Октябрь в этом году выдался на редкость злым. Ветер не просто дул, он бил наотмашь, швыряя в лица прохожим ледяную морось и грязные, мокрые листья. На автобусной остановке в спальном районе города, ёжась от холода и брезгливости, стояла Марина.
Она нервно постукивала каблуком дорогого итальянского сапога по разбитому асфальту, стараясь не наступить в лужу, маслянисто поблескивающую бензиновыми разводами. На ней было бежевое кашемировое пальто — её гордость, купленная в кредит три месяца назад. Сумка — реплика известного бренда, но очень качественная, чтобы никто в офисе не догадался. Марина потратила пятнадцать лет, чтобы вытравить из себя провинциальную девчонку, приехавшую покорять город с одним чемоданом. Она выстроила фасад успешной женщины: должность старшего менеджера в банке, ипотечная «двушка» в новостройке (пусть и с тонкими стенами), машина (которая сейчас, как назло, стояла в сервисе с поломкой коробки передач).
Рядом с ней, словно серая, унылая тень, жалась к стенке павильона пожилая женщина. Антонина Петровна, мать её мужа Игоря. На ней был плащ неопределенного цвета — то ли выцветший синий, то ли грязный серый. Ткань на локтях залоснилась, пуговицы висели на честном слове. Голову покрывал простой шерстяной платок, завязанный узлом под подбородком, что делало её похожей на классическую деревенскую бабушку с картинки 80-х годов. В руках она судорожно сжимала ручки потрепанной хозяйственной сумки из кожзама, которая уже начала шелушиться по углам.
Марина покосилась на двух студенток, стоящих неподалеку. Девушки, яркие и модные, бросали на их странную пару любопытные взгляды. Марину обдало жаром стыда. Ей казалось, что у неё на лбу написано: «Смотрите, я успешная, а рядом — моя нищая родня».
— Ты бы хоть оделась прилично, не позорь сына, — прошипела Марина сквозь зубы, делая вид, что поправляет воротник. — Мы едем в центр, к нотариусу, в приличное заведение. А ты вырядилась, как будто на трассе грибами торговать собралась.
Антонина Петровна вздрогнула, словно от удара. Она виновато опустила глаза, рассматривая носки своих старых, но начищенных до блеска ботинок.
— Мариночка, так ведь чистое все, опрятное… Плащ я постирала на днях, пятновыводителем прошлась, — голос свекрови дрожал. — А новый зачем покупать? Я же редко куда выхожу. До магазина, до аптеки, да к вам внуков понянчить.
— «Чистое»… — передразнила Марина, закатывая глаза. — Убогое это, а не чистое. Игорь тебе каждый месяц пять тысяч переводит с зарплаты. Я молчу, терплю, хотя нам самим эти деньги не лишние. Куда ты их деваешь? В кубышку складываешь? Или мошенникам отдаешь? Могла бы купить себе нормальный пуховик на распродаже. А этот платок? Двадцать первый век на дворе, Антонина Петровна! Вы выглядите как городская сумасшедшая.
— Игорю самому нужнее, у вас ипотека, дети растут, Славке форму надо, Леночке на танцы… — начала оправдываться свекровь. — Я откладываю. Мало ли что. Вдруг заболею, или вам срочно понадобится.
— Ой, не надо этого героизма, — отмахнулась Марина. — От твоих копеек нам погоды не сделают, а вот репутацию ты нам портишь знатно. Сейчас приедем в офис, там секретарша сидит, вся из себя. Мне перед ней краснеть придется. Скажут: «У такой ухоженной женщины такая оборванная свекровь». Сразу понятно — муж из неблагополучной семьи.
К остановке с тяжелым вздохом подъехал старый «ПАЗик». Марина брезгливо поморщилась. Ехать в общественном транспорте в час пик было для неё пыткой. Она первой вошла в салон, расталкивая людей локтями, и заняла место у окна, демонстративно отвернувшись. Антонина Петровна с трудом поднялась по высоким ступеням — артрит мучил её уже третий год, особенно в такую сырую погоду. Она села рядом с невесткой, стараясь занять как можно меньше места, сжала колени и поставила сумку на них, обхватив её руками, словно драгоценность.
Всю дорогу Марина молчала, уткнувшись в смартфон. Она яростно печатала сообщения подруге Ленке: «Еду с "любимой" свекровью. Боже, какой стыд. Вонь нафталина на весь автобус. Игорь — тряпка, не может мать заставить выглядеть по-человечески. Надеюсь, у этой её тетки хоть какая-то хибара осталась, продадим — закроем кредит за машину».
Повод для поездки был серьезный. Умерла старшая сестра Антонины Петровны — Варвара Ильинична. Тетка была личностью загадочной. Жила затворницей в центре города, с родственниками почти не общалась. Марина видела её один раз на свадьбе — сухая, строгая старуха в старомодном костюме, которая подарила им конверт с тысячей рублей и ушла через час. Никто толком не знал, как жила Варвара, но Марина надеялась, что после неё осталась хотя бы однокомнатная «хрущевка». В худшем случае — комната в коммуналке. В любом случае, это были деньги. А деньги Марина любила больше всего на свете, потому что они давали ей чувство безопасности, которого она была лишена в детстве.
— Паспорт не забыла? — резко спросила Марина, когда автобус затормозил на нужной остановке.
— Здесь, здесь, во внутреннем кармане, — засуетилась свекровь.
— Смотри не потеряй. И у нотариуса, прошу тебя, рот не открывай. Я сама все скажу. Ты только подписывай, где галочки поставят. Ты же в документах ничего не смыслишь, тебя любой обдурит.
Они вышли на проспекте Ленина. Офис нотариуса располагался в монументальном сталинском доме с лепниной. Тяжелая дубовая дверь, сияющая вывеска. Марина остановилась перед входом, оправила пальто, проверила прическу в отражении витрины.
— Платок сними в помещении, — скомандовала она. — И сумку эту… поставь где-нибудь в углу, за вешалкой, чтобы глаза не мозолила.
Внутри пахло дорогим кофе, кожей и деньгами. Секретарь, девушка с идеальным каре и холодным взглядом, вежливо кивнула Марине, но, скользнув взглядом по Антонине Петровне, на долю секунды скривилась. Этого микро-жеста Марине хватило, чтобы вспыхнуть от унижения.
— Мы по записи, к Виктору Сергеевичу. Наследственное дело Варвары Ильиничны Кореневой, — чеканя слова, произнесла Марина.
— Проходите, Виктор Сергеевич вас ожидает.
Кабинет нотариуса был похож на библиотеку аристократа. Темное дерево, зеленый бархат, стеллажи с книгами до потолка. За массивным столом сидел седовласый мужчина в очках с золотой оправой.
— Добрый день, — его голос был мягким, но властным. — Антонина Петровна? Рад вас видеть. Примите мои соболезнования. Варвара Ильинична была выдающейся женщиной.
Марина удивилась. «Выдающейся»? О той злой старухе? Наверное, просто этикет. Она уверенно села в кожаное кресло, указав свекрови на соседнее.
— Мы пришли оформить вступление в наследство, — сразу взяла быка за рога Марина. — Нам нужно побыстрее оформить все документы. Мы планируем продажу недвижимости. Надеюсь, с документами на квартиру все в порядке?
Нотариус снял очки, протер их белоснежным платком и внимательно посмотрел на Марину. В его взгляде читалась легкая ирония.
— Не торопитесь, голубушка. Дело обстоит несколько сложнее, чем вы полагаете. И гораздо… интереснее.
Марина напряглась. Сердце пропустило удар. Долги? Квартира отписана государству? Или каким-то дальним родственникам?
— Что значит «сложнее»? — голос её дрогнул, выдавая панику.
Виктор Сергеевич открыл пухлую папку.
— Варвара Ильинична была человеком скрытным, но крайне прозорливым. В 90-е годы она удачно вложила ваучеры, затем занималась инвестициями в недвижимость. Она жила скромно, я бы даже сказал аскетично, но это был её осознанный выбор, своего рода философия.
Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.
— В наследственную массу входит трехкомнатная квартира площадью сто двадцать квадратных метров в этом доме, этажом выше. Также загородный дом в поселке «Сосны». И, наконец, банковские счета и инвестиционный портфель. Общая оценочная стоимость активов на сегодняшний день составляет порядка восьмидесяти миллионов рублей.
У Марины перехватило дыхание. В ушах зазвенело. Восемьдесят миллионов! Это не просто закрыть ипотеку. Это… это другая жизнь. Это жизнь, которую она видела только в сериалах. Она посмотрела на свекровь. Антонина Петровна сидела бледная, прижав руку к груди.
— Варя? Откуда? — шептала она. — Да она же на всем экономила… Чай один пакетик два раза заваривала… Я ей картошку с дачи возила, думала, голодает…
— Она не голодала, Антонина Петровна. Она копила. Для вас, — мягко сказал нотариус.
Марина уже мысленно покупала билеты на Мальдивы, выбирала новый внедорожник и присматривала элитную гимназию для детей. Она повернулась к свекрови, и на её лице расцвела широкая, хищная улыбка.
— Мама! — выдохнула она, впервые за пять лет назвав её так искренне. — Ты слышала? Мы богаты! Господи, все проблемы решены!
Нотариус кашлянул, возвращая их с небес на землю.
— Есть нюанс. Завещание с обременением.
Виктор Сергеевич достал лист плотной бумаги с водяными знаками.
— Варвара Ильинична прекрасно знала вашу семью, Антонина Петровна. И она очень беспокоилась о вашем будущем. Она боялась, что из-за вашей мягкости вы можете стать жертвой… скажем так, давления со стороны окружения.
Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Он что, на неё намекает?
— Итак, условие, — продолжил нотариус. — «Всё движимое и недвижимое имущество переходит моей сестре, Антонине Петровне, в полное владение. Однако на недвижимость накладывается запрет на отчуждение сроком на пять лет. В случае, если наследница попытается продать, подарить, заложить имущество или передать крупные денежные суммы (свыше 50 тысяч рублей в месяц) третьим лицам, включая прямых наследников, всё наследство аннулируется и переходит в пользу Благотворительного фонда помощи бездомным животным "Верный друг"».
В кабинете повисла звенящая тишина.
— Что?! — взвизгнула Марина, забыв о приличиях. — Пять лет? Какие собаки? Вы шутите?
— Никаких шуток. Варвара Ильинична назначила душеприказчика, который будет следить за транзакциями. Антонина Петровна может тратить деньги на себя: лечение, путешествия, образование, ремонт, одежду, развлечения. Любые суммы. Но переводы родственникам, покупка имущества на имя сына или невестки — запрещены.
Марина побелела от ярости.
— Это маразм! Она была сумасшедшей! Мы оспорим это в суде! Мы семья! У нас дети! Нам деньги нужны сейчас, а не через пять лет!
Антонина Петровна медленно подняла голову. В её глазах стояли слезы, но это были слезы не горя, а благодарности.
— Варенька… Она знала. Она всегда говорила: «Тоня, тебя съедят, ты слишком добрая». Она защитила меня. Даже с того света.
— От кого защитила? От родного сына? — орала Марина, вскакивая с кресла. — Антонина Петровна, вы же не согласитесь на этот бред? Мы найдем способ! Мы снимем деньги наличными! Вы будете просто отдавать нам кэш!
— Марина, сядьте, — ледяным тоном произнес нотариус. — Я обязан предупредить. Крупные снятия наличных также мониторятся. Если Антонина Петровна будет снимать миллионы и не сможет подтвердить чеками, что потратила их на себя, фонд подаст иск. Вы хотите, чтобы все ушло собакам?
По дороге домой в такси (на автобус Марина уже не согласилась, хотя денег было жалко до слез) разразился скандал.
— Вы понимаете, что вы делаете? — шипела Марина, не стесняясь водителя. — У нас долги! У нас ипотека душит! А вы будете сидеть на золоте, как Кощей, и тратить миллионы на себя? На что? На новые калоши?
— Марина, прекрати, — тихо, но твердо сказала Антонина Петровна. — Я приму наследство. И я буду выполнять волю сестры. Я не буду рисковать памятью Вари и деньгами ради твоих «хотелок». Ипотеку вы брали сами, я вас предупреждала, что трешка в новостройке вам не по карману.
В тот вечер в доме Игоря и Марины была буря. Игорь, узнав новости, был ошарашен, но, как ни странно, не разделил гнев жены.
— Марин, ну мамка права. Это воля тети Вари. Мама нам и так помогает. Ну, будет теперь сама жить хорошо, разве это плохо? Переедет в нормальную квартиру, здоровье поправит.
— Ты идиот?! — кричала Марина, швыряя тарелки в раковину. — Какие пять лет? Через пять лет инфляция все сожрет! Или она помрет, и тогда нам достанется все, но мы потеряем пять лет жизни! А если она там с ума сойдет и все профукает?
Следующий месяц Марина жила как в аду. Она нашла через знакомых «серого» юриста, заплатила ему кучу денег за консультацию. Тот долго изучал копию завещания, чесал лысину и в итоге развел руками: «Сделано на совесть. Не подкопаешься. Любое движение влево-вправо — и фонд заберет все. Бабка знала, что делала».
А Антонина Петровна начала меняться. Сначала робко, словно ступая по тонкому льду. Она переехала в квартиру сестры. Огромные комнаты с высокими потолками сначала пугали её, но потом она начала находить прелесть в тишине и просторе.
Первым делом она пошла не в бутик, а в хорошую клинику. Вылечила зубы, поставила качественные импланты — то, о чем мечтала десять лет, но не могла себе позволить. С новой улыбкой ушла и часть зажатости.
Потом были курсы компьютерной грамотности. Антонина Петровна купила себе ноутбук и хороший смартфон. Она часами сидела в интернете, открывая для себя мир, который раньше был ей недоступен. Она нашла форум садоводов, записалась на онлайн-лекции по искусству.
Однажды Марина, придя «проведать» свекровь (а на самом деле — проверить, не начала ли та сходить с ума), застала её за странным занятием. По квартире ходила женщина-стилист и разбирала гардероб Варвары Ильиничны, откладывая винтажные вещи, а рядом лежали пакеты с новыми покупками.
— Здравствуй, Марина, — сказала свекровь. На ней были стильные брюки, мягкий кашемировый джемпер песочного цвета и — о ужас! — модные очки в роговой оправе. Платка не было, вместо него — аккуратная стрижка и укладка.
Марина потеряла дар речи. Перед ней стояла не «бабка с остановки», а европейская пенсионерка.
— Решила обновить гардероб, — спокойно пояснила Антонина. — Стилист говорит, мне идут пастельные тона. А в следующем месяце я еду в санаторий в Карловы Вары. Варя там бывала, говорила, вода чудесная.
— В Карловы Вары? — прохрипела Марина. — А Лена в лагерь городской пойдет? Мы хотели её на море отправить, но денег нет!
— Я оплатила путевку для Лены в «Артек», — буднично сказала свекровь. — Напрямую через агентство. Это не нарушение, это подарок на образование и оздоровление. И Славе купила ноутбук для учебы, курьер завтра привезет. Я помогаю, Марина. Но денег в руки тебе не дам.
Марину трясло. Она чувствовала, как власть ускользает из её рук. Раньше она могла управлять свекровью через чувство вины и жалости. Теперь Антонина Петровна была независима, богата и, что самое страшное, — счастлива без них.
Марина стала одержима. Она следила за расходами свекрови. Она видела чеки из ресторанов (свекровь начала ходить на обеды с подругами!), чеки из спа-салонов, билеты в театры. Каждый потраченный рубль Марина воспринимала как личное оскорбление. Она начала настраивать детей: «Бабушка вас не любит, бабушка только о себе думает, жирует, пока мы копейки считаем». Но дети видели подарки, видели добрую и веселую бабушку, и слова матери вызывали у них лишь недоумение.
Конфликт с Игорем нарастал. Он видел, как похорошела мать, как загорелись её глаза, и радовался за неё. Нытье Марины начало его раздражать.
— Ты просто завидуешь, — сказал он однажды. — Ты не можешь пережить, что она теперь статуснее тебя.
Это был удар ниже пояса. Марина затаила злобу. Она решила, что на новогоднем семейном ужине устроит такую сцену, после которой свекровь сломается. Она заставит её почувствовать вину.
31 декабря город завалило снегом. Антонина Петровна пригласила семью праздновать Новый год в свою новую квартиру. Она заказала кейтеринг из лучшего ресторана, украсила гостиную огромной живой елью с винтажными игрушками. Дом сиял огнями и пах хвоей и мандаринами.
Марина собиралась как на войну. Она надела свое самое дорогое платье (в кредит, естественно), сделала агрессивный макияж. Внутри неё клокотала ярость. Вчера банк отказал ей в рефинансировании кредита, а свекровь накануне купила себе абонемент в элитный фитнес-клуб.
Когда они вошли, Марина ахнула, но тут же скрыла удивление за маской пренебрежения. Квартира выглядела как дворец. Антонина Петровна вышла встречать их в длинном бархатном платье глубокого синего цвета, на шее — нитка настоящего жемчуга. Она выглядела величественно.
— Проходите, мои дорогие! — она обняла внуков, поцеловала сына. К Марине подошла с вежливой улыбкой. — Здравствуй, Марина. Прекрасно выглядишь.
— Стараюсь, в отличие от некоторых, кто живет на всем готовом, — буркнула Марина, срывая с себя пальто.
Ужин проходил напряженно. Дети радостно уплетали деликатесы, Игорь нахваливал утку с яблоками, а Марина пила шампанское бокал за бокалом, мрачно глядя на свекровь.
— Мам, ты прям расцвела, — сказал Игорь. — Тебе очень идет этот цвет.
— Спасибо, сынок. Я наконец-то чувствую, что живу. Знаешь, я записалась на курсы живописи. Всегда мечтала рисовать, но времени не было. Работа, быт…
Марина громко стукнула бокалом о стол. Хрусталь жалобно звякнул.
— Живопись! — ядовито воскликнула она. — Как мило! А ничего, что ваш сын ходит в куртке, которой три года? Ничего, что мы на машине с лысой резиной ездим, рискуя жизнью? А вы тут картинки малюете и жемчуга носите!
В комнате повисла тишина. Дети испуганно притихли.
— Марина, успокойся, — тихо сказал Игорь.
— Не успокоюсь! — заорала Марина. — Меня тошнит от этого лицемерия! Строите из себя аристократку! А вы вспомните, кто вы есть! Помните остановку два месяца назад? Вы стояли там как оборванка, с грязной сумкой! Вы — простая уборщица, которой просто повезло! Вы не заслужили этих денег! Они должны быть нашими! Мы — будущее, мы семью строим, а вы… вы уже доживаете! Вам в гроб золото не положат!
Антонина Петровна медленно встала. Её лицо было спокойным, но в глазах появился стальной блеск.
— Дети, идите в комнату, поиграйте в приставку, — сказала она мягко внукам. Те, чувствуя грозу, быстро ретировались.
Когда дверь закрылась, Антонина повернулась к невестке.
— Я помню ту остановку, Марина. Каждую секунду помню. Помню, как ты брезгливо отодвигалась от меня. Помню твои слова: «Не позорь сына». Ты знаешь, мне тогда было так больно… Но не за себя. За Игоря. Что он выбрал женщину, у которой вместо сердца — калькулятор.
— Да как вы смеете… — начала Марина.
— Молчать! — голос Антонины Петровны, привыкшей командовать только шваброй, вдруг зазвучал так властно, что Марина поперхнулась. — Я терпела твои унижения десять лет. Я молчала, когда ты называла меня «деревней». Я молчала, когда ты выбрасывала мои подарки. Я думала: ну ладно, характер такой, зато сына любит. Но ты не любишь никого, кроме денег и своего отражения в зеркале.
Антонина подошла к окну, где сияли огни ночного города.
— Варя была мудрой. Она знала, что если дать тебе деньги сразу, они тебя уничтожат. Ты бы спустила все на тряпки и показуху за год. А я… Я поняла главное. Нищета — это не старый плащ. Нищета — это когда ты не можешь порадоваться за близкого. Нищета — это когда ты готова сожрать мать своего мужа за лишний кусок хлеба. Ты нищая, Марина. И никакие миллионы это не исправят.
— Игорь! — взвизгнула Марина, ища поддержки у мужа. — Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Игорь сидел, опустив голову. Потом он поднял взгляд на жену. В его глазах было что-то новое. Разочарование. И усталость.
— Она права, Марин. Я давно это видел, но боялся признаться. Ты стала монстром. Тебе всегда мало. Ты сожрала меня, теперь хочешь сожрать маму.
— Что? — Марина опешила. — Я для семьи стараюсь!
— Нет, — Игорь встал и подошел к матери, обняв её за плечи. — Ты стараешься для своего эго. Мама, прости нас. Прости, что я позволял ей это.
— Пошли вон, — тихо сказала Антонина Петровна. — Игорь, ты можешь остаться с детьми. А ты, Марина, уходи. Я не хочу тебя видеть в своем доме. Никогда.
Марина выбежала из квартиры, хлопнув тяжелой дубовой дверью. На улице гремели салюты, люди кричали «С Новым годом!», а она шла по снегу в туфлях, не чувствуя холода от ярости. Она была уверена, что Игорь прибежит за ней. Приползет.
Но он не пришел. Ни через час, ни через день.
Развод был быстрым и грязным. Марина билась за каждый стул, за каждую вилку. Ипотечную квартиру пришлось продать, чтобы поделить имущество. Денег, оставшихся после выплаты банку, хватило Марине лишь на крошечную студию на самой окраине города, в районе еще хуже того, где она жила раньше.
Прошло полгода.
Майским вечером Марина стояла на той же самой остановке. Её машина была окончательно сломана и продана за копейки. Она ехала с работы, уставшая, злая, в поношенном плаще. Денег катастрофически не хватало — алименты были небольшими (Игорь сменил работу на более спокойную, но менее денежную, зато мама помогала ему с детьми), а привычки жить на широкую ногу остались.
К остановке подъехал черный тонированный седан. Стекло задней двери плавно опустилось. Марина увидела профиль женщины. Стильная стрижка, жемчужные серьги, уверенный поворот головы. Это была Антонина Петровна. Рядом с ней сидел какой-то мужчина, седовласый, представительный, он что-то рассказывал ей, и она смеялась — легко, беззаботно, как молодая.
Марина встретилась глазами со свекровью. На секунду. В глазах Антонины не было ни злорадства, ни торжества. Только равнодушие. Словно она смотрела на пустое место. Стекло поднялось, и машина мягко тронулась, увозя «нищую свекровь» в её новую, яркую жизнь.
Марина осталась стоять в грязи, среди окурков и плевков. Рядом какая-то молодая девица в модном пальто брезгливо посмотрела на стоптанные туфли Марины и отодвинулась подальше.
— Ты бы хоть обувь помыла, женщина, — фыркнула девица. — Не позорь город.
Марина хотела огрызнуться, но слова застряли в горле. Бумеранг вернулся. Она закрыла лицо руками и, не стесняясь людей, разрыдалась, понимая, что этот урок обошелся ей ценою в целую жизнь.
