В тот день я встала раньше обычного. Дом ещё спал, только старый холодильник глухо урчал в углу, а из окна тянуло ноябрьской сыростью. Я стояла на крошечной кухне нашей панельной девятиэтажки и резала морковь для супа, повторяя про себя: «Долгосрочный рост, защита активов, новые рынки…»
Запах обжариваемой моркови и лука смешивался с ароматом молотого кофе, который я себе так и не налила — кружка осталась пустой. На столе, рядом с детской тарелкой с отбитым краем, уже лежали распечатанные тезисы моей речи. Я скользила глазами по строчкам и почти шёпотом проговаривала:
— Уважаемые члены совета, наша группа компаний входит в решающую фазу…
На моём стареньком переносном компьютере было открыто несколько окон. За обычной таблицей с цифрами пряталась зашифрованная папка. Если ввести правильную последовательность клавиш, распахивалось настоящее подземелье чужих тайных грехов: отчёты частных расследований, фотографии схем, письма конкурентов, которые так старательно делали вид, что «играют по правилам». Я знала каждого из них по имени, по подписи, по привычке опаздывать на совещания.
При этом за моей спиной на табуретке сидел сын и строил башню из пластмассовых кирпичиков.
— Мам, смотри, упадёт или нет? — он толкнул башню пальцем.
— Построй ещё выше, — машинально ответила я. — Только потом не плачь, если рухнет.
Слова вырвались сами, и я вдруг подумала, что говорю это не только про конструктор.
Я проверила время. До начала заседания по видеосвязи оставалось меньше часа. Судьба сделки на несколько десятков миллиардов зависела от того, успею ли я сварить суп, уложить сына спать и убедить десяток взрослых мужчин на другом конце земли, что я знаю, куда вести их деньги и их самолюбие.
Игорь, мой муж, считал, что я «подрабатываю через сеть» — пишу какие‑то тексты, помогаю кому‑то с документами. Он смеялся, когда я закрывала крышку компьютера при его шагах, и говорил: «Да кому ты там нужна, Анка?» Свекровь Галина была ещё прямолинейнее: «Сидит дома, в своей кухне, щёлкает по клавишам. Ни карьеры, ни хозяйки толком».
Я дала супу закипеть и как раз тянулась убавить огонь, когда замок в двери жалобно щёлкнул. Ни звонка, ни «можно войти». Как всегда.
Галина ввалилась, как сквозняк, с двумя тяжёлыми авоськами, громко, с тяжёлым дыханием.
— Сыно-о-ок! — протянула она в коридор, даже не разуваясь толком. — Я пришла смотреть, как твоя жена опять в своих интернетиках тонет!
Сын, услышав бабушкин голос, радостно зашлёпал босыми ногами по линолеуму. Я невольно посмотрела на дверь кухни, вдохнула поглубже и повернулась лицом к «буре».
— Здравствуй, Галина Петровна, — сказала я.
— Ой, ну надо же, оторвалась от игрушки, — она кивнула на компьютер, который светился на кухонном столе. — Тарелки детские не убраные, крошки кругом, кастрюля еле кипит. Чем ты тут вообще целый день занимаешься, Аннушка?
Она уже привычно начала переставлять мои кастрюли: крышка звякнула об стенку, ложки загремели в ящике. Я сжала пальцами край стола, чтобы не показать, как меня это бесит.
— Я как раз готовлю обед, — тихо сказала я. — И работаю.
— Работает она, — Галина фыркнула. — Работа — это когда с утра до вечера на ногах, а не сидеть за этой игрушкой, пока ребёнок сам по себе. Вон, у него нос не вытерт, а она стратегию какую‑то там шепчет. Слышала я!
Сын прижался ко мне, я на автомате вытерла ему нос бумажной салфеткой. В голове тикало: «Двадцать минут до начала». На экране мелькнуло всплывающее напоминание: «Подключение к совещанию совета». Я тут же закладкой закрыла его открытой таблицей с расходами по азиатскому направлению.
Я еще надеялась, что у меня будет хотя бы немного тишины. Но через несколько минут хлопнула входная дверь. Слишком рано для Игоря.
Он вошёл на кухню, мрачный, с ввалившимися глазами.
— Ты уже дома? — я невольно посмотрела на часы.
— Начальство отпустило, — буркнул он, бросил взгляд на компьютер и тут же отвёл глаза, словно этот предмет мебели его раздражал. — Мама, ну что у нас тут?
Галина мгновенно оказалась у его уха.
— Сынок, ну посмотри сам, — зашептала она, но так, чтобы я прекрасно слышала. — Я зашла — она опять за этим своим ящиком сидит. Ребёнок сам по себе, суп, прости господи, чуть не сбежал. Я уже попробовала — вода водой. И так целыми днями. Женщина должна домом заниматься, а она всё в свои интернетики уткнулась.
Я почувствовала, как кровь стучит в висках. В этот момент внизу экрана замигало: «Начать подключение». Сердце ухнуло куда‑то в живот.
— Мне нужно на совещание, — выдавила я. — Очень важное. Пожалуйста, давайте потише.
Игорь только криво усмехнулся.
— Опять? Может, ты хотя бы при живых людях посуду помоешь?
Я не стала отвечать. Села к столу, надела гарнитуру, одним кликом включила связь. На экране выстроились лица: строгие костюмы, ровные проборы, фоны дорогих кабинетов. Нью‑Йорк, Лондон, Сингапур — мы уже давно перестали называть города вслух, достаточно было фамилий и акцентов.
Моё окно было чёрным. Камера отключена, вместо неё нейтральный синий фон с логотипом компании. Голос председателя прозвучал сухо, но приветливо:
— Анна Сергеевна, вы с нами?
— Да, коллеги, добрый день, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Левой рукой я помешивала суп, правой листала документы. — Предлагаю перейти сразу к сути. У нас очень мало времени до начала агрессивного выкупа со стороны конкурентов.
На другом конце мира кто‑то откашлялся, кто‑то зашуршал бумагами. Я чувствовала привычную волну спокойствия: здесь, в этой невидимой для семьи реальности, каждый ждал моего решения.
И именно в этот момент за моей спиной раздался свекровкин голос, как выстрел:
— Сынок, ты посмотри, она и сейчас туда уткнулась! Я же говорила, нормальные женщины так не живут!
Краем глаза я видела, как Игорь хмурится, как его взгляд впивается мне в спину. Я повернулась чуть в сторону и шепнула:
— Пожалуйста, потише. Я работаю.
— У вас там всё в порядке? — настороженно спросил кто‑то из азиатских коллег. Даже через наушники я чувствовала, как в их голосе сгущается тревога.
— Небольшие помехи, — проглотила я ком в горле. — Продолжаем.
Но Галина словно нарочно подняла голос:
— Помехи у неё! Ты сына своего давно видел, Антон? — она всегда путала имя одного из моих коллег, который иногда звонил мне вечером, с именем Игоря. — Вот у кого помехи в голове, раз он терпит такую бездельницу!
Сын дёрнул меня за юбку:
— Мам, а суп готов?
— Почти, солнышко, — еле слышно ответила я.
Галина подошла к плите, приподняла крышку кастрюли. Пар с запахом лаврового листа и курицы ударил в потолок. Она зачерпнула суп половником, шумно прихлебнула.
— Вода, — объявила она. — Просто вода. Ты что, вообще разучилась готовить? И ради этого ты игнорируешь живых людей?
Игорь тяжело вздохнул:
— Анна, ну правда, сколько можно? Мама права.
На экране в этот момент вспыхнули графики. Один из руководителей говорил:
— Если мы не подпишем документы в ближайшие десять минут, рынок отреагирует, и нас начнут скупать уже нас. Вы понимаете, что это значит…
Я понимала. Но в мою жизнь вломился другой рынок — бытовых обид.
— Галина Петровна, не трогайте, пожалуйста, компьютер, — попросила я, заметив, как она, размахивая половником, опасно приблизилась к краю стола. — Это рабочие материалы.
— Рабочие! — передразнила она. — Игрушка, а не работа.
Она резко развернулась, её локоть ударил по крышке переносного компьютера. Тот поехал назад, к самому краю стола, экран дрогнул.
— Мама! — крикнул Игорь. — Аккуратнее!
Но, похоже, эти слова только подлили масла в огонь. Галина вскинула голову, её лицо перекосило от какой‑то праведной злости.
— Игрушки кончились! — выкрикнула она, схватила кастрюлю за ручки и одним резким движением рванула её с плиты.
Я успела только вскрикнуть:
— Не надо!..
Кипящий суп хлынул прямо на клавиатуру. Послышалось мерзкое, шипящее «ч‑ч‑ч», пар взвился в лицо, горячие капли обожгли мне кисти. Запах куриного бульона мгновенно смешался с запахом горящей пластмассы и металла.
Экран мигнул, картинка президиума совета директоров застыла на половине фразы председателя. Его рот был приоткрыт, как у человека, которого оборвали на самом важном слове. Потом всё погасло.
Сын заплакал. Где‑то в коридоре взвыла соседская собака, будто откликнулась на наш семейный вой. Я на автомате попыталась приподнять компьютер, стечь лишнюю жидкость, но суп уже растекался по клеёнке, заливал бумаги с моими тезисами, стекал каплями на пол.
— Ты с ума сошла?! — выдохнула я, глядя на свекровь.
— Я? — она выпрямилась, аккуратно поставила пустую кастрюлю в раковину. — Я спасаю семью. Точка. Хватит этих глупостей. Муж с работы голодный приходит, ребёнок как сирота, а она всё в свою железяку уткнулась.
Игорь тут же подхватил:
— Мам, ну ты, конечно… но вообще она сама виновата. Анна, сколько раз я тебе говорил? Мне стыдно перед соседями. Все жёны как жёны — кто в поликлинике, кто в школе, кто по дому хлопочет. А моя целыми днями сидит за компьютером, дергается, как будто от неё мир зависит. Ты довела мать до нервов!
Я почувствовала, как у меня трясутся пальцы. В груди было пусто. Где‑то там, далеко, рушилась цена акций, застопорились процессы, по линиям связи сыпались непроверенные слухи. А здесь, на шершавом линолеуме нашей кухни, меня обвиняли в том, что я недостаточно мою посуду.
Мой телефон начал дрожать в кармане, будто сердце, которое вырвали и положили рядом. Один звонок, второй, третий. На экране вспыхивали имена людей, от которых зависели судьбы заводов, семей, городков, где считали каждое рабочее место. Игорь продолжал:
— Сейчас же извинись перед мамой. Немедленно. И хватит врать, что у тебя какая‑то там важная работа. Сколько можно играться?
Звонки слились в одну сплошную вибрацию. Я не выдержала, достала телефон, посмотрела на экран. Звонил председатель совета. Пауза длилась один вдох и один выдох. Потом я нажала на приём и, не глядя на Игоря с Галиной, включила громкую связь.
На кухне, среди запаха пригоревшего пластика и остывающего супа, раздался знакомый, властный голос:
— Анна Сергеевна, что происходит? Почему прервано заседание? Сделка заблокирована, коллеги по всему миру ждут вашего решения.
Тишина упала тяжёлая, как чугунная сковорода. Я видела, как лицо Игоря медленно бледнеет, как у Галины отвисает челюсть. Они впервые слышали, как ко мне обращаются по имени‑отчеству люди, перед которыми они сами бы подобострастно улыбались.
Я медленно выпрямилась. Капля супа скатилась с края стола и шлёпнулась на пол. Я посмотрела на раздувшуюся, потемневшую клавиатуру, на ошпаренный стол, на сына, который, всхлипывая, прижимал к груди покорёженный конструктор, и на два перекошенных от злости и растерянности лица.
И ровным, неожиданно чужим для меня самой голосом сказала в трубку:
— Коллеги, приношу извинения за задержку. Похоже, нам всем пора увидеть, кто на самом деле руководит этим домом и этой компанией.
Я перевела звонок на связь с изображением, даже не вытирая с пальцев суп. Пальцы скользили по экрану, телефон дрожал вместе со мной. Я щёлкнула значок камеры, поменяла её местами и медленно подняла руку.
На экране, в маленьком окошке, отразилось моё лицо — взлохмаченные волосы, блеск слёз, капля бульона на подбородке. За спиной — наша бедная кухня с вытертым до блеска столом, облепленные супом останки компьютера, потемневшая от жара клавиатура, клубы пара. Сын, всхлипывающий в углу с конструктором в руках. Игорь — белый, как мука. Галина, всё ещё сжимавшая влажное полотенце так, будто держала оружие.
Я медленно повернула телефон, давая совету рассмотреть всё. В динамике кто‑то тихо выругался на своём языке, кто‑то шумно втянул воздух. Потом я вернула камеру на себя, выпрямилась и сказала:
— Позвольте представиться как положено. Анна Сергеевна… основатель, основной владелец и председатель правления нашего объединения компаний.
Я намеренно сделала паузу. Слова повисли в кухонном воздухе, смешались с запахом куриного бульона и плавящегося пластика. Игорь дёрнул щекой. Галина прикусила губу так сильно, что побелели костяшки пальцев на полотенце.
Председатель совета, тот самый, чей голос только что звучал строгим и уверенным, вдруг говорил тише:
— Анна Сергеевна… мы… не знали, что у вас дома такая… ситуация.
Я усмехнулась уголком губ — больше для себя, чем для них.
— Это домашнее… вмешательство, — ответила я, чувствуя, как внутри что‑то щёлкает на своё место. — Но мы не позволим ему сорвать работу объединения. Прошу зафиксировать: я на связи. Приступаем к принятию решений.
Где‑то на фоне зашуршали бумаги, кто‑то откашлялся. В кухне стояла такая тишина, что было слышно, как в батарее стучит воздух.
— Первое, — мой голос немного хрипел, но я держала его ровным. — Подключаем резервный защищённый узел связи. Все документы и расчёты переводим туда. Ответственных лиц назначаю тех же, что и при испытании системы.
— Есть, — раздался знакомый голос технического руководителя. — Уже запускаем, Анна Сергеевна.
— Второе. Право подписи по текущей сделке немедленно переносится на мой личный код. Любые действия без моего письменного подтверждения запрещаю. Зафиксируйте в протоколе.
Кто‑то из членов совета тихо сказал:
— Полностью поддерживаю.
И ещё голос:
— Анна Сергеевна, мы с вами. Не обращайте внимания на… бытовой фон. Главное, что вы держите ситуацию.
Я улыбнулась им уже открыто, хотя чувствовала, как слёзы жгут горло.
— Третье, — продолжила я. — В связи с попыткой давления на меня как на руководителя, прошу внести в повестку внеочередной вопрос. Прекращаю полномочия Игоря как консультанта объединения и отзываю все доверенности, выданные ему ранее только на основании семейных отношений.
Я увидела, как лицо Игоря вытянулось, будто у него из‑под ног выдернули ковёр. Галина шумно втянула воздух.
— Анна, ты что несёшь? — прохрипел он. — Ты не имеешь…
Я подняла руку, и он замолчал, как по щелчку. Не я — моя новая, непривычная для него Анна.
— Кто за? — спокойно спросила я в динамик.
По очереди, с разных концов страны и мира, прозвучали голоса. Каждый говорил одно и то же слово. Я слышала, как где‑то щёлкают ручки, как листы бумаги перекладывают в новые стопки. Потом председатель произнёс:
— Решение принято единогласно. Игорь, с этого момента вы не имеете отношений к управлению компанией Анны Сергеевны.
Я почувствовала, как у меня в голове звенит от этого «Анны Сергеевны». Сколько лет я была для этих двоих просто «Анькой, которая в компьютер играет».
— Прошу выслать пакет решений на подпись, — сказала я. — Прямо сейчас.
Телефон коротко пискнул. На экране высветились строки: одобрение сделки, смещение одного из старших управляющих, который пытался провернуть всё за моей спиной, увольнение нескольких директоров, подыгрывавших конкурентам. Внизу — дополнительный пункт: прекращение всех полномочий Игоря.
Я опёрла телефон о тарелку, даже не протирая её от супа, и, глядя прямо в камеру, поставила отметку своей электронной подписи. Один жест. Одно касание.
Галина не выдержала. Оттолкнув стул, она рванулась ко мне, мокрое полотенце хлестнуло по моему плечу.
— Отдай! — прошипела она. — Ты что творишь?! Это же его жизнь! Ты погубишь сына!
Её пальцы вцепились мне в запястье. Раньше я бы отдёрнулась, пробормотала что‑нибудь, попыталась сгладить. В этот раз я просто оттолкнула её руку — твёрдо, осторожно, но без тени извинения. Как отталкивают назойливого партнёра на переговорах, который переходит границы.
— Анна Сергеевна? — донёсся из динамика голос председателя. — Всё в порядке?
Я посмотрела в чёрный глаз камеры, словно в глаза всем сразу.
— Теперь да, — ответила я. — Продолжаем по повестке. Кризис управляем.
Так, среди остывающего супа, обгоревших клавиш и запаха горелого пластика, я провела самое жёсткое заседание в своей жизни. А двое людей, которые считали меня бездельницей, стояли рядом и смотрели, как я разрываю невидимые цепи, которыми сама же себя когда‑то привязала.
***
Потом всё закрутилось.
В кабинете нотариуса стоял запах старой бумаги и дешёвых духов. Плотные папки шуршали под ладонями помощницы. Игорь сидел напротив, ссутулившись, словно школьник, которого вызвали к директору. Галина теребила край сумки и оглядывалась, как будто надеялась найти выход, которого не было.
— Итак, — нотариус поправил очки. — Квартира, в которой вы проживали все эти годы, принадлежит Анне Сергеевне. Право собственности оформлено на неё изначально.
Я почувствовала, как Галина на секунду перестала дышать.
— Как это… на неё? — хрипло спросила она. — Мы же… мы с Игорьком… он же зарабатывал…
Юрист с моей стороны спокойно развернул ещё одну папку.
— Все выписки есть. Доходы от объединения, дивиденды по акциям, купленным Анной Сергеевной. Средства направлялись на покупку жилья именно ею.
Слово «дивиденды» прозвучало для Галины как приговор на незнакомом языке. Она лишь открыла рот и снова его закрыла. Игорь уставился в стол. Я молчала, держа ладонь на колене, чтобы не выдать дрожь.
Выяснилось и другое. «Бизнес» Игоря, которым он так гордился, уже несколько лет существовал только как придаток к моему объединению: небольшой подрядчик, живущий на льготных условиях, которые я подписывала из жалости и привычки верить в нашего «мужа‑кормильца».
Когда внутренняя проверка развернула передо мной таблицы, я долго смотрела на аккуратные строки переводов. Деньги уходили к его родственникам, на мамины затеи, одна за другой проваливавшиеся. Суммы были не космические для масштаба объединения, но достаточно ощутимые, чтобы юридический отдел ровным голосом сказал:
— Мы обязаны потребовать возврата средств и привлечь Игоря к ответственности, как к сотрудника, злоупотребившего доверием.
Я подписала и это.
Галина очень быстро почувствовала, что такое лишиться выгодного подряда. Её лавочка, которой она так гордилась, сначала осталась без заказов от дочерней компании моего объединения. Потом, словно по цепочке, начали разворачиваться местные поставщики.
— Мы слышали, — говорил один по телефону, — что Анна Сергеевна больше с вами не работает. Нам незачем портить отношения.
Прилавок её лавочки пустел, как будто кто‑то вымёл оттуда прошлую уверенность. На полках сиротливо стояли коробки, к которым никто не подходил. Я однажды прошла мимо, невзначай. Увидела её через витрину: сидит на стуле, уставившись в одну точку, в углу мерцает тусклая лампочка. Я не зашла.
Дома стало холодно не от батарей. Я собрала свои вещи удивительно быстро. Пара чемоданов, коробки с книгами, ноутбук, который мне купил совет после истории с супом, детская одежда, плюшевый медведь сына. Сложила аккуратно, по привычке. Запах нашего стиранного белья вдруг стал для меня запахом чужой квартиры.
Арендованная, но просторная квартира ближе к моему рабочему зданию встретила нас пустыми белыми стенами и большим окном. Я впервые за много лет спала без страха, что с утра кто‑то начнёт кричать, что «суп не сварен» и «ты в свою железяку уткнулась».
Сыну я нашла школу с углублённым английским и информатикой. Он стоял во дворе, с застёгнутым рюкзаком, и глядел на новое здание, а потом тихо спросил:
— Мама, мы здесь надолго?
— Надолго, — ответила я. — Здесь тебя никто не будет стыдить за то, что ты любишь компьютеры.
Когда адвокат принёс Игорю уведомление о разводе и об ограничении общения с ребёнком до решения суда, он ещё пытался звонить, писать, выплёскивать обвинения. Но каждый раз его письма упирались в сухие строки юристов. Разговоры теперь вёл не он, а протокол.
По ночам, я знала, им обоим снятся кошмары. Игорь сам обмолвился как‑то, когда нам пришлось увидеться у нотариуса. Голос его дрожал:
— Мне всё время снится, что суп льётся на мои бумаги… на трудовую книжку, на договора… всё расползается, исчезает…
Галина, по словам соседки, кричала во сне, хваталась за кастрюли, как за спасательный круг. Ей снился длинный стол, как взлётная полоса. На одном конце сидели они вдвоём, на другом — я, в тёмном костюме, с холодным взглядом. И каждый раз я спрашивала:
— Чем вы можете быть полезны компании?
Что бы они ни отвечали, за их спиной поднималась невидимая волна кипящей жидкости, готовая смыть последние остатки их прежней жизни. Суп, который когда‑то казался им главным доказательством их правоты, превратился в их личное страшилище.
Финал наступил тихо, почти буднично. В зале суда пахло бумагой и пылью. Судья формально, без эмоций, зачитала условия соглашения. Наш брак был официально расторгнут.
Игорь получил обязанность выплачивать минимальные алименты и отрабатывать свой долг перед компанией, уже не как важный консультант, а как обычный сотрудник, на которого смотрят внимательнее, чем на остальных. Галина вынуждена была продать дачу, которую так любила, чтобы покрыть часть исков. Они с сыном переехали в небольшую съёмную квартиру на окраине города, где любой запах варящегося супа напоминал ей о том единственном дне, который перечеркнул всё.
Я же стояла вечером у панорамного окна нового этажа в нашем главном здании. Город внизу был похож на рассыпанное по тёмному бархату стеклянное ожерелье. В переговорной за моей спиной глухо тикали часы, на столе лежала стопка бумаг — стратегия развития на долгие годы вперёд.
Обновлённый совет управляющих только что завершил заседание. Мы подписали новые решения, утвердили планы, распределили ответственность. Я выключила микрофон, и в комнате воцарилась мягкая, тёплая тишина.
Я посмотрела в стекло, где отражалась женщина с прямой спиной и спокойным взглядом, и тихо произнесла:
— Никаких криков больше. Ни дома, ни в деле.
Тишина не была мёртвой пустотой. Она была пространством, где можно дышать. Пространством, в котором бывшие крики свекрови и мужа остались лишь далёким эхом — их собственных кошмаров, но уже не моей жизни.