успешно?
— Как видите, не очень.
— Так, может, давайте я подсеку? Я рыбак с опытом.
— А давайте. — ответила она, потому что очень устала ловить эту дурацкую рыбину.
И они как два придурка в четыре руки стали рыбачить. Через пятнадцать минут карп был в пакете.
— Хороший улов, — усмехнулся помощник. — Я Александр.
— Спасибо, Александр, за помощь. Я Люба. Любовь.
— Очень приятно, Любовь.
Он посмотрел на свои руки, а потом на одежду, которая выглядела испорченной. Явно не ожидал такое убыточное мероприятие.
— Пойдемте, Александр. Я вас в порядок приведу. И чаем напою.
Напарник ободрился, подхватил Любины пакеты и еловые ветки и пошел. С Любой. В новую жизнь.
Карпа, они, конечно, выпустили. Люба не могла иначе. Раз он увернулся от смерти, значит, обязан был жить.
Александр смеялся, стоя на мостовой, а Люба молча смотрела вдаль, на старый серый парк.
— Вы уверены, что жизнь в этой речке-вонючке для карпа будет меньшим наказанием?
Люба улыбнулась и кивнула. Александр вывернул пакет с карпом в воду, а Люба заплакала.
Мимо проехала машина, обдавая бывших рыбаков-напарников незнакомой мелодией, и Люба уловила только одну фразу, разрывающую тишину этого зимнего вечера:
"Жизнь продолжается!"
Люба рыдала уже навзрыд, а Александр заключил ее в свои дружеские объятия:
— Ну не надо так расстраиваться. Может он из этой речки-вонючки родом. И дома ждет его семья. И он привык к этому смраду. Это запах его дома, может. Сильный карп, он справится. Если выжил после удара по голове и нашей рыбалки. Что ему эта речка?
Александр продолжал лепетать чушь и поглаживать Любу по спине, а Люба продолжала плакать.
И с этими слезами выходили остатки горя по прошлой жизни. Оставив только светлую память о любви и бесконечную благодарность мужу. За то, что он был в её жизни и останется навсегда в памяти.
Люба, наконец, вдохнула свежий воздух полной грудью и услышала треск. Ожерелье из бусин, которое сковывало ее шею соболезнованиями, рассыпалось по мостовой. Бусинки падали на мокрый асфальт, присыпанный остатками снега. С каждой упавшей бусиной она слышала: живи. Живи! Живи! Живи...
Жизнь продолжается.