Звон разбитой тарелки в тишине утренней кухни прозвучал пугающе резко, словно лопнула натянутая до предела струна. Марина Викторовна невольно вжала голову в плечи, застыв с полотенцем в руках. Осколки дешевого фаянса с цветочным узором разлетелись по линолеуму, сверкая в лучах холодного ноябрьского солнца.
У столешницы, тяжело дыша и упираясь ладонями в поясницу, стояла Ксюша. Её лицо пошло красными пятнами, а халат натянулся на большом, уже опустившемся животе. Она смотрела на осколки с какой-то детской обидой и злостью одновременно.
— Я так больше не могу, — выдохнула невестка, и голос её сорвался на визг. — Игорь! Ты слышишь меня или нет? Я не в общежитии живу! Мне рожать через месяц, у меня отеки, спина отваливается, а тут... то шарканье по ночам, то кашель, то этот запах лекарств на всю квартиру!
Марина Викторовна, стараясь не издавать лишних звуков, медленно опустилась на корточки. Суставы предательски хрустнули. Ей было всего пятьдесят восемь, но последние полгода, прожитые в этой квартире на птичьих правах, вытянули из неё все силы. Она начала собирать крупные куски керамики, стараясь не порезаться.
— Ксюшенька, ну какие лекарства? Это же просто мятный сбор, я его завариваю, чтобы спалось лучше, — тихо, почти извиняясь, произнесла она, не поднимая глаз.
— Мятный сбор? А мне воняет! Меня тошнит от любой травы! Вы что, не понимаете? Вы специально меня изводите? Хотите, чтобы у меня давление скакало? Чтобы внук ваш с гипоксией родился? — Ксюша развернулась всем тяжелым корпусом к вошедшему в кухню мужу.
Игорь стоял в дверном проеме, уже одетый в офисную рубашку, но еще не застегнутый. Вид у него был помятый и бесконечно усталый. Он перевел взгляд с красной, задыхающейся от гнева жены на мать, которая ползала по полу, собирая мусор, и болезненно поморщился.
— Ксюш, ну хватит. Мама же не нарочно. Устала она, возраст... Давай успокоимся, тебе вредно нервничать.
— Устала? Она устала? А я? — Ксюша картинно прижала руку к груди. — Игорь, мы договаривались. Мы обсуждали это еще до свадьбы, на берегу. Ты обещал, что у нас будет своя семья. Своя! Без посторонних глаз и ушей. Я хочу ходить по дому в белье, если мне жарко, я хочу готовить то, что я хочу, а не слушать советы про диетическое питание!
Слово «посторонних» резануло Марину Викторовну по сердцу больнее, чем если бы сын ударил её. Она сглотнула подступивший к горлу ком и продолжила собирать мелкие крошки фаянса влажной тряпкой. Посторонняя. В квартире, где каждый метр, каждая розетка и каждый плинтус были оплачены деньгами от продажи её собственной добротной «двушки» в центре и родительской дачи в ближнем Подмосковье.
История эта началась три года назад, когда Игорь только привел Ксению знакомиться. Глаза у сына горели, планы были грандиозные. «Мам, мы хотим своё жильё, в ипотеку влезем, но нужен первый взнос». Марина Викторовна тогда и минуты не раздумывала. Зачем ей одной двухкомнатная сталинка с высокими потолками? Ей и угла хватит, главное, чтобы у сына жизнь сложилась, чтобы не скитался по съемным углам, как они с покойным мужем в молодости.
Она выставила на продажу всё. Купили просторную «трешку» в новом районе. Ремонт, мебель, техника — всё с тех же денег. Оформили квартиру на Игоря — «чтобы проще с налоговым вычетом, мам, да и ты же знаешь, Ксюша обидчивая, ей важно чувствовать, что муж — хозяин, добытчик». Марина Викторовна тогда только улыбалась. Какая разница, чья фамилия в выписке, если семья одна? Договорились, что самой маленькой комнаты, той, что окнами во двор, ей хватит за глаза. А теперь эта комната стала костью в горле молодой хозяйки.
— Игорь, давай решать сейчас, — голос Ксюши стал твердым, металлическим. Она подошла к мужу вплотную, почти касаясь животом его пряжки ремня. — Скоро родится ребенок. Ему нужна детская. А мы где будем? В гостиной на диване ютиться? Или, может, кроватку к твоей маме поставим?
— Ксюш, ну куда мама пойдет? — Игорь отвел глаза, разглядывая узор на обоях, который они выбирали вместе полгода назад. — Ты же цены видела. Пенсия у неё обычная, не депутатская.
— А мне всё равно! — вдруг сорвалась Ксюша. — Пусть в деревню едет! Вон, у неё подруга какая-то звала. Пусть комнату снимает! Игорь, я не для того замуж выходила, чтобы терпеть коммунальный быт. Или ты решаешь вопрос как мужчина, или...
Марина Викторовна медленно поднялась, держа в руках совок с осколками. Она посмотрела на сына. В его глазах она увидела страх. Не за неё. Это был липкий, жалкий страх потерять привычный комфорт, страх перед криком жены, страх принимать решения. Он молчал. И это молчание было страшнее любых истерик.
Вечер прошел в тягостном безмолвии. Марина ушла к себе, плотно прикрыв дверь. Сквозь тонкие стены новостройки было слышно, как Ксюша, уже тише, но настойчиво выговаривает мужу, как всхлипывает, жалуясь на тяжелую судьбу и черствость окружающих. Потом всё стихло.
Утром Игорь собирался на работу молча. Он пил кофе, уткнувшись в телефон, и старательно избегал встречаться взглядом с матерью. Марина Викторовна, по старой привычке вставшая раньше всех, чтобы приготовить завтрак, сидела напротив, сложив руки на коленях.
— Игорек, — тихо позвала она. — Может, мне правда попробовать к тете Вале поехать? Вдруг примет на время?
Игорь встрепенулся, в глазах мелькнула надежда, но тут же погасла, столкнувшись с реальностью.
— Мам, тетя Валя дом продала год назад и к дочери в Самару уехала, ты забыла? Да и куда ты поедешь... Зима на носу.
В кухню вошла Ксюша. Она не спала. Она слышала начало разговора и решила, что момент настал. Она встала в дверях, скрестив руки на груди поверх ночной сорочки, и посмотрела на мужа тяжелым, выжидающим взглядом. Игорь побледнел. Он отставил чашку, звук удара фарфора о блюдце показался оглушительным.
— Ну? — поторопила его Ксюша.
Игорь набрал в грудь воздуха, словно перед прыжком в ледяную прорубь, и наконец посмотрел на мать. Взгляд его был пустым, стеклянным, как у рыбы на прилавке.
— Мам... Тут такое дело. Мы с Ксюшей всё посчитали. Ребенку правда место нужно. Врачи говорят, Ксюше покой нужен, у неё давление скачет, угроза преждевременных...
Марина Викторовна замерла. Сердце ухнуло куда-то вниз, в желудок.
— И что ты предлагаешь, сынок?
— Мы думаем... может, тебе пожить отдельно? Мы будем помогать, правда. Снимем что-нибудь недорогое, может, в пригороде, там воздух чище.
— Снимете? — Марина горько усмехнулась уголками губ. — На мою пенсию и твою зарплату, от которой после кредита за машину остается пшик? А кушать на что? А лекарства?
Тут не выдержала Ксюша. Она шагнула вперед, оттесняя мужа плечом, словно закрывая его собой от «нападок» свекрови.
— Или ты сейчас говоришь матери, что квартира только моя, или собираешь вещи вместе с ней, — выплюнула она Игорю, даже не глядя на свекровь. — Я не шучу, Игорь. Я соберусь и уеду к родителям. И ребенка ты не увидишь. Выбирай.
Фраза повисла в воздухе, тяжелая, как могильная плита. Марина Викторовна перевела взгляд на сына. Игорь стоял между двух огней. С одной стороны — мать, которая отдала всё до копейки ради его благополучия. С другой — жена, носящая его ребенка, женщина, с которой он планировал прожить жизнь. И документы. Проклятые документы, оформленные на него одного.
Игорь молчал. Секунда, другая, третья. Он опустил голову, разглядывая свои носки.
— Мам, ну ты же понимаешь... Это временно. Пока Артемка подрастет, пока Ксюша в себя придет после родов.
Временно. Нет ничего более постоянного, чем временное. Марина Викторовна всё поняла. Внутри что-то оборвалось — та невидимая нить, которая связывает мать и дитя, натянулась до предела и лопнула с сухим треском, оставив после себя звенящую пустоту.
Она не стала кричать. Не стала напоминать про проданную недвижимость, про свои бессонные ночи, про то, как отказывала себе во всем. Зачем? Если у человека нет совести, её не купить и не привить.
— Хорошо. Я поняла тебя, Игорь.
Марина Викторовна встала, аккуратно задвинула стул и прошла в свою комнату. Она достала из шкафа старый, видавший виды чемодан. Тот самый, с которым она когда-то ездила в санаторий в Пятигорск. Вещей было немного — пара теплых платьев, кофты, белье, фотографии в бархатном альбоме да шкатулка с нехитрыми украшениями.
Игорь стоял в коридоре, прислонившись плечом к стене, и смотрел, как мать методично складывает свои пожитки. Он хотел что-то сказать, оправдаться, пообещать золотые горы в будущем, но язык прилип к гортани. Ксюша демонстративно ушла в ванную и включила воду на полную мощность, чтобы шум заглушил голос совести, если он вдруг проснется.
Через час Марина Викторовна стояла в прихожей, одетая в свое осеннее пальто и берет.
— Ключи на тумбочке, — сказала она ровным, чужим голосом. — За коммунальные услуги я за этот месяц заплатила. Квитанции в ящике.
— Мам, ну куда ты сейчас? Возьми хоть денег на первое время, — Игорь суетливо полез в карман, достал бумажник, вытащил несколько купюр.
Марина посмотрела на протянутые деньги, потом на сына. В её взгляде не было злости, только безмерная усталость и жалость. К нему.
— Оставь себе. Тебе нужнее. Вам еще кроватку покупать, коляску.
Дверь за ней захлопнулась тихо, без хлопка. Игорь остался стоять в коридоре с деньгами в руке, чувствуя себя самым жалким человеком на земле. Из ванной вышла Ксюша, вытирая раскрасневшееся лицо пушистым полотенцем. Она сияла, хотя и старалась скрыть торжество за озабоченностью.
— Ну вот и всё, — сказала она, подходя к мужу и кладя голову ему на плечо. — Зато теперь заживем по-человечески. Ты не переживай, она женщина взрослая, не пропадет. Найдет себе подругу или работу с проживанием, сейчас таких вакансий полно.
Игорь отстранился от жены и ушел на кухню. Ему вдруг стало невыносимо душно в этой просторной, светлой квартире, о которой они так мечтали.
Марина Викторовна вышла из подъезда и села на холодную лавочку. Ветер срывал последние бурые листья с тополей, гонял по двору обрывки газет. Идти ей было некуда. Родственники? Дальние, в Сибири, связь с которыми потеряна лет десять назад. Друзья? У всех свои заботы, внуки, болезни.
Она сидела долго, пока пальцы в тонких перчатках совсем не закоченели. Потом, словно очнувшись, достала телефон и набрала номер.
— Галочка? Здравствуй, дорогая. Нет, ничего не случилось... Галь, ты как-то говорила, у вас в новом комплексе место консьержки освободилось? С проживанием в служебном помещении? Да... Да, мне очень нужно. Прямо сегодня.
Галина Петровна, старая школьная подруга, работавшая управляющей в ТСЖ, лишних вопросов задавать не стала. Дрожащий голос Марины сказал ей больше, чем любые объяснения.
Жизнь Марины Викторовны скукожилась до размеров крохотной комнаты на первом этаже высотного дома в спальном районе. Узкий диван, стол, электроплитка на две конфорки, маленький телевизор на кронштейне. Но, странное дело, вместе с потерей квадратных метров и былого комфорта пришел покой. Никто не попрекал куском хлеба, никто не закатывал глаза при её появлении, никто не требовал тишины.
Она работала сутки через двое, следила за порядком в подъезде, поливала цветы в холле. В свободное время вязала на заказ — руки помнили мастерство, а молодые мамочки из дома с удовольствием покупали теплые пинетки и ажурные шапочки для своих малышей. Деньги получались небольшие, но на скромную жизнь хватало. С сыном она не созванивалась. Игорь набрал её пару раз через неделю после отъезда, говорил скомкано, виновато, спрашивал дежурное «как дела». Она отвечала односложно: «Жива, здорова, всё есть». И он перестал звонить, видимо, решив, что долг исполнен и совесть можно убаюкать.
Время шло. Зима сменилась грязной весной, потом пришло лето. У Игоря родился сын, назвали Артемом. Марина узнала об этом не от Игоря, а из статуса Ксюши в соцсети — Галина показала на своем смартфоне. Фотография счастливого отца с голубым конвертом в руках на крыльце роддома. Марина проплакала всю ночь, глядя на экран чужого телефона, а утром снова надела вежливую улыбку, повязала свежий шарфик и заступила на дежурство.
А вот в квартире Игоря счастье, о котором так настойчиво твердила Ксюша, почему-то задерживалось. Реальность с младенцем оказалась далека от картинок в журналах. Маленький Артем страдал коликами и кричал ночи напролет. Ксюша, не привыкшая к трудностям и лишениям, быстро выбилась из сил.
— Игорь, встань к ребенку! Я зомби, я на ногах не стою! — кричала она в три часа ночи, толкая мужа в бок.
— Ксюш, мне на работу через три часа. У меня аудит на носу, я за рулем усну, — огрызался Игорь, накрываясь подушкой с головой.
— Ах, на работу! А я, значит, тут отдыхаю? На курорте прохлаждаюсь? Твоя мать могла бы и помочь, если бы была нормальной бабушкой! Взяла бы внука хоть на пару часов!
— Ты сама её выгнала! — не выдержал однажды Игорь, вскочив с постели.
— Я? Я выгнала? Это ты не смог обеспечить жене условия! И вообще, она сама ушла, гордая слишком! Могла бы и потерпеть ради внука!
Скандалы стали нормой жизни. Денег катастрофически не хватало. Ксюша требовала лучшие японские подгузники, дорогую гипоаллергенную смесь, модную коляску — «чтобы перед девочками во дворе не стыдно было». Кредитная карта Игоря ушла в глубокий минус. Он брал подработки, таксовал по ночам, приходил домой чернее тучи, а дома его ждали горы немытой посуды, плачущий ребенок и вечно недовольная жена.
К середине лета Ксюша заявила безапелляционным тоном:
— Моя мама приезжает. Будет помогать с Темой. Я одна не справляюсь, у меня депрессия начинается.
— Куда? — опешил Игорь, уронив вилку. — Ксюш, у нас же... места мало. Ты сама говорила.
— Места полно! Комната твоей матери пустует, мы её только хламом забили. Разберем и поселим. Мама у меня женщина простая, ей много не надо, не то что некоторым.
Теща, Тамара Ивановна, оказалась женщиной не столько простой, сколько громкой, властной и невероятно деятельной. Она мгновенно прибрала к рукам хозяйство, переставила мебель по своему вкусу и начала активно «воспитывать» зятя.
— Игорек, ты почему мусор не вынес? Игорек, зарплату получил? А чего так мало? Вон у Ленки муж на севера ездит, шубу ей купил, а мы всё копейки считаем. Ты о ребенке думаешь?
Игорь скрипел зубами, но молчал. Теперь он был чужим в собственной квартире. Две женщины — жена и теща — создали мощную коалицию, против которой он был бессилен. Он всё чаще задерживался на работе, сидел в машине у подъезда по часу, глядя на темные окна, лишь бы не идти домой, в этот бесконечный балаган.
В один из таких дождливых октябрьских вечеров он вдруг остро, до физической боли в груди, вспомнил мать. Вспомнил, как она тихонько ставила перед ним тарелку с горячим супом, когда он приходил с института уставший. Как гладила его рубашки, ничего не требуя взамен. Как продала всё, что у неё было, чтобы у него был этот дом, который теперь превратился в филиал ада.
Он завел машину и, сам не зная зачем, поехал к дому, где работала мать. Адрес он знал — Галина Петровна как-то сухо обмолвилась в разговоре, когда он все-таки позвонил ей узнать, не на улице ли мать.
Он вошел в светлый, чистый холл подъезда. Марина Викторовна сидела за стойкой, что-то читая в очках. Она изменилась. Похудела, но это ей шло. Волосы были аккуратно уложены, на плечах лежала красивая шаль. Она выглядела спокойной. Такой умиротворенной он не видел её уже очень давно.
Она подняла глаза и замерла. Книга выскользнула из рук и мягко шлепнулась на стол.
— Игорь? Что-то случилось? С Артемом беда?
— Нет, мам. Всё нормально. Просто... проезжал мимо. Решил зайти.
Он подошел к стойке, чувствуя себя нашкодившим первоклассником. Ему хотелось перепрыгнуть через этот барьер, уткнуться ей в колени, как в детстве, и заплакать. Сказать, что он дурак, предатель, что он всё испортил и не знает, как жить дальше.
— Чай будешь? — просто спросила она, словно он вышел за хлебом пять минут назад.
Они сидели в её служебной комнатке. Теснота невероятная, но так уютно. Пахло шерстяной пряжей и ванилью. Игорь пил чай из простой кружки и рассказывал. Рассказывал про кредиты, про тещу, про вечные крики Ксюши, про то, что он устал так, что утром не хочется открывать глаза. Он не жаловался, он просто исповедовался, выплескивая накопившуюся черноту.
Марина слушала молча, не перебивая, только подливала кипяток. Она не злорадствовала, не говорила «я же предупреждала». Ей было больно за сына, но эта боль была уже другой — отстраненной, мудрой. Как будто она смотрела грустное кино про чужую жизнь.
— Мам, возвращайся, — вдруг выпалил Игорь, схватив её за руку. — Я выгоню Тамару Ивановну. Мы с Ксюшей... я жестко поговорю с ней. Это же твоя квартира, мам! По совести твоя! Мы всё вернем как было.
Марина Викторовна грустно улыбнулась и покачала головой, накрыв его ладонь своей.
— Нет, сынок. Не вернусь.
— Почему? Ты не простила меня? Я понимаю, я сволочь...
— Дело не в прощении, Игорь. Простила я тебя давно. Ты сын мой, плоть от плоти, как я могу держать зло? Просто... нельзя склеить разбитую чашку так, чтобы трещин не было видно. Я там лишняя. И всегда буду лишней. А здесь я дома. Сама себе хозяйка, никому не мешаю.
— Но это же каморка! Ты заслуживаешь лучшего! Ты же не прислуга!
— Лучшее — это душевный покой, Игорь. У меня он есть. А у тебя... Тебе свою жизнь самому строить надо, разгребать то, что наворотил. Ты выбор сделал. Теперь неси ответственность. Нельзя вечно прятаться за мамину юбку.
Игорь ушел от нее поздно вечером. Он шел к машине по лужам и понимал — она абсолютно права. Он не сможет вернуть всё назад простым «извини». Он предал единственного человека, который любил его безусловно, ради иллюзии счастья.
Развязка наступила через месяц. Игорь вернулся домой раньше обычного — отпустили с работы из-за аварии на сервере. Дверь открыл своим ключом. В прихожей стояли чемоданы. Много чемоданов. Не старые, потрепанные, как у матери, а новые, дорогие, купленные на его последние деньги с кредитки.
На кухне сидели Ксюша и Тамара Ивановна. Они пили чай с тортом. Увидев Игоря в неурочный час, они замолчали, но испуга не было.
— Что происходит? — спросил он, чувствуя, как холодок бежит по спине. — Куда собрались?
— Мы уезжаем, — заявила Ксюша, глядя на него с вызовом, вздернув подбородок. — К маме. В Рязань.
— Насовсем? — глупо переспросил Игорь, еще не веря своим ушам.
— А что тут делать? — вмешалась теща, отодвигая чашку. — Денег у тебя нет, перспектив никаких. Ребенок растет, ему условия нужны. Ксюше нужен мужчина, который сможет обеспечить семью, а не этот... размазня. Мы с адвокатом уже проконсультировались.
— С каким адвокатом? — Игорь прислонился к косяку, чувствуя, как слабеют ноги.
— С хорошим, — усмехнулась Тамара Ивановна. — Думаешь, раз квартира на тебя записана, так мы ни с чем уйдем? Ошибаешься, милок. Ремонт делали в браке? В браке. Технику покупали? Покупали. Алименты на ребенка, алименты на содержание матери до трех лет... Разденем мы тебя, Игорек. Будешь знать, как жену доводить до нервных срывов своей нищетой.
Игорь посмотрел на Ксюшу. Она сидела и спокойно доедала кусок торта, даже не глядя на него. В этот момент у него словно пелена с глаз упала. Он увидел не любимую женщину, а чужого, расчетливого человека, который использовал его как ресурс, а когда ресурс иссяк — просто выкинул.
— Уезжайте, — тихо сказал Игорь.
— Что? — переспросила теща, не расслышав.
— Уезжайте! — заорал он так, что посуда звякнула в шкафу. — Вон отсюда! Обе! Сейчас же! Чтобы духу вашего здесь не было через пять минут!
— Ты не смеешь... — начала было Ксюша, вскакивая.
— Я вызову полицию. Я сменю замки. Вон!
Когда за ними закрылась дверь, Игорь сполз по стене и остался сидеть на полу в пустой прихожей. В той самой квартире, ради которой он разрушил отношения с самым близким человеком. Он прошел по комнатам. Пустая детская — кроватку и комод они забрали. Разбросанные вещи в спальне. Грязная посуда на кухне.
Он сел на диван в гостиной и закрыл глаза. Тишина. Звенящая, мертвая тишина, от которой хотелось выть.
Дрожащими руками он достал телефон и набрал номер матери.
— Мам... Они уехали. Насовсем. Грозятся судами.
На том конце провода помолчали. Слышно было лишь тихое дыхание.
— Приезжай в воскресенье, сынок. Я курник испеку. Большой, с курицей и картошкой, как ты любишь. Посидим, подумаем, как быть.
Игорь заплакал. Первый раз за этот год. Слезы текли по щекам, капали на рубашку, но ему было все равно. Он знал, что мать не переедет к нему обратно. Она уже построила свой мир, маленький, но честный и гордый. Но он знал и другое — у него есть место, куда он может прийти просто так, без условий, без денег, разбитым и опустошенным. И его примут.
Прошел год. Квартиру Игорь продал. Находиться в этих стенах он физически не мог — они давили памятью о предательстве и скандалах. Деньги от продажи он разделил с хирургической точностью. Большая часть пошла на покупку уютной «однушки» для матери — не в центре, конечно, в тихом зеленом районе, рядом с парком, но с хорошим ремонтом и просторной кухней. Она долго отказывалась, плакала, говорила, что ей ничего не надо, но он настоял, оформив дарственную сразу на неё.
Остатком средств он закрыл все долги по кредиткам, выплатил Ксюше отступные за «совместно нажитый ремонт», чтобы избежать унизительных судов, и внес первый взнос за крошечную студию для себя, на этапе котлована. Пока живет на съемной, работает много, но уже спокойно, без надрыва.
Игорь часто приезжает к матери по выходным. Они пьют чай на новой светлой кухне, и Марина Викторовна рассказывает ему о своих соседках, о новом сорте фиалок, который она развела на подоконнике. Она никогда не спрашивает про Ксюшу. А Игорь никогда не жалуется на одиночество.
Он усвоил урок. Жизнь жестоко учит тех, кто не ценит того, что дается даром — материнскую любовь и верность. Но она же дает и шанс всё исправить, если хватит смелости признать свои ошибки и начать всё с нуля, но уже по совести.
В квартире матери теперь всегда пахнет выпечкой. И этот запах для Игоря дороже любых элитных новостроек.
У меня есть другие рассказы: