Рассвет в Лос-Анджелесе был не мгновенным, а постепенным — серый свет медленно вытеснял ночную синеву за окном, и в этой предрассветной тишине Джуди Хопс лежала с открытыми глазами. Её будил не свет, не звук, а запах. Густой, тяжёлый, въевшийся запах. Он складывался из слоёв: самый верхний — сладковато-горький аромат её собственного немытого меха, смешанный с потом и остатками больничных антисептиков. Под ним — едкий, затхлый дух полицейской формы, впитавшей дым, пыль с места аварии, страх и резину. И самый глубокий, фоновый слой — запах самой квартиры, чужой, пахнущий новой мебелью, пылью и тоской. Джуди лежала неподвижно, пытаясь дышать ртом, но запах проникал и через нёбо, оседая на языке горьковатым налётом.
Рядом, спиной к ней, спал Ник. Его рыжий хвост, пушистый и невероятно тяжёлый во сне, лежал поверх её ног, как живое, согревающее одеяло. Это было единственное утешение в этом холодном утре. Она осторожно повернулась, и тупая боль в сломанном ребре напомнила о себе. Положила лапу ему на спину, под толстый слой меха между лопатками. Он вздохнул во сне, и его спина под её ладонью медленно поднялась и опустилась.
— Ник, — прошептала она.
Он не ответил.
— Ник, — уже голосом, настойчиво.
Он пошевелился, издал нечленораздельное ворчание, похожее на рычание.
— М-м? Морковка? Ещё ночь… Снилось, будто я продаю арбуз размером с дом очень скептически настроенному бегемоту…
— Мы воняем, — без всяких предисловий сказала Джуди, садясь на кровати. Простыня соскользнула, и прохладный утренний воздух комнаты обжёг её кожу, заставив мех на спине встать дыбом. — Мы воняем так, что это перестало быть забавным. Так, что этот запах съедает последние остатки здравого смысла. Сегодня мы с этим заканчиваем. Точка.
Ник перевернулся на спину, открыл один глаз. Золотистая щель уставилась на неё без энтузиазма, полная утренней мутности.
— Глагол «заканчиваем» в контексте вони подразумевает либо радикальное решение вроде самосожжения, либо наличие плана. У нас есть план? Кроме как героически выпить весь освежитель воздуха в этом убежище?
— Одежда, — чётко, почти по-военному выговорила Джуди. — Нам нужна новая одежда. Эта форма… она стала нашим вторым панцирем, и этот панцирь пропитан тем кошмаром. Нам нужно что-то своё. Чистое. Отдельное от той ночи. Мы ищем ателье. Сегодня. Сейчас же. Встаём и ищем.
Ник сел, потирая морду обеими лапами. Мех на его затылке торчал беспорядочными пучками.
— Ателье. В городе, по которому мы едва можем пройти, не вызывая массовой истерии. С бюджетом, который… ну, он есть, но хватит ли? И с нашей милой, но шокирующей внешностью. Блестящий план. Абсолютно без изъянов. — Но в его голосе не было привычного сарказма, только усталая, тяжёлая констатация факта. — Ладно. Что делают копы, оказавшись в тупике? Правильно, действуют по протоколу. Пункт первый: завтрак. Пункт второй: разведка. Пункт третий: решение проблемы с химическим оружием, то есть с нами.
Они молча поднялись. Джуди, стараясь не смотреть на тот жалкий, помятый комок ткани на стуле, прошла на кухню. Ник, к её удивлению, сразу взял инициативу. Он двигался по чужой, непривычно высокой кухне с осторожностью, но без растерянности. Открыл холодильник, достал яйца, масло. Нашёл сковороду, поставил на конфорку. Джуди села за стол и смотрела, как он работает. Его движения были экономными, точными. Он разбил яйца об край сковороды одним резким ударом тыльной стороны лапы — и желтки остались целыми, не растеклись.
— Откуда ты всё это умеешь? — не удержалась она спросить, когда он поставил перед ней тарелку с аккуратной, слегка подрумяненной яичницей и ломтиком тоста.
Ник пожал плечом, разливая по кружкам воду.
— Когда ты живёшь один, и тебе надоедает чувствовать вкус картона и консервантов каждый вечер, начинаешь экспериментировать. Вопрос выживания. И… ну, своеобразного самоуважения. Хотя, — он обернулся, и на его морде мелькнула кривая, уставшая усмешка, — глядя на наш нынешний антураж, можно подумать, что с самоуважением у нас полный кризис.
Они ели стоя у окна, глядя, как просыпается гигантский, чуждый им город. Яичница была нормальной, тосты чуть подгорели по краям. Еда не приносила удовольствия, она была просто топливом, необходимым для следующего шага. После еды Джуди быстро вымыла тарелки, а Ник взял в руки свой новый iPhone. Холодный свет экрана озарил его сосредоточенное лицо.
— Так, — бормотал он, водя пальцем по карте. — «Ателье», «пошив одежды», «индивидуальный пошив». Фильтруем отзывы… Пафосные бутики не подойдут, но и подпольная мастерская на коленке — тоже. Вот, смотри.
Он передал телефон Джуди. На экране горела метка: «Ателье «Мадам Жюли». Индивидуальный пошив. Работа со сложными фигурами. Конфиденциальность». Адрес был в соседнем районе, в двадцати минутах ходьбы.
— «Сложные фигуры», — прочитала Джуди вслух. Голос звучал почти насмешливо. — Это определённо про нас.
— Или про людей с тремя ногами, — заметил Ник. — Но рискнём. Правда, перед этим… — Он мрачно посмотрел на свою одежду, лежащую на стуле ужасным, пропахшим комком. — Нас ждёт самая неприятная часть операции.
Одеваться было настоящей пыткой. Джуди, сжав зубы, натягивала грубые, неприятные на ощупь брюки. Ткань терлась о её мех, вызывая мурашки. Когда она застёгивала куртку, ей показалось, что запах стал ещё концентрированнее, плотнее, будто запечатанный внутри. Она поймала своё отражение в тёмном стекле балконной двери: маленькая, перепуганная, помятая крольчиха в грязной, чужой полицейской форме. В этом отражении не было ни капли офицера Хопс.
— Готов? — спросил Ник. Он уже был одет, и его обычно беспечное, насмешливое выражение сменилось напряжённой, собранной маской.
— Нет, — честно ответила Джуди, глядя на свои лапы. — Но идти надо.
Выйти на улицу было равносильно выходу на ярко освещённую сцену перед тысячной аудиторией. На них смотрели все. Дети дёргали родителей за руки, показывая пальцами и задавая громкие, неловкие вопросы. Взрослые замедляли шаг, перешёптывались, доставали телефоны, прикрывали носы платками или просто отходили в сторону. Джуди шла, уставившись в спину впереди идущего Ника, но чувствовала каждый взгляд как физический удар. Её уши были прижаты к голове так плотно, что болели у основания.
— Не смотри по сторонам, — сквозь зубы процедил Ник, не оборачиваясь. Он пытался держаться с показной, почти развязной небрежностью, но его хвост был поджат, а глаза, скользящие по периметру, выдавали постоянную оценку угроз. — Мы просто идём по делам. Как все нормальные люди.
— «Все нормальные люди» не пахнут так, будто их только что откопали после недели в мусорном баке, — с горечью выдохнула Джуди, чувствуя, как жар стыда заливает её морду и шею.
Они свернули в более тихий, почти богемный переулок с кафе и небольшими магазинчиками. И вот они стояли перед витриной ателье «Мадам Жюли». Витрина была образцом сдержанной, дорогой элегантности: тёмное дерево, бархатные подушки, несколько манекенов в безупречно сидящих костюмах из тканей, которые даже на взгляд выглядели благородно. Они с Ником, в своих потрёпанных, откровенно вонючих одеждах, выглядели на её фоне как два призрака, забредших не в свою эпоху.
— Ну, поехали, — глубоко вздохнула Джуди и толкнула тяжёлую, массивную стеклянную дверь.
Внутри царила тишина, нарушаемая лишь негромким, размеренным тиканьем старинных часов на стене. Воздух был прохладным, сухим и пахнул дорогим деревом, едва уловимыми духами с ноткой ландыша и, самое главное, новой, чистой тканью. Из-за ширмы из плотного песочного шёлка вышла женщина. Мадам Жюли. Она была одета в безупречный костюм мягкого серого цвета, её седые волосы были убраны в строгий, но изящный пучок. Ей могло быть и пятьдесят, и шестьдесят — её осанка и взгляд стирали возраст. Увидев их, она не сделала ни одного лишнего движения. Её глаза, цвета холодного, прозрачного янтаря, медленно и методично осмотрели их с ног до головы. Взгляд скользнул по потёртым, засаленным коленям брюк Джуди, по ссадинам и взъерошенному меху на плече Ника, по общему виду глубокой, немытой, животной усталости. Ни тени удивления, ни искры брезгливости. Лишь холодная, профессиональная оценка. Затем этот взгляд встретился со взглядом Джуди.
— Добрый день, — сказала мадам Жюли. Её голос был низким, ровным, без единой эмоциональной вибрации. — Чем могу помочь?
Джуди заставила себя сделать шаг вперёд. Ей казалось, что от неё и Ника исходят почти осязаемые волны вони, которые должны были смутить эту невозмутимую женщину.
— Здравствуйте. Мы… нам нужна одежда. Новая, — начала Джуди, и её голос, к её ужасу, дрогнул на первом же слове. — И мы… мы приносим извинения за наш вид. Мы попали в аварию. Это всё, что у нас сейчас есть. — Она жестом, полным стыда, показала на свою куртку.
Мадам Жюли медленно кивнула, как опытный врач, выслушивающий знакомый набор симптомов.
— Я видела новости, — произнесла она просто, без намёка на сенсационность или излишнее любопытство. — Вы — те самые офицер Хопс и мистер Уайлд из Зверополиса. Проходите, пожалуйста.
Она жестом, полным неоспоримого авторитета, пригласила их пройти за ширму. Там находился уютный, приватный уголок с низким диваном, кофейным столиком и эскизами моделей, развешанными на стенах. Она сама села в кожаное кресло напротив них, положив на колени большой блокнот и длинную, гибкую сантиметровую ленту из жёлтого металла.
— Индивидуальный пошив — моя единственная специализация, — начала она, и её тон был сугубо деловым, но не холодным. — Работа с нестандартными фигурами требует не только времени и внимания к деталям, но и, что крайне важно, взаимопонимания между портным и клиентом. Я могу снять с вас мерки сегодня. Что касается сроков… — Она сделала паузу, давая информации усвоиться, внимательно наблюдая за их реакцией. — Первые, базовые вещи — то, в чём вы сможете комфортно существовать здесь и сейчас, — будут готовы послезавтра. Это самый срочный вариант, который я могу предложить без ущерба для качества работы.
Джуди почувствовала, как что-то холодное и тяжёлое, словно свинцовый шар, опускается у неё в животе. Не сегодня. Не завтра. Послезавтра. Ещё двое полных суток в этой тряпке, в этом запахе, в этом постоянном унижении.
— Послезавтра? — тихо, почти беззвучно переспросила она. Её голос прозвучал хрупко, как тонкое стекло.
— Да, — подтвердила мадам Жюли, её тон был твёрдым, но в нём, возможно, сквозило крошечное, профессиональное сочувствие. — Пошив — это не печать на 3D-принтере. Это работа с материалом, построение лекал, примерки. Если вы согласны, мы можем начать прямо сейчас.
Джуди и Ник переглянулись. Делать было нечего. Кивки были красноречивее любых слов.
Следующие полтора часа стали временем тотального, почти хирургического изучения их тел. Помощница мадам Жюли, молодая девушка с горящими от неподдельного, живого интереса глазами по имени Клара, записывала бесконечный поток цифр в большой блокнот с кожаной обложкой. Они измеряли всё: обхват груди, талии, бёдер, длину рук от плеча до кончиков пальцев — здесь пришлось проявлять изобретательность из-за строения лап Джуди и более длинных, гибких пальцев Ника. Но самое пристальное внимание уделили анатомическим особенностям. Для Джуди: длина, ширина, подвижность и изгиб ушей («Для разработки капюшонов или специальных головных уборов, чтобы не мять и не причинять дискомфорта»), ширина плеч, специфическое строение ступней. Для Ника: пышность, длина и толщина хвоста у основания («Здесь потребуется скрытый вертикальный разрез на заднем шве брюк с дополнительной подкладкой из эластичной, дышащей сетки, чтобы не пережимать кровоток и сохранять полную свободу движения»), ширина плеч, длина ног от талии.
— Исключительно интересная задача, — время от времени комментировала мадам Жюли, делая в блокноте особые пометки карандашом. — Очень нестандартные пропорции. Но решаемо. Всё решаемо.
Затем настал черёд выбора тканей. Им предложили потрогать десятки образцов, от грубого льна до нежного кашемира. Джуди, руководствуясь практичностью и смутными воспоминаниями об удобной повседневной одежде, выбрала прочный, но приятный к телу хлопок с небольшим процентом эластана тёмно-синего и тёплого серого цветов. Ник, после некоторых раздумий и ощупывания материалов, остановился на плотном саржевом костюмном материале глубокого, болотного зелёного оттенка и на коричневой вельветовой ткани для более повседневных, неформальных вещей.
Дальше обсуждались фасоны. Для Джуди решили сшить высокие брюки с широким, поддерживающим поясом (мадам Жюли сразу заметила её осторожные движения и напрямую спросила о травме спины или рёбер) и свободную блузу с укреплёнными плечами и специально расширенными проймами для рук. Для Ника — классические брюки с заниженным шаговым швом, чтобы исключить давление на основание хвоста, и рубашку свободного кроя, не стесняющую движений в плечах и спине.
Когда все бесчисленные детали были, наконец, оговорены, мадам Жюли составила подробный договор и назвала сумму. Джуди чуть не подавилась слюной, но Ник, не моргнув глазом, спокойно протянул свою банковскую карту. «Деньги офицера Риверса», — промелькнуло в голове у Джуди, и она впервые почувствовала неловкость не от запаха, а от этой щедрости.
Наконец, они снова оказались на улице. Был уже поздний день, солнце клонилось к закату. Прохладный вечерний ветерок приносил облегчение коже, но не мог смыть горечь и усталость.
— Послезавтра, — снова, как заклинание, прошептала Джуди, останавливаясь посреди тротуара. Её плечи поникли, спина сгорбилась под невидимым грузом. — Ещё двое суток. Сорок восемь часов в этой… в этой тюрьме из вони и воспоминаний. Эти взгляды… Я не уверена, Ник. Честно. Я не уверена, что у меня хватит сил.
Он быстро, но бережно обнял её за плечи, уводя в глубокую, прохладную подворотню между двумя кирпичными домами.
— Слушай меня, — сказал он, и его голос был твёрдым, без тени обычной шутливости. Он присел, чтобы быть с ней на одном уровне. — Сегодня мы совершили самый важный шаг. Мы нашли решение. Мы *действовали*. Эти два дня — всего лишь техническая задержка, формальность. А пока… а пока у нас есть план «Б». Тот самый, который мы обсуждали утром. Помнишь?
Джуди с надеждой, смешанной с отчаянием, подняла на него глаза.
— Баня?
— Баня, — твёрдо кивнул Ник. — Мы идём туда прямо сейчас. Не откладывая. Смываем с себя этот день, этот запах, этот чёртов стресс. А нашу «броню»… мы её не выбросим. Мы её постираем. Да, нам придётся надеть её снова. Но она будет *чистой*. Пахнуть она будет мылом и свежестью, а не страхом. И мы будем чистыми. Это уже не поражение, морковка. Это тактическая победа.
Он говорил с такой непоколебимой уверенностью, что Джуди почувствовала, как внутри что-то слабеет, какая-то пружина разжимается. Он был прав. Они не бездействовали. Они сражались. Пусть эти шаги были крошечными, почти невидимыми. Но они были.
— Хорошо, — сказала она, выпрямляя спину и глубоко вдыхая прохладный воздух подворотни. — Идём. В баню.
Они развернулись и пошли в обратном направлении, уже целенаправленно направляясь к банному комплексу «Восточный пар», который Ник заметил ещё утром. Теперь у них была конкретная, осязаемая цель, и даже перспектива снова надеть ту же одежду не казалась такой ужасной, ведь она будет пахнуть не прошлым, а просто чистотой. Они шли, и впервые за этот бесконечно долгий день Джуди почувствовала не просто отчаяние, а усталую, но настоящую решимость. Они прорвутся. Они должны.
Внутри банного комплекса царила своя, шумная, влажная и по-своему уютная жизнь. Пахло паром, древесиной кедра, хлоркой, травами и человеческим телом. У стойки ресепшена молодой парень с выбритыми висками и ирокезом, перебрасываясь шутками с коллегой, на секунду замолк, увидев их. Но здесь, в месте, куда люди приходят сбрасывать с себя всё — грязь, усталость, социальные маски, — его реакция была иной. Его взгляд скользнул по их меху, ушам, потом опустился на их явно потрёпанный вид, но не задержался.
— Два билета в общую парную и… одна стиральная машина, большой загрузки, — сказал Ник, уже доставая банковскую карту.
— С вас дополнительно за нестандартный объём, — автоматически ответил парень, выдавая им два комплекта — грубые, но чистые полотенца, простыни, пару резиновых шлёпанцев и ключи от шкафчиков на резинках. — Раздевалки общие, мужская и женская. Или… есть семейная комната для переодевания, если вам нужно побыть вместе.
— Комната, — быстро и твёрдо сказала Джуди, не желая даже думать о раздевалках, полных чужих, оценивающих взглядов.
Их провели по длинному, влажному коридору в небольшую, нейтральную комнатку с двумя деревянными лавками, зеркалом во всю стену и несколькими крючками. Дверь закрылась с глухим щелчком, и они остались одни. Звуки бани — плеск воды, гул голосов, шипение пара — доносились сюда приглушённо, словно из другого мира. Наступила неловкая, густая, почти осязаемая тишина. Теперь предстояло самое сложное, самое уязвимое — раздеться. Сбросить последние следы защиты, привычного образа, этой грязной второй кожи при другом, пусть и самом близком существе.
Джуди отвернулась к стене, к холодному кафелю. Её лапы дрожали, когда она взялась за массивную металлическую пряжку своего тактического пояса. Застёжка раскрылась с громким, одиноким щелчком, гулко отозвавшимся в тишине комнаты. Она сняла пояс, тяжёлый, усеянный петлями для снаряжения, и не бросила его, а аккуратно положила на лавку. Потом — куртка. Молния разошлась с тяжёлым, рвущим звуком. Она стянула куртку с плеч, и прохладный воздух комнаты обжёг её кожу сквозь мех на спине, заставив каждый волосок встать дыбом. Она сбросила куртку на пол в угол, не глядя. Потом — брюки. Расстегнула пуговицу, потянула молнию. Чтобы снять их, ей пришлось присесть на лавку, затем встать на одну ногу, держась рукой за стену для равновесия. Наконец, последний барьер — простой хлопковый топ, давно потерявший всякую свежесть и белизну. Она сняла и его, быстро, резким движением, и, не оборачиваясь, схватила большое банное полотенце. Она обернула его вокруг себя, натянула от подмышек почти до колен и попыталась закрепить конец, засунув его за образовавшуюся складку у груди. Только тогда, уже укрытая грубой тканью, она перевела дух, почувствовав, как сердце колотится где-то в горле, и медленно обернулась.
Ник делал то же самое. Он уже снял свой жилет и рубашку. Его рыжий мех на груди и спине был сбитым, матовым, кое-где слипшимся. Он стоял к ней почти спиной, снимая брюки. Джуди видела узкую, сильную линию его спины, очертания лопаток под мехом, рёбер. Он стянул брюки, быстро, почти неловко шагнул из них и, так же как она, схватил своё полотенце. Но он не стал оборачиваться в него. Он просто накинул его на плечи, как плащ, концы перекрестил на груди и крепко зажал под мышками. Его хвост, теперь совершенно свободный, опустился пушистым, тёплым шлейфом почти до самого пола. Он обернулся. Их взгляды встретились на долю секунды — и оба тут же, синхронно, отвели глаза. Не было смущения влюблённых, не было флирта. Была острая, почти болезненная нагота двух существ, лишённых абсолютно всего, даже привычной одежды, в самом сердце чужого, непостижимого мира.
— Готов? — спросила Джуди, и её голос прозвучал непривычно хрипло, будто она долго не говорила.
— Как никогда, — ответил Ник, его голос тоже был тихим, приглушённым. Он собрал свою грязную одежду в один комок, а свой тактический ремень аккуратно повесил на крючок в шкафчике. — Вперёд. Навстречу цивилизации в её самом… откровенном и раздетом виде.
Они вышли в коридор, неся свёртки с грязной одеждой, и направились к помещению с рядами стиральных машин. Найдя свободный большой фронтальный аппарат, Джуди открыла дверцу. Они стали по очереди закидывать внутрь вещи. Сначала грубая ткань куртки Джуди, потом её брюки, топ. Затем жилет и рубашка Ника, его брюки. Всё это пахло так сильно, что даже в влажном воздухе прачечной этот запах выделялся. Джуди насыпала порошок в отсек, выбрала на сенсорном экране интенсивный режим стирки с последующей сушкой и нажала «Старт». Машина загудела. Она гудела, набирая воду. Они постояли, глядя, как через круглое стекло барабана начинает крутиться мокрая, тёмная масса их прошлой жизни. Звук был успокаивающим, обещающим очищение.
— Ладно, — вздохнул Ник. — Пока она работает, наша очередь.
Они направились к дверям общей парной. Джуди ещё раз поправила своё полотенце, чувствуя, как оно норовит соскользнуть. Ник лишь сильнее сжал концы своего «плаща» под мышками. Он толкнул тяжёлую деревянную дверь, и их обволокло густым, обжигающим облаком влажного жара, пахнущего кедром и травами.
Парная была большой, обшитой тёмным деревом. На полках в несколько ярусов лежали и сидели люди — мужчины и женщины, разных возрастов и комплекций. Гул голосов и плеск воды стихли на секунду, затем на две, когда все присутствующие повернули головы и уставились на вновь прибывших. Десятки пар глаз, полных чистого, немого изумления, скользили по их меху, длинным ушам Джуди, пушистому, теперь влажному от пара хвосту Ника, по их полотенцам, которые казались смехотворно маленькими и ненадёжными укрытиями в этом царстве наготы.
Джуди почувствовала, как кровь приливает к морде. Она инстинктивно прижала полотенце к телу и, опустив голову, последовала за Ником, который с напускной, почти вызывающей невозмутимостью вёл её к свободной лавке в дальнем, чуть менее людном углу. Шёпот, приглушённые смешки, удивлённые восклицания — всё это прокатилось по залу, как рябь по воде.
Ник развернул своё полотенце, расстелил его на горячем, почти обжигающем дереве и с театральным вздохом улёгся на спину, закрыв глаза, изображая полное, блаженное расслабление. Джуди села рядом, скорчившись, поджав ноги и обхватив их лапами, стараясь стать как можно меньше, спрятаться. Её полотенце съехало с одного плеча, обнажив мех, но она в этот момент была слишком сконцентрирована на том, чтобы не сгореть от стыда, чтобы это заметить.
Тишина была тягостной. Её нарушил мужчина лет пятидесяти с мощным торсом и густой седой грудью, лежавший на полке напротив.
— Эй, а это… безопасно? — спросил он, его голос громко, почти грубо прозвучал в притихшем зале. — Я про мех. В такой жаре? Не сварятся?
Ник не открыл глаз.
— Спросите у любого песца из Тундры, — ответил он ровным, спокойным тоном, будто обсуждал погоду. — Наш мех — это сложная система терморегуляции. Ваша баня для нас — это как для вас тёплый летний денёк. Приятно, но далеко не экстремально.
Несколько человек фыркнули. Лёд, казалось, треснул.
В этот момент в парную вошёл банщик — коренастый, молчаливый мужчина с лицом, высеченным из гранита, и руками, покрытыми старыми, блестящими ожогами. Он нёс два больших веника, связанных из дубовых и берёзовых ветвей. Его взгляд, привыкший ко всему на свете, безо всякого удивления скользнул по Джуди и Нику.
— С веником будет эффективнее, — сказал он просто, деловито, подходя к ним. — Распарит, кожу и мех прогреет насквозь, токсины выгонит. Кто первый?
Джуди и Ник переглянулись. Отступать было некуда. Да и в глубине души они понимали — это часть очищения.
— Я, — сказала Джуди, не желая показывать страх. Она осторожно легла на живот, лицом вниз, чувствуя, как горячее, почти обжигающее дерево касается её кожи сквозь тонкое полотенце. Банщик начал работу. Ощущение было незнакомым и интенсивным. Горячие, влажные листья хлестали по её спине, бёдрам, ногам. Не больно, а... глубоко. Каждый удар веника словно выбивал из мышц зажатость, из пор — старый пот и страх. Он обработал даже её уши, осторожно пропарив их, и кончики лап. Сначала было непривычно и немного щекотно, но затем по телу разлилось тяжёлое, блаженное расслабление, смывающее тревогу и боль.
Потом настал черёд Ника. Он перенёс процедуру с показной стоической отрешённостью, хотя Джуди, уже сидя рядом, видела, как кончик его хвоста нервно дёргался при особенно резких, хлёстких взмахах. После этого банщик велел им постоять под прохладным, почти ледяным душем. Контраст заставил их оба вздрогнуть и вскрикнуть от неожиданности, но затем нахлынула волна невероятной, кристальной свежести, будто они сбросили с себя не только грязь, но и слой усталости в несколько лет толщиной.
Когда они, промокшие, отдышавшиеся и розовые от пара, вернулись в парную, атмосфера в ней изменилась кардинально. Их приняли. Первой заговорила пожилая женщина с добрым, морщинистым лицом, сидевшая на нижней полке.
— А у вас там, в Зверополисе, тоже бани есть? Или вы так, в реках моетесь?
— Есть и бани, — ответила Джуди, уже чувствуя себя значительно увереннее. Она устроилась поудобнее, уже не съёживаясь в комок. — Есть «Саванна Спа» с песчаными скрабами, например. А в Тундре — ледяные купели и парилки с сухим паром. Но вот такой, общей, деревянной, с вениками… пожалуй, нет. Это что-то новое.
— А мех… он не преет потом? Не появляется запах? — с практическим, почти техническим интересом спросил тот же седовласый мужчина.
— Если правильно сушить и чесать — нет, — ответил Ник, развалившись на полке и позволяя теплу делать свою работу. Он уже не сжимал полотенце так fiercely. — Хотя признаю, быть полностью голым… это своеобразная роскошь. Освежает мировоззрение. Рекомендую.
Люди засмеялись, уже более свободно. Разговор пошёл живее. Кто-то спросил про работу, кто-то — про еду, про различия в росте. Джуди рассказывала о патрулировании Сахара-сквера, Ник с привычным юмором описывал сложности работы с мелкими мошенниками в Райончике Сахары. Им задавали вопросы, и они отвечали. И вот один молодой парень, выглядевший слегка смущённым, но полным искреннего любопытства, спросил:
— Извините, что за глупый вопрос, но… а как вы с вашим ростом… ну, в туалет ходите? Там же всё для людей сделано. Высоко.
В парной на секунду снова стало тихо. Джуди почувствовала, как на её морду накатывает жар, но на этот раз не от пара, а от неловкости. Она усмехнулась, смотря на свои маленькие лапы.
— Вы знаете, с туалетами у нас в Зверополисе проблем достаточно, — сказала она. — Особенно для мелких млекопитающих. Поэтому я… адаптировалась ещё в полицейской академии. В больших, человеческих туалетах. Я просто запрыгиваю на сиденье. Стою на нём лапами, немного опираюсь на бочок унитаза для равновесия… и делаю свои дела. Так что тут, в вашем мире, для меня ничего принципиально нового. Унитазы такие же большие. — Она посмотрела на Ника. — Ему проще. Он повыше меня ростом.
Ник кивнул, его глаза блеснули знакомой хитринкой.
— Да, моя главная проблема — это не высота, а то, чтобы хвост в воду не угодил. Это было бы эпик фейлом.
Все засмеялись. Этот простой, бытовой, слегка нелепый вопрос и откровенный, без затей ответ окончательно стёрли последние невидимые барьеры. Они перестали быть диковинкой, персонажами из новостей. В этой всеобщей наготе и простоте они стали просто двумя существами с необычной внешностью, у которых те же насущные, смешные и грустные проблемы, что и у всех.
Позже, в моечном отделении под сильными струями душа, они долго и тщательно намыливали свой густой мех специальным шампунем, смывая последние следы вчерашнего дня, больницы, страха. Люди вокруг тоже мылись, и теперь на них смотрели не с шоком, а с обычным человеческим любопытством, иногда с дружелюбной улыбкой или кивком.
Когда они, наконец, чистые, с пушистым, пахнущим травами мехом, вернулись в прачечную, их одежда была уже готова. Они достали из барабана тёплые, мягкие, пахнущие свежестью и мылом вещи. Надевать их снова было странно, но приятно. Ткань была той же, но теперь она была просто тканью, а не саваном.
Они вышли на улицу. Вечерний воздух был уже прохладным, и они, наконец, не чувствовали на себе груза собственной немоты и грязи. Они шли к дому, и Джуди впервые за день позволила себе немного расслабиться, хоть на минуту. Она даже смотрела по сторонам, на зажигающиеся витрины, на огни машин, на прохожих.
Именно в этот момент, когда они проходили мимо небольшого сквера с лавочками, это случилось. Впереди них, метров за десять, мужчина в деловом костюме, шедший с кожаной сумкой-портфелем через плечо, вдруг странно пошатнулся. Он сделал несколько неровных, спотыкающихся шагов, словно пытаясь удержать равновесие, его рука потянулась к груди, а затем, беззвучно, не успев даже вскрикнуть, он рухнул на тротуар как подкошенный. Его сумка со звонким стуком упала рядом.
Люди вокруг замерли на секунду, ошарашенные. Но Джуди и Ник среагировали мгновенно, без единой мысли, на чистом, выдрессированном рефлексе. Они были полицейскими.
— Ник! — крикнула Джуди, уже бежав к упавшему, её уши от напряжения торчали вверх, как антенны.
— Вижу! — отозвался Ник, его глаза метнулись по толпе, выискивая угрозу, помощь, любые детали.
Джуди опустилась на колени рядом с мужчиной. Он был средних лет, лицо пепельно-серое, губы синюшные. Она двумя пальцами своей лапы, привычным, отработанным движением, нащупала сонную артерию на его шее. Пульс был еле уловимым, нитевидным, пропадающим.
— Пульс слабый! Дыхания нет! — отчеканила она, наклоняясь, чтобы проверить, поднимается ли его грудь. Грудь была неподвижна, безжизненна.
В этот самый момент из толпы, будто из ниоткуда, выскочил другой мужчина, молодой, в тёмной толстовке с капюшоном, надвинутым на глаза. Он не бросился на помощь. Вместо этого он, резко нагнувшись, схватил валявшуюся сумку пострадавшего и рванул с места, прочь от происшествия.
— ВОР! Грабёж! — рявкнул Ник, и в следующее мгновение он уже мчался за грабителем, его рыжий хвост резко мелькал в сгущающихся сумерках, мощные лапы отталкивались от асфальта. — Стой! Полиция!
Джуди на секунду оторвала взгляд от пострадавшего, увидела, как Ник исчезает за углом здания, и снова, с удвоенной силой, сосредоточилась на задаче. У неё не было аппарата для искусственной вентиляции лёгких, но была голова, полная тренировок, и лапы, знающие, что делать. Она запрокинула голову мужчины, зажала ему нос своими гибкими, проворными пальцами, сделала глубокий вдох и выдохнула воздух ему в рот. Его грудная клетка приподнялась. Она сделала ещё один вдох. Затем, сложив лапы одна на другую, переплетя пальцы, начала ритмично, с правильным, неспешным интервалом, давить на центр его грудины. Раз-два-три-четыре... Её собственные рёбра горели огнём от нагрузки, но она не обращала внимания. Тридцать нажатий. Снова два вдоха. Она работала автоматически, её мир сузился до этого куска холодного тротуара, до этого бьющегося в её лапах человеческого сердца, до счёта в голове.
— Кто-нибудь! Вызовите скорую! — крикнула она, не прерывая компрессий, но её голос, высокий и звонкий, казалось, тонул в общем гуле пробки и уличного шума.
И тут она вспомнила. У неё в кармане только что постиранных брюк лежал её новый iPhone. Она прервала массаж на секунду, одним движением выхватила телефон, разблокировала его дрожащей, но точной лапой и набрала 9-1-1. Это число было выжжено в её памяти, как её собственное имя.
— Служба 911, что у вас случилось? — ответил спокойный женский голос.
— Медицинская помощь, нужна срочно! — говорила Джуди, снова возвращаясь к компрессиям. Она зажала телефон между ухом и плечом, продолжая давить. — Мужчина, около пятидесяти, без сознания, пульс нитевидный, дыхания нет. Я провожу сердечно-лёгочную реанимацию! Адрес… адрес… — она в панике огляделась, ища какие-то знаки, название улицы. — Перекрёсток… Восьмой улицы и… бульвара Сансет! Рядом сквер, маленький сквер!
— Помощь уже направляется. Оставайтесь на линии. Вы делаете искусственное дыхание?
— Да, — пыхтела Джуди, давя на грудину. Её мех на лбу был мокрым от усилия. — Два вдоха, тридцать компрессий. Пульс почти не прощупывается.
— Продолжайте. Машина уже в пути.
Вокруг них собралась толпа. Люди стояли кольцом, снимали на телефоны, шептались, кричали советы. Джуди видела их лица — шок, ужас, но больше всего — невероятное, гипертрофированное изумление. Они смотрели не на умирающего человека, а на неё. На маленькую крольчиху в синей, немного помятой полицейской форме, которая отчаянно, с непоколебимой решимостью пыталась спасти жизнь, её уши торчали в разные стороны от усилия, мех на морде слипся от пота.
— Боже мой, это же та самая… из Зверополиса, из новостей…
— Она делает ему массаж сердца! По-настоящему!
— Смотри, как она это делает… это же офицер Хопс!
Джуди не обращала внимания. Пять циклов. Шесть. Её собственное дыхание стало сбивчивым, в боку заныло сломанное ребро, но она не останавливалась. И вдруг под её лапами тело мужчины дёрнулось. Он издал хриплый, булькающий звук и сделал судорожный, глубокий вдох. Его глаза закатились, потом медленно, с трудом открылись. Сперва в них было только безумное, животное непонимание и паника. Он увидел над собой вечернее небо, первые звёзды, огни фонарей, а затем… склонившуюся над ним морду крольчихи с огромными, полными предельной концентрации лиловыми глазами.
— Г-г-г… — попытался что-то сказать он, и снова закашлялся, пытаясь вдохнуть.
— Не двигайтесь, — сказала Джуди твёрдо, но спокойно, продолжая держать лапы на его груди, но уже не надавливая. — Вы упали. С вами всё будет хорошо. Скорая уже едет. Постарайтесь дышать ровно. Медленно.
Мужчина уставился на неё. Его взгляд был мутным, не в фокусе, но в нём медленно, как сквозь толщу воды, проступало осознание того, что он видит. Он видел не галлюцинацию. Он видел её.
— Ты… ты… — он прошептал, и в его голосе был ужас, замешательство и проблеск надежды.
— Офицер Джуди Хопс, — автоматически, по привычке, представилась она. — Лежите спокойно. Не пытайтесь встать.
В этот момент сквозь толпу, расталкивая людей, протиснулся Ник. Он вёл за собой того самого парня в толстовке, крепко держа его за скрученную за спину руку. В другой лапе Ник держал кожаную сумку-портфель.
— Поймал, морковка, — отдышавшись, сказал он. Его мех был взъерошен, на лапах — уличная грязь. — Пытался улизнуть через парковку за тем рестораном. Не рассчитал, что у лиса не только хитрый ум, но и довольно быстрые ноги. — Он бросил сумку рядом с пострадавшим и придавил вора коленом к тротуару, не давая ему пошевелиться. Вор, бледный и перепуганный, что-то бормотал.
— Хорошая работа, — кивнула Джуди, не отрывая взгляда от своего пациента, у которого пульс, кажется, начинал потихоньку выравниваться, но был всё ещё слабым.
Вскоре вдали, а затем и совсем близко, раздались пронзительные сирены. К месту подъехала сначала скорая помощь с мигалками, а следом — полицейская машина. Медики в ярко-синей форме быстро и профессионально сменили Джуди, подключили пострадавшего к мониторам, кислородной маске. Один из фельдшеров, молодой парень, увидев, кто только что проводил реанимацию, на секунду остолбенел, его рука с датчиком ЭКГ замерла в воздухе. Но затем он просто кивнул, и в его глазах читалось уважение.
— Спасибо, офицер. Вы сделали всё правильно. Вы купили ему время.
Полицейские, двое молодых патрульных, подошли к Нику.
— Мы примем его, сэр, — сказал один, принимая «сдачу» — ошеломлённого и тихо бормочущего что-то про «сумасшедшего лиса» вора.
Другой офицер смотрел то на Джуди, которая, наконец, поднялась, потирая онемевшие лапы, то на лежащего на носилках мужчину.
— Это вы… вы вызвали и проводили СЛР? — переспросил он, всё ещё не вполне веря своим глазам.
— Да, — просто ответила Джуди, выпрямляя спину. Всё её тело гудело от усталости и выброшенного адреналина. — Он упал прямо перед нами. Я начала реанимацию, а мой напарник преследовал того, кто попытался его ограбить.
Мужчину уже грузили в скорую. Он был в сознании, на лице у него была кислородная маска. Перед тем как двери закрылись, он слабо, дрожащей рукой поднял её и помахал в сторону Джуди. В его глазах уже не было шока, только глубокая, бездонная благодарность и всё то же лёгкое, не исчезающее недоумение.
Толпа вокруг, которая не расходилась, вдруг зааплодировала. Сначала робко, неуверенно, потом громче, искренне. Люди кричали «Молодцы!», «Так держать!», «Спасибо!». Для них это было не просто спасение жизни. Это было нечто из детских фантазий, ставшее явью: герои из мультфильма, настоящие, живые, пришли на помощь в самый обычный вечер в Лос-Анджелесе.
Полицейские взяли у них краткие, по существу показания, записали имена и новый адрес. Узнав, кто они такие, офицеры лишь переглянулись, и один из них не смог сдержать улыбки.
— Капитан Рейес будет доволен, — заметил он. — Вы только-только прибыли, а уже активно участвуете в жизни города. В самом лучшем смысле.
Когда всё окончательно закончилось, и улица снова погрузилась в свою вечернюю, будничную рутину, Джуди и Ник, наконец, медленно пошли домой. Они шли молча, плечо к плечу, но теперь их молчание было совершенно иным. Оно было наполнено не тягостным отчаянием и стыдом, а тихим, глубоким, усталым удовлетворением. Они были чужими здесь, они пахли потом, травой из бани и улицей, они были бездомными в чужом мире. Но они всё ещё были полицейскими. И сегодня они доказали это не только этому городу, не только этим людям, но и, в первую очередь, самим себе. Они были не обузой. Они могли быть полезны.
Вернувшись в свою тихую, пустую квартиру, они, превозмогая смертельную усталость, всё же заставили себя приготовить ужин. Джуди, движимая каким-то глубинным, ностальгическим импульсом, нашла морковь, муку, яйца и испекла тот самый морковный пирог. Он получился неровным, с подгоревшей корочкой с одного бока, но когда они сели за кухонный стол и отломили по куску, его запах — сладкий, пряный, тёплый — наполнил комнату чем-то неуловимо домашним. Джуди вдруг рассмеялась — коротко, с облегчением, почти истерически.
— Знаешь, Ник, сегодня, когда я набирала 911… это было самое нормальное, самое привычное, что я делала с тех пор, как мы здесь оказались. Я чувствовала… себя.
— Да, — кивнул он, и в его золотистых глазах светилось полное понимание. Он отломил ещё кусок пирога. — Мы не просто выживаем здесь. Мы можем быть полезны. Мы не обуза. Мы — полицейские. Пусть и самые необычные на всём Западном побережье.
— Самые необычные полицейские в Лос-Анджелесе, — с лёгкой ухмылкой добавил он. — Но, кажется, нас уже приняли на работу. Неофициально.
Позже, умывшись и с трудом заставив себя помыть посуду, они устроились на неудобном диване. Ник включил телевизор, наугад переключил на канал, где шёл старый, чёрно-белый детектив. Они укрылись одним большим, колючим пледом и смотрели. Но вскоре Джуди перестала следить за запутанным сюжетом. Она смотрела на мелькающие тени на экране и видела пустоту за окном, слышала диалоги сыщиков и слышала гул одиночества, который всё ещё витал в углах их квартиры.
— Ник? — тихо сказала она, когда на экране пошла заставка.
— М-м? — отозвался он, уже почти дремавший.
— У нас тут… никого нет. Вообще. Кроме Риверса и Гомеза. И то, они…
Ник выключил звук телевизора. В комнате воцарилась глубокая тишина, нарушаемая лишь мерцанием немого экрана.
— Я знаю, — просто сказал он.
— Нет друзей. Ни знакомых. Никого, чтобы позвонить и просто… поболтать. Просто пустота. И мы двое в этой пустоте.
Он повернулся к ней, обнял, притянул к себе. Она прижалась к его плечу, и вдруг слёзы, которые она сдерживала весь вечер, хлынули наружу — тихие, без рыданий, но неудержимые.
— Я тоже этого боюсь, — признался он, гладя её по спине. — Я тоже. Но мы не одни. Мы вместе. Это не то же самое, что быть одному. Понимаешь? У нас есть друг друга. — Он положил лапу ей на живот. — И этого маленького, пока ещё тайного, карапуза. И, как минимум, двоих людей в полицейской форме, которые, хоть и по долгу службы, но проявили к нам человечность. Это мало. Очень-очень мало. Но это уже не пустота. Это точки на карте. Опора. Фундамент, может, и хлипкий, но наш. Мы можем строить отсюда.
Джуди слушала, её рыдания постепенно стихали, превращаясь в прерывистые вздохи. Его слова не делали мир вокруг менее огромным и чужим, не наполняли его внезапно дружескими лицами. Но они ставили в этом мире точку опоры. Якорь. И этим якорем были они сами. Их двое.
— Просто… я так скучаю по дому, — прошептала она, вытирая морду тыльной стороной лапы. — По запаху дождя в Райончике Сахары. По гомону в зале департамента по утрам. Даже по этой ужасной столовой еде.
— И я скучаю, — честно признался Ник. — По нашему участку с его вечным беспорядком. По этим отвратительным, приторно-сладким пончикам, что продаёт тот парень в киоске у здания ZPD. По возможности просто… быть на своём месте. — Он усмехнулся, и в этой усмешке уже было немного обычного, знакомого тепла. — Но мы вернёмся. Это не вопрос «если», а вопрос «как» и «когда». Я тебе обещаю. А пока… пока у нас есть вот эта, с позволения сказать, квартира. Этот дурацкий, говорящий ящик. Запасы моркови в холодильнике. И друг у друга. И мы можем скучать вместе. Это, знаешь ли, уже неплохо. Это даже… по-своему ценно.
Он снова включил звук. Фильм подходил к концу, лились завершающие, меланхоличные аккорды саксофона. Они досмотрели его молча, уже не вникая в сюжет, а просто позволяя этому мерцающему свету и тихой музыке заполнять пространство комнаты, создавая иллюзию уюта и какой-то призрачной нормальности.
Когда на экране пошли финальные титры, Джуди потянулась к своему телефону, валявшемуся на подлокотнике. Яркий свет экрана осветил её уставшую морду. Был почти двенадцать.
— Ложимся? — спросила она, голос был осипшим от слёз, но спокойным.
— Ложимся, — кивнул Ник, зевнув во всю свою лисью пасть. — Завтра у нас, по сути, выходной. Можно выспаться как следует. Никуда не торопиться. А потом… потом, послезавтра, будем думать о новом дне. С новой одеждой, которая будет пахнуть просто тканью, а не страхом. И с новыми, пусть и крошечными, но нашими силами.
Они потушили свет, погасили телевизор и в полной, кромешной темноте добрались до кровати. Одеяло было холодным. Они легли, и Джуди, после мгновения колебания, перевернулась к нему спиной. Ник без слов понял, обнял её сзади, прижав к своей груди, его лапы легли на её живот, а морда уткнулась в затылок между её длинными, теперь расслабленными ушами.
— Спасибо, Ник, — прошептала она в темноту.
— За что, морковка? — его голос был уже сонным, густым, как мёд.
— За то, что ты здесь. За то, что ты… ну, знаешь. Мой хитрый лис. Мой напарник.
Она почувствовала, как его губы растянулись в улыбке у неё в меху на затылке.
— Глупый кролик, — так же тихо, с нежностью ответил он. — Спи. Всё будет хорошо. Не сразу. Не завтра. Но будет. Я обещаю.
Они лежали, прислушиваясь к несовпадающему ритму дыхания друг друга, к тиканью будильника на тумбочке, к отдалённому, вечному, неумолимому гулу Лос-Анджелеса за окном. Чужой, непостижимо огромный мир спал или бодрствовал в своём бесконечном, равнодушном ритме. А в маленькой, тёмной, почти пустой квартире на третьем этаже ничем не примечательного дома двое потерянных, выброшенных из своей реальности существ засыпали, крепко, до боли держась друг за друга, — их собственная, хрупкая и тёплая, вселенная в сердце бескрайней чужой пустоты. У них не было ничего, кроме этой спасительной, животной близости, этого островка тепла посреди холодного океана незнакомого мира. Но в эту долгую, трудную, полную испытаний ночь этого — его дыхания у неё за спиной, его лап на её животе, защищающих их будущее, — этого было достаточно. Более чем достаточно.