Нотариус положила передо мной документы, и я увидела подпись мужа. Размашистую, уверенную — такую же, как на нашем свидетельстве о браке семь лет назад. Только тогда Игорь расписывался рядом с моим именем. А сейчас — напротив строки "отказываюсь от права собственности в пользу матери".
— Вы ознакомились с содержанием договора дарения? — спросила нотариус, поправляя очки. Женщина лет пятидесяти, строгая, с аккуратной прической, смотрела на меня без эмоций. Для неё это была обычная процедура. Очередная сделка.
Для меня — конец света.
— Я не понимаю, — выдавила я. — Это наша квартира. Мы с Игорем здесь живем семь лет. Как он может просто взять и подарить её матери?
Свекровь сидела рядом со мной, и я чувствовала её торжествующий взгляд. Нина Александровна умела создавать видимость благородства. Дорогое пальто, элегантная брошь, тонкий аромат духов. При посторонних она всегда держалась с достоинством.
— Доченька, — произнесла свекровь мягко, почти ласково, — квартира изначально была оформлена на моего покойного мужа. После его ухода она перешла мне по завещанию. Я разрешила вам с Игорем здесь жить, но собственность всегда оставалась семейной. Семьи Крыловых.
Она сделала ударение на фамилии. Я носила эту фамилию семь лет, но, судя по всему, так и не стала её частью.
— Игорь подтвердил своё согласие, — нотариус показала мне следующий лист. — Он лично приходил вчера, поставил подпись. Всё оформлено по закону. Теперь недвижимость полностью принадлежит Нине Александровне Крыловой.
Вчера. Игорь говорил, что едет к другу помогать с ремонтом. Вернулся поздно, усталый. Я разогрела ему ужин, заварила чай. Он поцеловал меня в макушку, сказал "спасибо, родная" и ушёл в комнату. Обычный вечер. А он только что подписал документы, которые лишали меня дома.
— Где Игорь? — я попыталась достать телефон, но руки тряслись. — Мне нужно с ним поговорить!
— Игорь на работе, — свекровь положила свою ладонь поверх моей. Тяжелую, холодную. На безымянном пальце сверкало кольцо с рубином — то самое, которое она обещала передать мне "когда придёт время". Время, видимо, так и не пришло. — Не нужно его отвлекать. У сына важная презентация сегодня. Ты же знаешь, как он нервничает перед выступлениями.
Знала. Семь лет я успокаивала его перед каждым важным совещанием. Гладила костюмы, проверяла документы, повторяла "ты справишься, я в тебя верю". И он справлялся. Получал премии, повышения, благодарности от начальства. А потом приходил домой и говорил "мама права, нужно отложить ещё немного денег" или "мама считает, что тебе не идёт эта стрижка".
Мама. Всегда мама.
— Распишитесь здесь, — нотариус протянула мне ручку. — Вы присутствуете при оформлении как заинтересованная сторона. Ваша подпись подтверждает, что вы ознакомлены с условиями сделки.
— А если я не подпишу?
— Сделка всё равно состоится, — пожала плечами нотариус. — Игорь Витальевич полностью дееспособен, документы в порядке. Ваша подпись — это формальность.
Формальность. Как и я сама, наверное. Формальная жена. Формальная часть семьи.
Я подписала.
Вышла на улицу, и ноги понесли меня к офису Игоря. Нужно было услышать объяснение. Понять, что происходит. Может, это недоразумение. Может, свекровь что-то придумала, а Игорь просто не понял, что подписывает.
Но в глубине души я уже знала правду. Знала давно. Просто не хотела признавать.
Офис располагался в бизнес-центре в двадцати минутах от центра. Игорь гордился этой работой. Менеджер по развитию, отдельный кабинет, перспективы роста. Я радовалась вместе с ним, хотя моя должность скромного бухгалтера в районной поликлинике особых перспектив не обещала.
Секретарша на ресепшене узнала меня, улыбнулась.
— Ольга Сергеевна! Игорь Витальевич сейчас на совещании. Хотите подождать?
— Сколько ещё продлится?
— Минут сорок, наверное.
Я кивнула и села в кожаное кресло в холле. Достала телефон. Никаких сообщений от мужа. Я написала ему: "Нам нужно поговорить. Срочно."
Ответ пришёл через пять минут: "Занят. Вечером."
Вечером. Как всегда. У Игоря всегда находились дела важнее, чем наши с ним разговоры. Важнее, чем я.
Я сидела и вспоминала. Когда всё началось? Когда я перестала быть женой и превратилась в обслуживающий персонал?
Может, на третий год брака, когда свекровь "случайно" зашла к нам и обнаружила пыль на книжной полке. Она не кричала, не скандалила. Просто провела пальцем, посмотрела на меня с лёгким разочарованием и сказала: "Ольга, в нашей семье женщины всегда следили за домом. Игорь привык к порядку."
Или на пятый год, когда мы поехали отдыхать втроём. Я хотела на море, Игорь соглашался. Но свекровь предложила санаторий в Подмосковье — "целебный воздух, полезно для здоровья". Мы поехали в санаторий. Две недели я слушала лекции о правильном питании, здоровом образе жизни и семейных ценностях от Нины Александровны и её новых подруг из соседнего корпуса.
А может, всё началось ещё раньше. В первый год брака, когда я забеременела. Мы так радовались. Игорь купил цветы, свекровь приготовила праздничный ужин. А потом случилось непоправимое. На десятой неделе началось кровотечение. Скорая, больница, долгие мучительные часы. Врачи сделали всё возможное, но ребёнка не спасли.
Игорь держал меня за руку, когда я плакала. Но свекровь только вздохнула и произнесла: "Значит, не судьба пока. Организм слабый. Надо укрепляться."
Организм слабый. Будто я сама виновата. Будто недостаточно старалась сохранить беременность.
Потом были ещё две попытки. Обе неудачные. Врачи разводили руками — причин не находили. Просто не получается. Бывает.
После третьего раза я заметила, как изменился взгляд свекрови. Она больше не говорила "доченька". Стала обращаться ко мне по имени, сухо и официально. Визиты участились — Нина Александровна приезжала "проведать сына", приносила ему домашнюю еду, проверяла, достаточно ли я слежу за его здоровьем.
А Игорь... Игорь отдалялся. Медленно, незаметно. Всё чаще задерживался на работе. Всё реже обнимал меня. Перестал говорить о будущем. О детях мы больше не разговаривали — тема стала запретной.
— Ольга Сергеевна? Игорь Витальевич освободился.
Я вздрогнула. Секретарша указала на коридор. Я поднялась, пошла к кабинету мужа.
Постучала. Услышала "войдите".
Игорь сидел за столом, разглядывая какие-то графики на мониторе. Поднял глаза, увидел меня — и на лице промелькнуло что-то похожее на вину. Быстро, почти неуловимо.
— Оля? Что случилось?
— Что случилось? — я прикрыла дверь. — Игорь, ты подписал документы. Квартиру передал матери. Ты хоть понимаешь, что сделал?
Он откинулся на спинку кресла, потер переносицу. Жест усталости. Или раздражения.
— Мама сказала, что ты была у нотариуса.
— Твоя мама вызвала меня туда без предупреждения! Я даже не знала, зачем еду!
— Не кричи, пожалуйста. У меня голова болит.
Голова болит. Конечно. У него всегда находилась причина не обсуждать сложные вопросы.
— Объясни мне, — я подошла ближе, оперлась о стол. — Почему ты отдал квартиру? Это наш дом. Где мы будем жить?
Игорь молчал. Смотрел мимо меня, в окно. За стеклом виднелись крыши соседних зданий, серое ноябрьское небо.
— Квартира всегда принадлежала семье, — наконец произнёс он. — Папа купил её на свои деньги. Мама имеет право распоряжаться этой собственностью.
— Но мы там живём! Семь лет!
— Жили, — поправил он. — Мама планирует сделать ремонт. Серьёзный. Ей нужно официально вступить в права собственности, чтобы оформить всё как надо.
Ремонт. Он говорит о ремонте, а я теряю дом.
— И куда я, по-твоему, должна съехать?
Он наконец посмотрел на меня. В его глазах было что-то, чего я раньше не видела. Холод. Отстранённость.
— Мама предлагает тебе временно пожить у твоей сестры. Пока всё не уладится. Ремонт займёт месяца три-четыре. Потом вернёшься.
Вернёшься. Будто речь шла о командировке. О путешествии. Не о том, что меня выгоняют из собственного дома.
— А ты? Ты тоже съедешь?
— Я перееду к маме. Ей одной тяжело, здоровье не то.
Здоровье не то. У свекрови было прекрасное здоровье. Она ежедневно гуляла по два часа, занималась скандинавской ходьбой, ездила в бассейн. Но для сына она всегда оставалась хрупкой, нуждающейся в заботе женщиной.
— Игорь, — я взяла его за руку. Холодную, безжизненную. — Скажи честно. Что происходит? Почему ты так поступаешь?
Он вытащил руку из моей ладони. Встал, подошёл к окну.
— Оля, нам нужно поговорить. Серьёзно.
Сердце ухнуло вниз. Этот тон. Эти слова. Ничего хорошего они не предвещали.
— Я слушаю.
— Мы с мамой много разговаривали последнее время. О нашем браке. О том, как всё сложилось.
О нашем браке. Но почему я не участвовала в этих разговорах?
— Ты понимаешь, семь лет прошло. Мне скоро тридцать восемь. А детей у нас нет. И, судя по всему, не будет.
Удар. Прямой, жестокий.
— Врачи не нашли причин, — прошептала я. — Это не значит, что нужно опускать руки.
— Оля, хватит обманывать себя. Три беременности, три выкидыша. Это не случайность. Это закономерность.
— Мы можем попробовать ЭКО. Или усыновить ребёнка. Игорь, есть столько вариантов!
Он покачал головой.
— Мама против усыновления. Говорит, чужая кровь — это риск. А ЭКО... дорого, долго, и никаких гарантий.
Мама против. Конечно.
— Так в чём дело? — я почувствовала, как внутри растёт гнев. Медленно, но неотвратимо. — Ты хочешь развестись? Найти женщину, которая сможет родить тебе наследника?
— Не говори так, — поморщился он. — Звучит грубо.
— Но именно это ты и имеешь в виду!
— Я имею в виду, что нам стоит подумать о будущем. Нашем с тобой. Может, нам действительно лучше разойтись. По-хорошему. Без скандалов.
По-хорошему. Это как? Когда жену выставляют на улицу, потому что она не смогла выполнить свою "биологическую функцию"?
— Семь лет, Игорь. Семь лет я была рядом. Я поддерживала тебя, когда тебя хотели уволить. Я ухаживала за твоей матерью, когда она болела гриппом. Я отказалась от повышения, потому что ты сказал, что тебе нужна жена дома, а не карьеристка. И теперь ты просто выбрасываешь меня?
— Никто тебя не выбрасывает, — он вернулся к столу, взял папку с документами. Его лицо было непроницаемым. — Мы цивилизованные люди. Разведёмся спокойно. Я не буду требовать с тебя никаких компенсаций. Квартира останется в семье, это правильно. А ты получишь свободу. Сможешь устроить свою жизнь заново.
Свободу. Какая щедрость.
— А если я не соглашусь на развод?
Он посмотрел на меня долгим взглядом. И я увидела в его глазах нечто, от чего стало страшно. Равнодушие. Абсолютное, завершённое.
— Оля, ты умная женщина. Не нужно унижать себя. Я принял решение. И мама меня поддерживает. Это конец. Давай расстанемся с достоинством.
С достоинством.
Я развернулась и вышла из кабинета. Секретарша что-то говорила мне вслед, но я не слышала. Спустилась на лифте, вышла на улицу. Холодный ноябрьский ветер бил в лицо, но я не чувствовала холода.
Зато чувствовала другое. Злость. Обиду. И странное, неожиданное облегчение.
Семь лет я жила не своей жизнью. Подстраивалась под чужие правила, чужие желания. Молчала, когда свекровь критиковала мою готовку. Улыбалась, когда Игорь отменял наши планы ради очередной просьбы матери. Терпела, когда он забывал о моём дне рождения, но всегда помнил о дне рождения свекрови.
Я жила в клетке. Красивой, удобной. Но клетке.
А теперь дверь открылась.
На следующий день я позвонила юристу. Узнала, что имею право на компенсацию. Квартира куплена в годы брака родителей Игоря, но за семь лет совместного проживания я вложила немало средств в ремонт, мебель, технику. Всё это можно оценить, потребовать возмещения.
Через неделю я подала на развод. И одновременно — иск о разделе совместно нажитого имущества. Перечислила всё, что покупалось на мои деньги. Холодильник, стиральная машина, телевизор, мебель для спальни. У меня сохранились чеки, переводы. Я всегда была аккуратна с документами.
Свекровь звонила, кричала, требовала забрать иск. Угрожала судом, позором, "ты пожалеешь". Я слушала спокойно и клала трубку.
Игорь пытался встретиться, "поговорить". Я отказалась. Говорить было не о чем.
Суд длился три месяца. За это время я сняла комнату у подруги, нашла новую работу — платили на треть больше. Записалась на курсы по финансовому планированию. Начала откладывать деньги на собственное жильё.
Решение суда было компромиссным. Квартира осталась за свекровью, но мне присудили компенсацию — двести пятьдесят тысяч. Не так много, как я рассчитывала, но достаточно для начала.
В день получения денег я зашла в салон красоты. Постриглась — коротко, смело. Покрасилась в каштановый, который так не нравился Игорю. Купила платье, которое свекровь назвала бы "вызывающим".
И впервые за семь лет посмотрела в зеркало и увидела себя. Настоящую. Не жену. Не невестку. Просто Ольгу, которой тридцать три года и целая жизнь впереди.
Через полгода я встретила Андрея. Он был на три года младше, работал программистом, жил с двумя котами в съёмной квартире. У него не было богатой матери, шикарной недвижимости, карьерных амбиций. Зато он умел слушать. Умел спрашивать "как ты себя чувствуешь" и ждать настоящего ответа. Умел быть рядом, не требуя взамен ничего.
Мы начали встречаться. Медленно, осторожно. Я боялась ошибиться снова, повторить прошлое. Но Андрей был терпелив.
А ещё через год я узнала, что беременна.
Врач смотрела на результаты анализов с удивлением.
— Не понимаю. По вашей карте у вас были проблемы. Три выкидыша. А сейчас всё идеально. Угрозы нет. Развитие соответствует срокам.
Я молчала, глядя на монитор УЗИ. Там билось крошечное сердечко. Моё. Наше.
— Иногда так бывает, — продолжала врач. — Организм реагирует на стресс, на несовместимость партнёров. Не всегда дело в физиологии. Психологическое состояние тоже влияет.
Несовместимость партнёров.
Может, дело было не во мне. Может, мой организм просто отказывался сохранять беременность от человека, который не любил меня по-настоящему. От мужчины, который всю жизнь оставался сыном, но так и не стал мужем.
Андрей плакал, когда я рассказала ему. Держал меня за руки, целовал живот, повторял "я не верю, это чудо".
И это действительно было чудо. Не медицинское. Человеческое.
Нина Александровна узнала о моей беременности случайно. Мы столкнулись в торговом центре. Я была на седьмом месяце, живот уже заметный. Свекровь остановилась, посмотрела на меня долгим взглядом.
— Поздравляю, — сказала она сухо.
— Спасибо.
— Игорь женился, кстати. Месяц назад. На хорошей девушке. Из приличной семьи.
Я кивнула. Мне было всё равно.
— Они тоже ждут ребёнка, — добавила свекровь. — Наконец-то у меня будут внуки.
Она ждала реакции. Боли, зависти, сожаления. Но я просто улыбнулась.
— Желаю им счастья.
И ушла, не оглядываясь.
Потому что оглядываться было не на что. Та жизнь закончилась. И хорошо, что закончилась.
Моя дочь родилась в мае. Маленькая, здоровая, с громким голосом и крепкими кулачками. Андрей не отходил от нас ни на минуту. Плакал, смеялся, фотографировал каждую секунду.
Мы назвали её Верой. Потому что она появилась тогда, когда я поверила в себя. В то, что я достойна любви. Настоящей, безусловной. Не той, которую нужно заслуживать хорошим поведением и покорностью.
Иногда я думаю о том дне в кабинете нотариуса. О подписи Игоря на документах. О холодном голосе свекрови, которая называла меня "доченькой", но считала чужой.
И понимаю: это был не конец. Это было освобождение.
Квартира, которую я потеряла, была не моим домом. Просто местом, где я притворялась счастливой.
Настоящий дом — это там, где тебя любят. Не за детей, которых ты можешь родить. Не за послушание и удобство. А просто за то, что ты есть.
И я нашла свой дом. Не в трёхкомнатной квартире в престижном районе. А в скромной двушке на окраине, где по вечерам Андрей читает дочке сказки, где на подоконнике растут фиалки, где никто не говорит мне, что я недостаточно хороша.
Свекровь лишила меня жилплощади. Но освободила от цепей, которые я сама на себя надела семь лет назад.
И за это я ей почти благодарна.
Почти.