— А ты ей скажи, что курс массажа подорожал. Скажи, спина отнимается, ходить не могу, нужны импортные уколы! — голос мужа, обычно скрипучий и жалобный, сейчас звенел бодростью и наглым весельем. — Да верит она всему, Люсь, она же у меня «святая простота». Всё оплатит, никуда не денется.
Клава замерла в прихожей, так и не опустив тяжелые сумки на пол. Пакет с фермерским творогом — Ромочке нужен кальций — врезался ручками в онемевшие пальцы. Она вернулась с работы на час раньше: начальница отпустила, пожалела, зная, что у Клавдии дома «тяжелый инвалид».
Дверь в комнату была приоткрыта. Роман, её «бедный, измученный радикулитом» Рома, стоял посреди комнаты. Не лежал, скрючившись, на ортопедическом матрасе, который Клава купила в кредит, а стоял. И даже пританцовывал, разглядывая себя в зеркало шкафа-купе. На нем была новая рубашка, которую Клава не покупала.
— Да, кисуля, скоро переведу еще полтинник. Купишь себе ту шубку, — ворковал он в трубку.
Клава разжала пальцы. Пакеты с грохотом рухнули на ламинат. Звук разбившейся банки с вареньем прозвучал как выстрел.
Роман подпрыгнул, мгновенно ссутулился, схватился за поясницу и, уронив телефон на диван, начал оседать на пол.
— Ой, Клава... Ты? А у меня тут... приступ! Я до туалета полз, упал... — заскулил он, привычно кривя лицо в гримасе страдания. — Помоги подняться, изверг, стоишь, смотришь!
Клава перешагнула через лужу растекающегося варенья. Внутри неё, где последние три года жила жалость и страх за здоровье мужа, теперь поднималась ледяная, клокочущая ярость. Она молча подошла к дивану и взяла его телефон, который продолжал светиться. Экран показывал контакт: «Люся Маникюр».
— Отдай! — взвизгнул Рома, забыв о больной спине, и резво вскочил на ноги. — Это личное пространство! Ты не имеешь права!
Клава с силой оттолкнула его. Мужчина, весивший под девяносто килограммов, от неожиданности плюхнулся обратно в кресло.
— Личное пространство? — тихо спросила Клава, и от этого шепота у Романа побежали мурашки. — А деньги мои — тоже личные? Или они общие, пока ты их на «Люсю» тратишь?
— Какую Люсю? Это медсестра! Из клиники! Договариваюсь о процедурах! — орал он, брызгая слюной. — Ты с ума сошла? Я больной человек! У меня грыжа!
Клава разблокировала телефон — пароль был простым, год её рождения. Какая ирония. Она открыла банковское приложение. История переводов пестрела именами: Людмила В., магазин автозапчастей, ювелирный салон...
— Пятьдесят тысяч вчера? — Клава подняла на него глаза. — Это на МРТ? А тридцать тысяч в «Золотом веке» позавчера? Это лечебный корсет со стразами?
— Ты мелочная! — Роман перешел в наступление, поняв, что отпираться бесполезно. Он вскочил, нависая над ней. — Да, тратил! Потому что я мужик! Мне тоже жить хочется, а не только твои супы хлебать! Ты меня своей заботой задушила! Я, может, радость жизни искал, пока ты на работе гнила!
Клава почувствовала, как по щеке катится горячая слеза, но это была не слеза горя. Это выходила её глупость.
— Вон, — сказала она.
— Что? — Роман опешил.
— Вон из моей квартиры. Сейчас же.
— Ты не имеешь права! Мы в браке! Я прописан! — заорал он, багровея. — Я на раздел подам! Половину отсужу! Я инвалид, меня суд пожалеет!
В этот момент дверь квартиры распахнулась. На пороге стояла Лена, дочь Клавы от первого брака. Она заехала забрать мать на дачу, но, увидев разгром в прихожей и услышав крики, мгновенно оценила обстановку.
— На раздел подашь? — ледяным тоном переспросила Лена, входя в комнату. Она работала аудитором и умела разговаривать с мошенниками. — Дядя Рома, а ты не забыл, что квартира мамина, дарственная от бабушки? А вот кредиты, которые ты набрал тайком, мы сейчас проверим. И, кстати, твоя «инвалидность» липовая. Я давно подозревала. У меня знакомый врач в той клинике, где ты якобы наблюдаешься. Справок твоих там нет.
Роман затравленно оглянулся. Его маленькие глазки бегали от Клавы к Лене.
— Вы... вы сговорились! Ведьмы! — зашипел он. — Да кому ты нужна, старая кошелка? Я терпел тебя из жалости!
Это стало последней каплей. Клава схватила со стола тяжелую вазу — ту самую, которую он подарил ей на 8 Марта «на последние деньги», хотя, как выяснилось, купил на её же премию.
— Собирай вещи, — рявкнула она так, что стекла в серванте звякнули. — У тебя десять минут. Если через десять минут ты не исчезнешь, я вызываю полицию и пишу заявление о мошенничестве. Я сохранила все чеки на твои «лекарства», которых не было. Лена подтвердит. Мы тебя посадим, Рома. За воровство.
Роман понял: игры кончились. Он метнулся к шкафу, начал лихорадочно сгребать вещи в чемодан. Трусы, носки, ту самую новую рубашку.
— Я уйду! — кричал он, запихивая ботинки в пакет. — Уйду к женщине, которая меня ценит! Люся меня любит! А ты сгниешь тут одна со своей дочкой-змеей!
Клава молча наблюдала. Ей не было больно. Было противно, словно она долгое время жила в комнате с плесенью и только сейчас открыла окно.
Когда за Романом захлопнулась дверь, Клава медленно опустилась на стул.
— Мам, ты как? — Лена обняла её за плечи. — Может, валерьянки?
— Шампанского, — твердо сказала Клава. — Доставай, Ленка, то самое, с Нового года. Мы празднуем.
Роман летел к Люсе на крыльях надежды и злости. «Ничего, — думал он, давя на газ своей старенькой иномарки, которую тоже чинил на деньги жены. — Люська баба огонь, у неё свой салон, проживем. А эта дура еще приползет просить прощения».
Люся открыла дверь в шелковом халатике. Увидев Романа с чемоданом и красным, потным лицом, она удивленно подняла бровь.
— Ты чего, котик? Мы же на вечер договаривались в ресторан, а не с вещами.
— Люсенька, — Роман ввалился в прихожую, пытаясь обнять её. — Я ушел от этой гарпии! Всё, я свободен! Теперь мы будем жить вместе, я весь твой! Только вот... карточку она заблокировала, стерва. Мне бы перекантоваться пару недель, пока я дела улажу.
Люся аккуратно сняла его руки со своей талии. Её взгляд, еще минуту назад игривый, стал холодным и оценивающим, как у скупщика в ломбарде.
— Без карточки? — переспросила она. — И жить у меня? Рома, ты что-то перепутал. Я благотворительностью не занимаюсь. У меня аренда горит, мастера зарплату просят. Ты обещал сегодня полтинник перевести. Где деньги?
— Люся, ты не понимаешь! Я же ради нас! Я разведусь, поделю имущество...
— Когда поделишь, тогда и звони, — Люся жестко уперлась ладонью ему в грудь, выталкивая обратно на лестничную клетку. — А сейчас — пока. У меня клиентка через полчаса. Альфонсы мне не нужны, своих проблем хватает.
Дверь захлопнулась перед его носом с сухим щелчком замка. Роман остался стоять в подъезде. Чемодан тянул руку. Спина, кстати, действительно начала ныть — от стресса. Он достал телефон. Клава. Надо позвонить Клаве. Надавить на жалость. Сказать, что это было помутнение, что он умирает.
Он набрал номер. Гудок. Еще гудок.
— Абонент временно недоступен или занес вас в черный список.
Роман сел на ступеньку в подъезде.
Прошло полгода.
Клава вышла из парикмахерской, поправляя новую стрижку. Зеркало в витрине отразило статную, красивую женщину в элегантном пальто. Она похудела на десять килограммов — оказалось, что без постоянной готовки калорийных блюд для «больного» мужа и без вечного стресса организм сам приходит в норму.
Рядом притормозил серебристый кроссовер.
— Клавдия Ивановна? — из машины вышел мужчина лет шестидесяти, подтянутый, с добрыми глазами. Это был Виктор, новый главный инженер на их предприятии. — Позвольте вас подвезти? Такой дождь начинается, а вы без зонта.
Клава улыбнулась. Не заискивающе, как раньше, а с достоинством.
— С удовольствием, Виктор Петрович. Только если мы по дороге заедем в кондитерскую. Дочка с внуками сегодня в гости придут, хочу торт купить.
— Для вас — хоть на край света, — галантно ответил он, открывая перед ней дверцу.
Когда машина отъезжала, Клава заметила у автобусной остановки знакомую сутулую фигуру. Роман, в старой куртке, с осунувшимся лицом и пакетом из дешевого супермаркета, считал мелочь на ладони, пропуская уже второй автобус. Видимо, не хватало на проезд. Он жил у какой-то дальней родственницы в пригороде, работал охранником сутки через трое, и настоящая радикулитная боль теперь была его единственной верной спутницей.
Клава на секунду задержала взгляд. В груди ничего не шевельнулось. Ни злости, ни жалости. Только брезгливость, как при виде старого фантика на тротуаре.
— Что-то случилось? — спросил Виктор, заметив её взгляд.
— Нет, — твердо ответила Клава, отворачиваясь и глядя вперед, на широкую дорогу, залитую огнями вечернего города. — Просто показалось, что увидела прошлое. Но оно осталось там, за поворотом.
Она улыбнулась…