Ева всегда считала себя женщиной, которую трудно застать врасплох. В тридцать восемь лет, имея за плечами должность главного бухгалтера в строительной фирме «Монолит-Строй», выплаченную ипотеку и четкое понимание того, как устроен этот мир, она жила в приятном коконе предсказуемости. Ее «двушка» в спальном районе Москвы была не просто стенами и полом. Это был ее личный храм порядка.
Квартира досталась Еве тяжело. Пять лет жесткой экономии, когда вместо отпуска в Турции — ремонт у родителей на даче, вместо брендовых сумок — качественные, но no-name копии, а вместо ресторанов — контейнеры с гречкой на работу. Зато теперь, заходя в светлую прихожую, выкрашенную в сложный оттенок «пыльной розы», Ева физически ощущала, как с плеч сваливается груз дневных забот. Здесь каждая вещь знала свое место. Обувь в обувнице стояла носок к носку, чашки в шкафу висели ручками в одну сторону, а на полотенцах в ванной можно было проверять геометрию Евклида.
В эту геометрию полгода назад вписался Антон.
Антон был мужчиной «хорошим». Именно это слово первым приходило на ум всем, кто его знал. Не альфа-самец, не бизнесмен, ворочающий миллионами, а простой инженер-сметчик с добрыми глазами цвета выцветшего джинса и мягким характером. Еве с ним было спокойно. Он не устраивал сцен ревности, исправно отдавал половину зарплаты в общий бюджет («на продукты и коммуналку, остальное копим на машину, Евушка»), любил кота Марципана и умел жарить вкусную картошку.
Единственным «но» в этой идиллии была Тамара Петровна. Мама Антона.
Жила Тамара Петровна в небольшом городке Зареченске, в трехстах километрах от столицы, и до поры до времени присутствовала в жизни Евы исключительно в виде голоса из телефона, включенного на громкую связь.
— Антоша, ты шапку надел? В Москве ветра! — гремело из динамика каждое утро.
— Антоша, ты кушал? Я видела в новостях, что у вас там помидоры подорожали, ешь квашеную капусту, витамин С!
— Ева, ты за ним следи, он у меня слабенький на желудок, ему жирного нельзя!
Ева терпела. Кивала, поддакивала, иногда вставляла дежурное «Да, Тамара Петровна, обязательно». Она понимала: свекровь — это неизбежное зло, как сезонное отключение горячей воды. Надо просто переждать.
Беда пришла в пятницу, тринадцатого ноября. День, который Ева планировала провести в блаженном эгоизме: Антон ушел на корпоратив, а она собиралась заказать роллы, открыть бутылку пино-гриджио и смотреть сериал про маньяков.
Звонок в дверь раздался в семь вечера. Настойчивый, требовательный, долгий.
Ева, уже переодетая в уютную пижаму с корги, поплелась открывать, думая, что это курьер с едой перепутал время.
На пороге стояла не «Яндекс.Еда». На пороге стояла Тамара Петровна.
Выглядела она как полководец перед решающей битвой. На голове — мохеровый берет неопределенного цвета, на плечах — пальто с воротником из крашеного песца, в руках — две огромные клетчатые сумки, какие обычно возят «челноки», и пластиковая переноска, из которой доносился утробный вой.
— Сюрприз! — гаркнула свекровь, вдвигая своим корпусом Еву вглубь квартиры. — Встречай гостей, невестка! Чего застыла, как соляной столб? Помогай давай!
Ева ошалело моргнула.
— Тамара Петровна? Вы... вы какими судьбами? Антон ничего не говорил.
— А я сама решила! Спонтанность — залог молодости! — Тамара Петровна с грохотом опустила сумки на итальянский керамогранит. — Фух, ну и пробки у вас! Пока доехала от вокзала, думала, рожу. А таксист — хам! Три тыщи содрал, ирод!
— Три тысячи? — машинально переспросила Ева, глядя на грязные разводы, которые расплывались вокруг сумок. — Так вы бы на метро...
— На метро с вещами? Ты в своем уме, Ева? Я женщина в возрасте, у меня давление! — Свекровь начала расстегивать пальто. — Давай, где у вас тапки? И кота выпусти, он описался со страху, бедный Мусик.
— Кота? — Ева почувствовала, как внутри начинает закипать холодная ярость. — У нас Марципан. Он не терпит других животных.
— Подружатся! — отмахнулась Тамара Петровна, открывая переноску. Оттуда пулей вылетел рыжий, всклокоченный комок шерсти и тут же шмыгнул под обувницу. — Мусик у меня мирный, только метит иногда, если нервничает. Но я тряпку привезла, подотру.
В воздухе повис отчетливый запах кошачьей мочи, смешанный с ароматом дешевых духов «Красная Москва» и жареных пирожков.
— Тамара Петровна, — Ева постаралась, чтобы голос звучал твердо. — Вы надолго к нам?
Свекровь уже хозяйничала у зеркала, поправляя прическу.
— Ой, да не знаю я! — весело отозвалась она. — Как пойдет. Я, Евочка, решила: хватит мне в Зареченске киснуть. Квартиру свою я сдала.
У Евы подкосились ноги. Она прислонилась к стене, чтобы не упасть.
— Сдали? Кому?
— Да там, узбекам каким-то, бригада строителей. Деньги хорошие дают, пятнадцать тыщ плюс коммуналка! Я подумала: зачем мне одной трешка? А вам деньги не лишние. Буду вам помогать, готовить, убирать. А то ты вечно на работе, Антоша голодный, небось, ходит. Да и внуков пора бы уже, кто нянчить будет?
— Подождите, — Ева подняла руку. — Вы хотите сказать, что вы переехали? Насовсем?
— Ну а чего мотаться туда-сюда? — удивилась Тамара Петровна, скидывая сапоги. — Мы же семья! Жить будем дружно. У вас двушка большая, места всем хватит. Я в той комнате, что поменьше, расположусь, а вы в зал переедете. Вам молодым всё равно где спать, лишь бы кровать была, хи-хи.
В этот момент замок снова щелкнул. Вернулся Антон.
— О, мама! — расплылся он в улыбке, еще не понимая масштаба катастрофы. — Ты уже приехала? А я думал, ты завтра...
Ева медленно повернула голову к мужу. Взгляд её обещал не просто скандал, а мучительную казнь.
— Ты знал? — тихо спросила она.
Антон побледнел, улыбка сползла с его лица, как плохо приклеенные обои.
— Ев, ну... Мама звонила, жаловалась на одиночество... Я сказал, ну, приезжай, погости... Я не думал, что она прям сегодня... и с вещами...
Выходные превратились в ад.
Тамара Петровна не просто въехала. Она оккупировала территорию с эффективностью хорошо обученного десанта. К утру субботы квартира Евы изменилась до неузнаваемости.
На кухне, где раньше царил минимализм и стояла только кофемашина и ваза с фруктами, теперь громоздились кастрюли. Огромные, эмалированные, с цветочками и сколами. На подоконнике, потеснив Евины орхидеи, выстроились банки с соленьями: огурцы, помидоры, какое-то мутное варево под названием «тещин язык».
— Витамины! — гордо заявила свекровь, заметив взгляд Евы. — А то жрете одну химию из супермаркета. Я вот рассольник сварила, на потрошках. Садись, ешь.
Ева ненавидела рассольник. Особенно на потрошках. Запах вареных почек вызывал у нее рвотный рефлекс.
— Спасибо, я позавтракаю йогуртом, — вежливо отказалась она, открывая холодильник.
И замерла.
Ее идеально организованный холодильник был разорен. Контейнеры с заготовками на неделю (куриная грудка су-вид, овощи на пару) были сдвинуты в самый угол. Центральное место занимала гигантская кастрюля с рассольником и тарелка с горой жирных, сочащихся маслом пирожков. А на полке с молочкой, рядом с греческим йогуртом, лежал шмат сала, завернутый в газету.
— Тамара Петровна, — Ева глубоко вздохнула. — Зачем вы трогали мои продукты? У меня там всё распланировано.
— Ой, да что там планировать! — махнула рукой свекровь, наливая себе чай в Евину любимую тонкостенную кружку (Ева молилась, чтобы она ее не разбила). — Места мало было, я подвинула. И вообще, Ева, ты транжира. Я чек нашла в мусорке. Ты за этот сыр с плесенью отдала четыреста рублей! Это ж грабеж! На эти деньги можно килограмм нормального «Российского» купить.
— Я люблю этот сыр, — процедила Ева. — И я зарабатываю на него.
— Зарабатывает она... — проворчала Тамара Петровна. — Лучше бы мужу носки новые купила, у него на пятке дырка.
Антон, сидевший за столом и уплетавший пирожки, поперхнулся.
— Мам, нет у меня дырок! Ева всё выкинула старое.
— Выкинула! — возмутилась мать. — Зашить можно было! Руки-то не отвалятся. Эх, молодежь... Ничего не бережете.
Настоящая война началась из-за ванной.
У Евы был ритуал. Вечером, после работы, она проводила в ванной час. Маски, скрабы, пена, тишина. Это было священное время.
В субботу вечером Ева обнаружила, что ее шампунь (профессиональный, за две тысячи флакон) перелит в какую-то баночку из-под майонеза, а в родном флаконе плещется что-то жидкое и пахнущее крапивой.
— Тамара Петровна! — Ева вышла в коридор, держа флакон как улику. — Что это?!
Свекровь смотрела телевизор в гостиной, закинув ноги на журнальный столик (Ева мысленно поставила галочку: протереть столик спиртом).
— А, это я разбавила, — не отрываясь от экрана, бросила она. — Там на дне оставалось, густой больно. Я водички добавила и «Чистой линии» немного, для объема. Экономить надо, Ева. Шампунь-то дорогой, небось.
— Вы испортили средство за две тысячи рублей! — голос Евы сорвался на визг.
— Не визжи, у меня мигрень, — поморщилась Тамара Петровна. — Подумаешь, цаца какая. Мылом хозяйственным мойся, волосы гуще будут. У меня вон коса какая была в девках!
Ева посмотрела на Антона. Тот сидел рядом с мамой и виновато смотрел в пол.
— Антон, скажи что-нибудь.
— Мам, ну правда, зачем ты трогала... Ева расстроена.
— Да больно нужна мне ваша химия! — обиделась свекровь. — Я как лучше хотела! Продлить, так сказать, удовольствие. Неблагодарные вы. Я вам пироги пеку, спину гну, а вы из-за шампуня скандал устраиваете.
Она демонстративно всхлипнула и полезла в карман за валидолом.
— Вот, довели мать! Сердце колет! Антоша, воды!
Антон метнулся на кухню. Ева осталась стоять посреди коридора с испорченным шампунем в руках, чувствуя себя чужой в собственной квартире.
К середине недели ситуация накалилась до предела. Мусик (кот свекрови) всё-таки пометил новые шторы в спальне. Тамара Петровна пыталась замыть пятно хлоркой и оставила на дорогой ткани белесое пятно. Марципан, интеллигентный британец, в знак протеста переселился на шкаф и спускался только ночью, чтобы поесть и, как подозревала Ева, плюнуть в тапки гостье.
Но последней каплей стали деньги.
В среду вечером Ева вернулась с работы поздно. Квартальный отчет выпил из нее все соки. Хотелось тишины и бокал вина.
Дома пахло щами и жареной рыбой. В гостиной работал телевизор на полной громкости — шло какое-то ток-шоу про ДНК-тесты.
— Явилась, — приветствовала ее свекровь, не вставая с дивана. — Там щи на плите, грей сама. Я устала, целый день убиралась.
Ева молча прошла на кухню. На столе лежал листок бумаги, исписанный крупным почерком.
«Список покупок:
- Мука — 5 кг (по акции в «Пятерочке»)
- Сахар — 3 кг
- Масло подсолнечное — 2 бут.
- Лекарства для мамы (список в аптеке знают, скажешь для Тамары Петровны, у меня там скидка, но купить надо здесь, у вас аптеки лучше).
- Новые тапки Антоше (старые неудобные).
- Халат мне (мой порвался).
Итого: перевести маме на карту 15 000 руб. (за аренду квартиры в Зареченске деньги пока не пришли, задержка)».
Ева перечитала список дважды. Особенно пункт про перевод.
В кухню зашел Антон. Вид у него был помятый.
— Привет, зай. Устала?
— Антон, — Ева ткнула пальцем в листок. — Что это?
— А, это... Мама список составила. Ну, надо купить. Продукты заканчиваются.
— Я покупала продукты в воскресенье. Полный холодильник. Где всё?
— Ну... Мама говорит, что всё ушло. Она же готовит. Плюс к ней подруга заходила вчера, они чай пили...
— Подруга? В моем доме? Пока меня нет?
— Ева, ну не начинай. Это тетя Люба, она тоже в Москве живет, они сто лет не виделись.
— Хорошо. Допустим. А пятнадцать тысяч?
Антон замялся.
— Понимаешь... Мамины квартиранты задержали оплату. А ей надо кредит платить.
— Какой кредит?
— Ну... она брала кредит на ремонт дачи. Там крыша текла.
— И почему я узнаю об этом сейчас? И почему платить должна я?
— Не ты, а мы! — Антон попытался обнять жену, но она отстранилась. — У нас же общий бюджет. Ев, ну у меня сейчас голяк, ты же знаешь, премию только в следующем месяце дадут. А у тебя зарплата была вчера. Выручи, а? Мама отдаст, как квартиранты переведут.
Ева села на стул. В голове щелкал калькулятор. Продукты, которые исчезают с космической скоростью. Испорченные вещи. Коммуналка, которая вырастет вдвое из-за круглосуточно работающего телевизора и бесконечной варки холодцов. А теперь еще и кредиты свекрови.
— Антон, сядь, — сказала она тихо.
Он сел, чувствуя недоброе.
— Давай посчитаем. Твоя мама живет у нас пять дней. За это время я потратила на еду на пять тысяч больше обычного. Испорчены шторы — это десять тысяч. Шампунь — две. Теперь ты просишь пятнадцать на ее кредит. И еще список покупок тысяч на пять. Итого: почти сорок тысяч рублей за неполную неделю.
— Ты меркантильная! — вспыхнул Антон. — Это же мама! Как ты можешь всё переводить в деньги?
— Потому что деньги — это мой труд! Это мое время, которое я не провела с тобой, не потратила на отдых, а сидела в офисе, сводя дебет с кредитом! И я не готова спонсировать аттракцион невиданной щедрости под названием «Тамара Петровна покоряет Москву».
— Ах так! — В дверях кухни возникла сама виновница торжества. Она подслушивала. — Значит, я тебя объедаю? Куском хлеба попрекаешь?
Тамара Петровна картинно схватилась за сердце.
— Я к вам всей душой! Квартиру освободила, деньги хотела в семью нести! А вы... Да если бы не я, Антоша бы тут с голоду помер! Ты же не готовишь нормальную еду, одна трава! Мужику мясо нужно!
— Тамара Петровна, — Ева встала. — Хватит. Этот цирк затянулся.
— Что?! — Свекровь задохнулась от возмущения. — Ты меня выгоняешь? Из дома собственного сына?!
— Из моей квартиры, — четко произнесла Ева.
— Да какая разница! Вы в браке! Всё общее! — взвизгнула Тамара Петровна. — Антон здесь прописан! Он имеет право привести мать!
Ева усмехнулась. Это была та самая улыбка, которой она встречала налоговых инспекторов, знающих меньше нее.
— Антон, — она повернулась к мужу. — Принеси папку с документами. Синюю. Из верхнего ящика.
— Ева, не надо... — простонал Антон.
— Неси! — рявкнула она так, что даже кот Мусик выглянул из-под стола.
Антон принес папку. Ева достала документы.
— Смотрите, Тамара Петровна. Это — выписка из ЕГРН. Собственник: Смирнова Ева Александровна. Дата покупки: 2018 год. Мы с Антоном поженились в 2023-м. Эта квартира — мое добрачное имущество. Ипотека выплачена мной лично. Антон здесь только зарегистрирован. Временно.
Она сделала паузу, давая информации улечься.
— По закону, без моего согласия здесь не может проживать никто. Даже Антон, если я вдруг передумаю. А уж тем более — третьи лица.
Тамара Петровна хватала ртом воздух, как рыба на льду.
— Ты... ты угрожаешь? Разводом угрожаешь? Из-за матери? Антон! Ты слышишь?! Она меня на улицу гонит!
Антон молчал. Он смотрел то на разъяренную жену, то на истеричную мать, и понимал, что любой выбор будет фатальным.
— Антон, скажи ей! — требовала мать. — Скажи, что я остаюсь! Я мать! Я тебя родила!
— Мам... — Антон потер переносицу. — Ева права. Это ее квартира.
— Предатель! — взвыла Тамара Петровна. — Подкаблучник! Тряпка! Променял мать на эту... на эту сушеную воблу!
— Тамара Петровна, — голос Евы стал ледяным. — У вас есть время до завтрашнего утра. Я куплю вам билет на поезд. Такси до вокзала оплачу. С квартирантами разбирайтесь сами — выселяйте, живите с ними, мне всё равно. Но здесь вы жить не будете.
— Не поеду! — Свекровь села на стул и скрестила руки на груди. — Не имеешь права выгнать человека в зиму! Я полицию вызову!
— Вызывайте, — кивнула Ева. — Они посмотрят документы и выведут вас под белы рученьки. Вы здесь никто. Гостья, которая загостилась.
Ночь прошла в гнетущей тишине. Свекровь демонстративно спала в гостиной на диване, не расстилая белья («чтоб не пачкать ваше барское»). Слышно было, как она ворочается и громко вздыхает.
Ева лежала в спальне с открытыми глазами. Рядом сопел Антон. Ей было не жаль свекровь. Ей было жаль себя и того уютного мирка, который рухнул за пять дней.
— Ты правда ее выгонишь? — шепотом спросил Антон в темноту.
— Да, — так же шепотом ответила Ева. — Антон, пойми. Я не против помощи. Но я против, когда меня ломают через колено. Твоя мама не просто приехала. Она пришла захватить власть. Она решила, что я — приложение к квартире, а ты — ее собственность. Если мы это не остановим сейчас, через месяц я подам на развод. Ты этого хочешь?
Антон помолчал. Потом придвинулся и обнял ее.
— Нет. Я люблю тебя. И... я устал от рассольника. Честно.
Утром на кухне царила атмосфера похорон. Тамара Петровна пила чай, глядя в стену. Сумки уже стояли в коридоре.
— Билет на 12:00, — Ева положила распечатку на стол. — «Сапсан» не ходит, так что обычный скорый. Вагон купе, нижняя полка. Я оплатила.
— Спасибо, благодетельница, — ядовито процедила свекровь. — Подавись своей щедростью.
— И вам не хворать, — спокойно ответила Ева. — Деньги на первое время я вам перевела. Пять тысяч. На продукты хватит, пока с квартирантами решите.
Тамара Петровна фыркнула, но уведомление о переводе на телефоне проверила.
— Антоша, проводишь мать? Или жена не велит?
— Провожу, мам, — вздохнул Антон.
Когда дверь за ними закрылась, Ева прислонилась лбом к холодному металлу. Тишина. Божественная, звенящая тишина.
Она прошла по квартире. В гостиной на диване валялся фантик от конфеты. На ковре — клочок рыжей шерсти. В ванной пахло «Красной Москвой».
Но это было поправимо.
Ева открыла все окна, впуская морозный ноябрьский воздух. Включила робот-пылесос. Засунула шторы в стирку. Достала из тайника бутылку дорогого средства для уборки с ароматом японского сада.
Через два часа квартира сияла. Исчезли запах жареного лука, следы кошачьих лап и энергетика скандала.
В три часа дня вернулся Антон. Он был грустный, но какой-то просветленный.
— Посадил, — сказал он, разуваясь. — Плакала всю дорогу. Говорила, что я неблагодарный сын.
— Ты хороший сын, — Ева вышла к нему и обняла. — Ты просто вырос. А птенцы должны вылетать из гнезда. И не пускать кукушек обратно.
— Она звонила, — Антон достал телефон. — Сказала, что квартиранты съехали сами, испугались, что она вернется. Так что ей есть где жить.
— Вот и славно, — улыбнулась Ева. — Есть хочешь?
— Очень. Только, пожалуйста... не щи.
— Я заказала пиццу. И роллы. И вино.
Антон посмотрел на нее с обожанием.
— Ты лучшая. А мама... она, наверное, не скоро теперь приедет.
— Надеюсь, — кивнула Ева. — А если приедет — гостиница «Турист» в трех кварталах отсюда. Номера от двух тысяч. Я узнавала.
Эпилог
Прошел месяц.
Жизнь вернулась в свою колею. Шторы отстирались (пятновыводитель за тысячу рублей творит чудеса). Марципан перестал жить на шкафу.
Тамара Петровна звонила раз в неделю. Разговор был коротким и сухим.
— Живы? Ну и ладно. У меня давление скачет. Квартирантов новых нашла, но пустила без договора, чтоб налоги не платить. Сама справлюсь, не нужна мне ваша помощь.
Ева слушала это с легкой улыбкой, помешивая кофе в турке. Она знала: это была победа. Не полная капитуляция, но вооруженный нейтралитет. Границы были очерчены, колючая проволока натянута, и на воротах висела табличка: «Частная собственность. Вход только по приглашению».
Она взяла чашку, подошла к окну и посмотрела на заснеженный двор. Там, внизу, люди спешили домой, тащили сумки, ругались, мирились.
— Моя квартира, — прошептала Ева. — Мои правила.
И сделала глоток самого вкусного кофе на свете — кофе со вкусом свободы.