Самый опасный запрос в моей работе звучит не так:
«У него кровь из всех щелей, спасайте».
И даже не: «Он сейчас откусит вам голову, но вы его, пожалуйста, не обижайте».
Самый опасный запрос звучит тихо:
— Мне бы… самую спокойную кошку. Чтобы её… почти не было.
Когда человек просит «тихую, незаметную кошку», опыт подсказывает: дело будет не в кошке.
Она зашла в приют аккуратно, как в чужую жизнь. Дверь придержала, чтобы не хлопнула, сумку прижала к себе, как щит. Лет сорок с небольшим, ухоженная, но уставшая. Такое лицо бывает у людей, которые долго держали дом на себе, а потом дом внезапно развалился, и они теперь ходят по руинам и выбирают, какие кирпичи оставить.
— Вы по записи? — спросила девочка-волонтёр.
— Да, — женщина кивнула. — Ко… Петру. Который «подбирает характер под хозяйку».
Я усмехнулся. Когда-то сказал это вслух, и теперь, кажется, так и останется: Пётр, человек, подбирающий кошек по системе «натальная карта плюс характер бывшего мужа».
— Я Пётр, — подхожу, протягиваю руку. — Давайте знакомиться.
— Ольга, — пожимает она. Рука холодная, но хватка твёрдая. — Я… хочу кошку. Самую спокойную. Котёнка не надо. Что-нибудь… тихое. Чтобы не мешало.
Она говорит «не мешало» с такой осторожностью, как будто раньше кто-то мешал очень громко.
— Расскажите, как жить будет, — говорю привычную фразу. — Квартира, дом, дети, работа?
— Квартира, двушка, четвёртый этаж, — отвечает она отрепетированным голосом. — Детей нет. Муж… — короткая пауза, — бывший. Живу одна. Работаю из дома, бухгалтер.
И добавляет почти виновато:
— Поэтому и хочется кого-то… но чтобы без вот этого всего. Без истерик, криков, разрушений. Тихую, спокойную. Желательно… не слишком навязчивую. Чтобы жила себе где-нибудь… и не мешала.
Я смотрю на неё. Взгляд настороженный, плечи чуть подняты, как будто она ждёт, что сейчас опять кто-то начнёт требовать: «а почему у тебя кошка не так лежит?»
— То есть вам нужен не столько питомец, сколько… разумный тенант, — уточняю. — Который не будет занимать много места и не залезет в личное пространство.
— Да, — облегчённо кивает она. — Кто-то, кто… просто будет. Но не требовать.
Вот тут у меня в голове загорается красная лампочка. Потому что «просто будет и не требовать» — это описание мебели. Или той версии самой Ольги, которую из неё долго делали.
Но я не психолог, я ветеринар. Поэтому действуем по протоколу: сначала — кошка, потом экзистенциальный кризис.
В приюте у нас всегда есть набор «тихий ужас интроверта»: коты, которые пережили своё и выбирают стратегию «я — тень, не трогайте меня руками».
— У нас есть несколько спокойных, — говорю я. — Но давайте я сначала покажу одну. Если не «ваша», будем искать дальше.
Мы подходим к вольеру. На верхней полке свернулась в тугой клубок полосатая кошка. Глаза — янтарные, внимательные, но не истеричные. Ухо чуть надорвано — память о прошлой жизни.
— Это Мара, — говорю. — Ей шесть лет. Была домашней, потом хозяйка умерла, родственники сдали «как ненужное имущество». К людям относится осторожно: внимание любит дозированно, навязываться не будет.
Мара приподнимает голову, смотрит на Ольгу так, словно оценивает новую мебель. Потом лениво спрыгивает, подходит к решётке, нюхает протянутую руку. Никакого восторга, никакого «возьми меня, мама». Спокойный взрослый взгляд: «вы кто и что вам надо».
— Вот, — показываю. — Самая спокойная из всех присутствующих. Если вы её не будете трогать — она тоже не будет.
У Ольги в глазах мелькает что-то похожее на облегчение.
— Мне подходит, — говорит она быстро, почти слишком быстро. — Я беру её.
— Может, посидите с ней хотя бы десять минут? — предлагаю. — Чтобы понять друг друга.
— А там что понимать, — отмахивается она. — Мне же не цирковую. Главное — чтобы тихая.
Когда человек так боится контакта, что предпочитает выбирать кота «по описанию», тоже хочется зажечь ещё одну лампочку. Но я всё-таки провожу стандартную процедуру: знакомство в комнате, заполнение договора, напоминания про адаптацию.
— Первый месяц не ждите чудес, — говорю. — Она может прятаться, не выходить. Не лезьте к ней с любовью. Пусть сама решит, когда готова.
— Отлично, — кивает Ольга. — Я как раз не хочу, чтобы ко мне лезли. Пусть сидит, где хочет.
В голосе у неё звучит странное удовлетворение, как у человека, которому наконец-то достанется сосед по квартире, не стучащий кастрюлями.
Проходит недели три. Четвёртую я уже почти забываю, что у нас была Ольга с запросом «самая спокойная». А потом в клинику вваливается женщина с синяком под глазом, разодранным свитером и глазами, в которых пляшет искреннее негодование.
— Это что за кошку вы мне выдали?! — возмущение слышно с порога.
Я выглядываю из кабинета — и понимаю, что это она. Только как будто увеличенная яркость и контрастность. Волосы растрёпаны, пальто нараспашку, в переноске — недовольное полосатое лицо Мары.
— Заходите, — вздыхаю. — Будем разбираться, что у вас там за революция.
Ольга ставит переноску на стол так, будто возвращает не кошку, а неисправный прибор.
— Я просила тихую, спокойную, ненавязчивую! — почти кричит она. — А получили мы… это!
Мара внутри переноски демонстративно чешет когти о коврик и смотрит на нас с выражением: «как же вы, люди, любите драму».
— Что «это» делает? — спрашиваю.
— Она… — Ольга машет руками. — Она везде! Вообще везде! В первые дни сидела под диваном, я думала, ну слава богу. А потом…
И начинается репортаж:
— Она ходит за мной хвостом. В туалет — со мной. На кухню — со мной. На компьютер лезет, по клавиатуре ходит! Ночью приходит спать рядом, под боком устраивается. Если дверь закрываю — орёт под ней, будто её режут. Утром будит раньше будильника, лапой по лицу, один раз по глазу попала — вот! — показывает синяк. — Вся квартира в её шерсти, в коридоре лежанка, на кресле — её плед. Я не могу от неё спрятаться! Мне… — она осекается, — мне тяжело.
Мара тем временем сидит спокойно, мерно дышит. Никаких признаков психоза. Обычная кошка, очень даже социализированная. Просто кошка, которой очень нужна её человек.
— То есть, — уточняю, — вы хотели невидимую соседку, а получили… живого соседа.
— Я хотела, чтобы мне не мешали, — упрямо повторяет Ольга. — Я только-только привыкла к тишине! А теперь… она везде. Даже бывший муж так за мной не ходил!
Я почти слышу, как где-то в углу её сознания шевелится мысль: «вот ещё один, кто от меня чего-то хочет».
— А вы с ней как общаетесь? — спрашиваю. — Гладите, разговариваете?
— Иногда, — неохотно признаётся. — Она же лезет. Сядет рядом, смотрит. Приходится гладить. Иначе… жалко. Но я… — она обрывается. — Я устала. Мне хотелось жить спокойно. Без криков, претензий, «где ужин». А теперь у меня дома существо, которое смотрит так, будто я ему тоже что-то должна.
Я смотрю на Мару. Та смотрит на Ольгу. В её янтарных глазах — чистое, незамутнённое «ты моя». Без требований и контрактов. Просто факт.
— А вы ей что-то обещали? — спрашиваю.
— В смысле? — не понимает Ольга.
— Когда забирали. Внутри. Себе.
Она задумывается.
— Обещала, что не брошу, — тихо говорит. — Что у неё будет дом. Тихий. Без скандалов.
— Ну вот, — развожу руками. — Она это и проверяет. Дом есть? Есть. Хозяйка рядом? Рядом. Скандалов нет? Ну… почти. Значит, можно ходить за ней хвостом и проверять, всё ли ещё правда.
Ольга закатывает глаза:
— Но почему всё время? Нельзя иногда?
— А вы когда последний раз были не одна дома? — спрашиваю.
Она резко замолкает.
— После развода? — уточняю.
— Два года назад, — отвечает. — Подруга заходила. На чай.
— И как вы себя чувствовали?
— Неуютно, — признаётся. — Хотелось, чтобы быстрее ушла.
— А кошка, — говорю, — не уходит. И вы не можете вежливо ей написать в ватсап: «ой, у меня дела». Она живёт с вами. И напоминает: вы вообще-то не обязаны больше быть одной.
Я не знаю, слышит ли она смысл. Но в глазах что-то меняется: раздражение чуть отступает, появляется растерянность.
Посмотрим на проблему ещё раз, уже как ветеринар, а не любитель кухонной психотерапии.
Мара — взрослая кошка, привыкшая к людям. У неё был дом, потом его не стало. Полгода в приюте — клетки, шум, чужие запахи. И вдруг — снова квартира, запах одного человека, тишина. Понятно, что она вцепилась в эту Ольгу всеми лапами: «ты моя, я буду с тобой, пока сама не исчезнешь».
Это нормально. Для кошки. Но не очень комфортно для человека, который только что оторвался от сверхконтактного брака.
— Ольга, — говорю. — Смотрите. У вас сейчас два процесса. Ваш — «я осваиваю новую жизнь без мужика, который контролирует каждый шаг». И кошкин — «я заново привыкаю к дому и одному человеку». Вы хотите спокойную картинку, где каждый сидит по своим углам и не трогает другого. А у вас живой сериал про близость.
Она криво усмехается.
— Про что? — переспрашивает.
— Про близость, — повторяю. — Когда кто-то хочет быть рядом не потому, что от вас что-то надо, а потому что вы — вы.
— Это я теоретически понимаю, — вздыхает Ольга. — Но практически… мне страшно.
— Чего?
Она долго молчит. Наконец выдыхает:
— Что если я к ней привяжусь, а потом она тоже уйдёт. Или заболеет. Или… — она сложила руки, — или я опять всё сделаю не так.
Вот мы и докопались до слоя «я всё порчу».
Мара, между тем, ложится на бок, подставляет живот и демонстративно зевает. Типа: «вы там разбирайтесь, я подожду».
— Смотрите, — говорю я. — Если вы сейчас от неё избавитесь, вы получите ту же самую пустую квартиру, из которой недавно сбежали к нам. И ещё один слой вины сверху: «не смогла даже кошку выдержать».
Ольга дёргается:
— Я не говорила, что хочу избавиться.
— Но приехали с переноской и претензией, — спокойно напоминаю. — Обычно в таких случаях люди говорят: «заберите обратно, она ненормальная». Вы так пока не сказали. Это уже плюс.
Она вздыхает.
— Я… я не могу её просто сдать, — признаётся. — Я на неё смотрела вчера ночью, когда она у меня под боком спала, и думала: «если я её отвезу, она решит, что это я плохая».
— Она ничего такого не решит, — честно отвечаю. — Она решит только, что мир снова сломался. Но это уже не её ответственность.
Ольга закрывает лицо руками.
— Я не хочу быть тем человеком, у которого всё ломается, — глухо говорит.
— Хорошо, — говорю. — Давайте попробуем не глобально, а по шагам. Вас сейчас что конкретно больше всего раздражает?
Она поднимает голову и начинает считать по пальцам:
— Что ходит за мной хвостом. Что орёт под дверью. Что будит по утрам. Что лезет на стол, когда я работаю. И что смотрит. Всё время смотрит.
— Так, — киваю. — Это всё решаемо. Мара не дефектная, просто границ не знает. А кто ей покажет, что можно, что нельзя, если не вы?
— Я устала ставить границы, — бурчит Ольга. — Сначала мужу ставила, теперь кошке.
— Разница в том, что кошка не будет спорить, — отвечаю. — Ей не нужно доказывать, что она главный. Ей нужны ясные правила. Закрыта дверь в спальню — значит, закрыта. Орёшь под дверью — не открывают. Прыгаешь на стол — тихо, но настойчиво снимают. И всё это без криков.
Ольга хмыкает:
— Вы это так говорите, как будто легко.
— Это легче, чем заново выходить замуж, — пожимаю плечами. — И уж точно дешевле.
Мы вместе составляем план: где поставить кошачью лежанку, чтобы Мара могла быть «рядом, но не на вас», как приучить её спать не на лице, а у ног, как включать ей фоновый шум, когда Ольга работает, чтобы не было так страшно от тишины.
И ещё один пункт, самый странный:
— Раз в день — уделять кошке время специально, — говорю. — Не «между делом», а осознанно: десять минут игры, десять минут поглаживаний. Чтобы она знала: вот тут мы вместе, а в остальное время можно не вцепляться зубами в ваше одиночество.
Ольга смотрит с сомнением:
— То есть мне нужно специально… быть с ней?
— Да, — киваю. — Это страшное слово «близость» опять. Но контролируемая. С таймером.
Она смеётся — первый раз за всё время.
— Вы ужасный человек, — говорит. — Заставляете меня тренироваться в отношениях с кошкой.
— Поверьте, с людей начинать куда травматичнее, — улыбаюсь.
Проходит ещё месяц. Я уже успеваю разобрать пару собак-невротиков, кота, который «ненавидит мужчину» (это другая история), а тут в дверь аккуратно стучат.
Входит Ольга. Другая. Не то чтобы в сияющем облаке счастья, нет. Но походка ровнее, плечи опущены, глаза… живые. В переноске — Мара, но вид у неё такой, будто её вытащили из санатория: спокойная, уверенная, слегка недовольная тем, что потревожили.
— Ну что, разводимся? — шучу я.
— Обломайтесь, — отвечает Ольга. — Мы тут, наоборот, решили… на семейную терапию.
Ставит переноску, открывает. Мара неспешно выходит, обнюхивает стол, потом прыгает Ольге на колени и устраивается там, как дома.
— Она у вас как подушка безопасности, — отмечаю.
— Ага, — кивает Ольга. — Когда лежит — я не чувствую, что диван пустой.
Мы обсуждаем очередные бытовые нюансы: Мара поправилась на двести грамм, ест хорошо, шерсть блестит. Ольга рассказывает, что теперь у кошки есть три «локации»: подоконник у стола, кресло в гостиной и уголок на кровати. Двери они научились закрывать спокойно: если Мара орёт, никто не бежит немедленно спасать — через пару дней ей надоело.
— А главное, — говорит Ольга, — она перестала ходить за мной всюду. Теперь у неё есть свои дела. Я могу уйти в ванную без группы поддержки под дверью.
— Поздравляю, — говорю. — Вы обе научились быть отдельно и вместе одновременно.
Ольга усмехается:
— Звучит так, будто я всё-таки была на той самой семейной терапии.
Смотрит на Мару и вдруг добавляет:
— Знаете, за этот месяц я поняла, что я сама была «самой спокойной и незаметной». Очень удобно всем. Пока не стало пусто.
Она гладит кошку по спине.
— А эта гражданка пришла и сказала: «я буду. Слышишь? Я есть». И всё. Дальше пришлось как-то учиться жить с тем, что кто-то рядом.
— Как ощущения? — спрашиваю.
Она улыбается устало, но искренне:
— Страшно. Но лучше, чем в тишине.
Мара в этот момент громко, показательно мурчит. Комментарий из зала.
Кошка, о которой говорили «самая спокойная», никакой волшебной не была. Она просто оказалась живым зеркалом. Показала Ольге её собственное одиночество, привычку быть «незаметной», страх близости и одновременно желание, чтобы хоть кто-то наконец сидел рядом на диване и не требовал отчёта, сколько потрачено на коммуналку.
Иногда люди приходят в приют за «тихим, ненавязчивым животным», а через месяц возвращаются уже другими. Не кошку меняют, а свои запросы. В первый раз говорят:
— Сделайте так, чтобы оно не мешало.
Во второй:
— Помогите, мы учимся жить вместе.
И, честно говоря, это самая крутая работа на свете. Потому что я вроде как просто объясняю, где поставить лоток и как закрывать дверь в спальню. А где-то между строчек кошка с полосатым боком заново учит человека тому, что рядом может быть кто-то живой. Не идеальный, не «самый спокойный», не беззвучная картинка на стене. А настоящий.
И когда в очередной раз кто-то скажет мне: «Пётр, подберите мне такую кошку, чтобы её почти не было», — я, конечно, подберу. Но про себя опять усмехнусь:
«Посмотрим, кто через месяц вернётся — кошка или вы».