Найти в Дзене
Жизнь и Чувства

Петербургское ожидание солнца

Человек — дитя света. Его душа, хоть порой и питается изысканной грустью сумерек, тянется к солнцу, как подсолнух. Есть в солнечном луче что-то первобытно-радостное и безусловно доброе. Он греет не просто кожу, а что-то глубже — где-то там, что некоторые называют душой. А ещё, солнце — это обещание, что мир открыт, виден до горизонта и полон красок. Это природный антидепрессант, подаренный самим небом. И вот на фоне этой общечеловеческой тяги к светилу особенно контрастно и драматично выглядит судьба одного конкретного города на Неве. Петербург вошёл в свой «серый период» — ту фазу года, когда палитра мира сужается до сдержанной, но виртуозной игры всех оттенков свинца и тумана. Двадцать два дня без солнца. Цифра, которая звучит как приговор. Двадцать два дня плотные, ватные облака, не пропускавшие ни лучика, были единственным пейзажем за окном. Наверное, только в Петербурге хмурое небо становится предметом такого пристального, почти профессионального изучения. Горожане двигаются п

Человек — дитя света. Его душа, хоть порой и питается изысканной грустью сумерек, тянется к солнцу, как подсолнух. Есть в солнечном луче что-то первобытно-радостное и безусловно доброе. Он греет не просто кожу, а что-то глубже — где-то там, что некоторые называют душой. А ещё, солнце — это обещание, что мир открыт, виден до горизонта и полон красок. Это природный антидепрессант, подаренный самим небом.

И вот на фоне этой общечеловеческой тяги к светилу особенно контрастно и драматично выглядит судьба одного конкретного города на Неве.

Петербург вошёл в свой «серый период» — ту фазу года, когда палитра мира сужается до сдержанной, но виртуозной игры всех оттенков свинца и тумана.

-2

Двадцать два дня без солнца. Цифра, которая звучит как приговор. Двадцать два дня плотные, ватные облака, не пропускавшие ни лучика, были единственным пейзажем за окном.

Наверное, только в Петербурге хмурое небо становится предметом такого пристального, почти профессионального изучения. Горожане двигаются по улицам, подчиняясь невидимым законам этого серого города: взгляд приспущен к брусчатке, поднят — лишь на секунду, для быстрой диагностики небесного «потолка»: не появилась ли там, на высоте, та самая брешь?

В отсутствие настоящего солнца его роль начинают исполнять суррогаты: искусственное золото оконных огней и их холодные, дрожащие двойники в воде.

И вот в эту устоявшуюся серую реальность, как сигнал надежды из другого измерения, проникает весть от синоптика Колесова. Сообщение простое, почти сухое: 12 декабря. Солнце. После 22-дневного перерыва.

А дальше — сюрприз. Но не тот, о котором мечталось. Светило, едва появившись, тут же делает реверанс и уступает место морозу. «Завтра будет гололедица, — предупреждает оракул, — а на выходных минус восемь. Ирония судьбы налицо: город, соскучившийся по теплу и свету, получит вместо этого искристый, острый, колючий холод. Солнце, если и выглянет, будет лишь подсвечивать эту ледяную гримасу, а не согревать.

Так и живёт этот удивительный город. В вечном балансе между возвышенной тоской по лазури и суровой, прекрасной прозой севера. Он ждёт солнце, как ждут дорогого гостя, который всегда опаздывает и приходит не с теми подарками. Но ждут. Потому что без этой надежды на луч, на просвет в серой ткани небес, питерская зима была бы просто долгой, тёмной и очень холодной ночью...

-3