Алёне 45. Её молодость — это классическая песня российской глубинки 90-х: школа, техникум, пустота и мечты о большом городе. В Москву она приехала лет двадцать пять назад не одна, а с парнем. Мечтали, горели. Снимали угол в страшной коммуналке на самой окраине. Работы — рынок, потом дешёвое кафе, потом уборка подъездов. Парень не выдержал этого пресса. Спился стремительно и исчез, оставив её одну. Совсем одну. И с ребёнком под сердцем.
Вся жизнь Алёны с тех пор — это метро, швабра, вечный подсчет копеек и тихая, глухая ярость. Ярость на судьбу, на город, который не принял, на мужчин, которые ломаются. Через лет десять появился шанс — познакомилась с москвичом. Своя, пусть и старенькая, двушка. Вышла замуж почти без раздумий. Не за любовь, а за крышу над головой для дочери. Муж, увы, оказался из той же оперы, что и первый парень — бутылка быстро заняла в его жизни главное место. Но терпеть приходилось. Квартира-то его. Уйти — значит снова в ту самую беспросветную нищету, но уже с подростком на руках.
Её отдушина и её боль — дочь Яна. Единственное, что получилось красиво и правильно. Сейчас ей уже 18 лет, статная, с черными, как смоль, волосами до пояса и грустными миндалевидными глазами. Девушка мечтательная, выросшая в телефоне. Её мир — это TikTok, подружки, томные взгляды и мысли о «том самом».
И эти мысли пугают Алёну больше всего. Потому что Яна вечерами жалуется: «Мама, да они все пустые. Эти пацаны. Либо сразу «ко мне приезжай», либо только про тачки и дота. Ни поговорить, ни романтики. Ума ни у кого».
Алёна слушает, и у неё холодеет внутри. Она-то знает, чем это кончается. Она тоже ждала принца, а получила вечный запах перегара и унизительную зависимость от чужой жилплощади. «Ум» в её сегодняшнем словаре имеет одно значение — стабильная крыша над головой. Не метафорическая, а самая что ни на есть бетонная. И когда судьба, наконец, дала слабину — муж-алкаш, запив особенно сильно, долгое время всех изводил, и в конце концов попал в больницу с белой горячкой, — Алёна, не выдержав, собрала их с Яной нехитрые пожитки и съехала. Снова в съёмную, в ту же глушь, но уже без побоев и оскорблений. И с дикой, звериной решимостью: для дочери должно быть иначе. Любой ценой.
Эту цену она увидела в лице Дмитрия. Сосед по подъезду.
Как-то в «Магнита» поздним вечером. Алёна, смертельно уставшая после смены, автоматически перекладывала в корзинку самое дешёвое: пачку гречки, тюбик майонеза, куриные окорочка по акции. Мысли путались, крутясь вокруг одного: аренда, свет, сбережения тают на глазах. Алёна тащила пакет с продуктами — банка тушёнки, макароны, пачка самого дешёвого чая. Рука немела под тяжестью, а в голове гудела одна мысль: «Дожить бы до зарплаты».
И вот уже подходят к дому, у двери стоял мужчина и с растерянным видом крутил в руках пластиковую карточку от домофона. Он что-то бормотал себе под нос, тыкал карточкой в металлическую коробку на стене, но та молчала, не реагируя зелёным светом. Дверь не открывалась.
«Не работает?»— автоматически спросила Алёна, замедляя шаг.
Он вздрогнул и обернулся. Лицо — круглое, с неопрятными усиками и лысеющей макушкой.
«Да вроде только что…А теперь — нет, — пробормотал он. — Магнит, наверное, размагнитился. Или я».
Алёна поставила пакет.Что-то в этой беспомощности, в его растерянности перед обычной карточкой, отозвалось в ней. Не сочувствием, а скорее профессиональной оценкой: вот он, человек, который в быту не приспособлен. И пока он пытался «договориться» с домофоном, она молча достала из кармана свою карту, приложила — щёлк, зелёный свет. Дверь открылась.
«О, спасибо вам большое! — он искренне обрадовался, будто она совершила чудо.
«Ничего страшного,— сказала Алёна, поднимая свой пакет. — Бывает. Вы в какой квартире?»
«На пятом ,55-я. Дмитрий».
«А я Алёна, с шестого. Совсем соседи».
Лифт опять не работал. Они поднимались по лестнице молча. Дмитрий тяжело дышал, уже на третьем этаже на лбу у него выступила испарина. Алёна шла медленно, не столько из вежливости, сколько из-за усталости. У его двери на пятом он снова засуетился, роясь в карманах в поисках ключей. И вдруг обернулся: — Может, зайдёте? Чайку? Я… я как раз собирался. В благодарность». Он произнёс это так неловко и неуверенно, будто предлагал не чай, а что-то запретное. В его глазах читалась такая пронзительная, почти детская надежда на немного человеческого общения, что Алёна, всегда осторожная, на этот раз не смогла отказать. Что-то подсказывало: этот человек не опасен. Скорее, жалок.
«Знаете, а почему бы и нет, — кивнула она, и в её голосе впервые за долгое время появились нотки не служебной, а какой-то иной, расчётливой теплоты. — Чай — это хорошо».
Она переступила порог, и дверь закрылась. Началось.
Алёна зашла. Дмитрий копошился на кухне, рассказывая о себе. А она слушала и делала в уме молниеносную инвентаризацию.
Актив. Квартира. Двушка. Москва. Не центр, но и не окраина. Достаточно хорошая квартира, нужно сказать. Наследственная. Мужчина, 39 лет. Не женат. Детей нет. Родни, вроде, тоже. Один. Финансы. «Миллион ещё есть, растягиваю», — сказал он. Мало, но не нищета. Но есть и пассивы: Внешность. Ну… Мужчина. Пухлый, лысеющий, с неудачными усами. Но живой. Работа. Не работает. Сидит на всём готовом. Но это же и плюс — всегда дома, под каблуком будет. Здоровье. «Да давление, сердце слабое, печень шалит…» — обмолвился он. И в голове Алёны, цинично и чётко, щёлкнуло: не долгожитель, так что это вообще в актив нужно записать.
Итог: активы значительно перевешивают пассивы. Особенно если ты — мать без денег и жилья, отчаянно ищущая причал для своей красивой дочери. Проект «Яна и Квартира» был утверждён к немедленной реализации.
Объект, то есть Дмитрий, заслуживает всё же более внятного описания. Ему 39, но выглядит он на все 50. Это ходячий памятник сидячему образу жизни. Килограммов 120, из которых значительная часть — стратегический запас на животе, бережно хранимый под растянутой футболкой. Волосы с макушки мигрировали на затылок и бока, где были зачёсаны в сложную архитектурную форму, гордо именуемую «философским пучком». Усы… Боже, эти усы! Жалкие, жидкие полоски, словно две гусеницы.
Он не работает 5 лет. «Я устал пахать, Алёна, — признался он. — Хочу для себя пожить». Его жизнь — это священный ритуал: подъём в час-два дня, завтрак из пельменей, мир виртуальных компьютерных битв, где он — грозный «Лорд_Димитриус», ужин и отбой под утро. Мир ограничен экраном монитора и окном в подъезд.
Женщины его обходят стороной. Не потому что злой — он безобиднее комнатного растения. А потому что его попытки общения напоминают падение шкафа в тишине библиотеки: громко, нелепо и все только морщатся. Он цитирует непонятные цитаты, шутит шутки для своих же игровых друзей, а реальная девушка для него — существо с другой планеты.
Именно на эту планету и предстояло высадиться Яне.
Разговор с ней был жёстким и быстрым. На кухне их съёмной клетушки.
«Яна, слушай сюда. Видела Дмитрия, соседа нашего. Толстый, с усами такой».
Яна, не отрываясь от телефона: «Ну…»
«Квартира у него своя. Двушка. Одинок. Ни жены, ни детей».
Яна подняла глаза, почуяв подвох. «И… что?»
«А то, что ты с ним поживёшь. Присмотришь. Мужик он тихий, незлобный. А тебе где жить? Я одна не потяну. Твои парни… что они дадут? Гулять по ТЦ? А потом — либо бросит, либо на шее сидеть будешь. А тут — перспектива».
В глазах Яны был чистый, неподдельный ужас. «Мама, ты в себе?! Ему лет шестьдесят же! Он жирный, не работает! Ты что, хочешь, чтобы я с ним…»
«Не сразу! — парировала Алёна, будто составляла бизнес-план. Да и 39 ему всего, самый расцвет. Подружись сначала. Заходи. Он от женского внимания с ума сойдёт. А там… он же не вечный. Сердце, печень… Поплатишься немного, зато потом хозяйкой будешь, а не приживалкой!»
В её голосе не было злобы. Была холодная, выстраданная арифметика выживания. Яна плакала, кричала, что это мерзко, что это как в рабство. Алёна лишь хрипло бросила: «А ты думаешь, жизнь — это твои сторис в "пентаграмм"? Красота, молодость пройдёт. Квартира — останется. Выбирай: или как я в 45, без угла, или умная девочка с будущим».
Выбора не было. Яна, сжавшись в комок, прошептала: «Ладно… только в гости сходить».
Визит обставили как случайность. Алёна «забыла» платок, Яна пошла вернуть, да с пирожками.
Яна, бледная, стояла у двери. Дмитрий открыл. Спортивные грязные штаны, футболка тоже в чём-то улеплена. Увидев её, он испытал шок, панику, восторг и попытку изобразить томную небрежность.
«Яна?! Заходи! Извини за беспорядок, я как раз… важным делом занят». Рейд в подземелье с гильдией. Платок где-то, наверное, в коридоре.
Квартира пахла пылью, старым ковром, вчерашней лапшой и чем-то, что лучше не упоминать. Дальше был театр абсурда. Дмитрий, пытаясь блеснуть, связал философию Ницше и Марвел, хвастался прокачанным эльфом-магом. Яна кивала, думая о побеге.
Её мысли: «Боже, как пахнет… и он смотрит, как на десерт».
Его мысли: «Она слушает! Наверное, оценила мою эрудицию! Надо предложить ей быть принцессой в гильдии».
Уходя, она выдохнула. Он же парил в облаках: «Она пришла! Сама!»
Алёна начала действовать. Участила визиты «помыть окна», приходила с Яной, намекала: «Вот бы тебе, Димочка, такую хозяйку».
Дмитрий влюбился. Его ухаживания были специфичны: мемы с котиками ВКонтакте, скриншоты побед в играх и стихи. Стихи уровня: «Наступил я как-то в лужу, намочив свою рейтузу. Но увидел я твои арбузы — сразу высохли рейтузы!»
Яна в ужасе показывала матери. Та, стиснув зубы: «Терпи. Пишет — значит, думает о тебе».
Но в этой карикатуре проступили человеческие черты. Узнав, что Яна простужена, Дмитрий, преодолев лень и страх перед улицей, притащил ей целую аптеку и три вида чая. Молча передал пакет, пробормотал «Выздоравливайте» и, запнувшись, сбежал.
Яна, глотая таблетки, сказала: «Он, вроде, и не злой…»
«Вот видишь!— торжествовала Алёна. — Душа есть!»
Кульминация наступила, когда Алёна оставила их вдвоём «разбирать книги». В гробовой тишине, пролив половину чая, Яна не выдержала.
«Дмитрий, вы же понимаете, зачем мама меня к вам водит?»
Он растерянно:«Для компании? Вы приятная девушка…»
«Она думает, мы можем быть вместе. Из-за квартиры». Она выпалила это жестоко, надеясь на скандал и конец кошмару.
Дмитрий долго молчал, глядя на свои тапочки. Вздохнул так, что живот колыхнулся.
«Я знаю».
«Что?»
«Знаю, что вашей маме квартира нужна. А я вам… противен».
Он сказал это без злобы. Констатация.
«Я знаю, что я жирный, не работаю и умру скоро. Алёна Анатольевна про печень спрашивала. Я всё понимаю».
Потом добавил, уже почти шёпотом: «Я завещание напишу. Оставлю вам. Честно. Вы хорошие. Лучше вам, чем государству».
Это было самое нелепое, самое щемящее и самое честное предложение из всех возможных.
Прошло полгода. Драма не случилась. Трагедия не разразилась. Комедия тоже как-то поблёкла. Началась просто… нудная, серая жизнь.
Яна пару раз в неделю заходит к Дмитрию. Пока не как к жениху. Как к странному, одинокому знакомому. Иногда пьют чай, смотрят сериал, который выбирает она. Он перестал слать стихи, но иногда присылает смешные видео с котами. Он даже пытался готовить — однажды испёк ужасные, подгоревшие сырники. Она вежливо сказала «спасибо», а потом выбросила.
Алёна потирает руки. Процесс идёт. Она уже знает, какую стену в той двушке снесёт, чтобы сделать евроремонт. Она постоянно копеечку откладывает — «на будущее обустройство». Её разговоры с Яной теперь полны практических деталей: «А у Димы шторы надо поменять, страшные.
Яна слушает и молчит. Она смотрит на Дмитрия, который радостно суетится, наливая ей чай, и видит не уродца, а большого, нелепого ребёнка. Жалость? Да. Брезгливость? Почти прошла. Любовь? Почти. Есть какая-то привычная обязанность. Как ухаживать за старым, нелюбимым, но своим псом.
Дмитрий… Дмитрий счастлив. У него есть молодая девчонка, которая приходит. Которая не кривится. Он купил новые тапочки и даже задумался о том, чтобы начать ежедневно мыться. «А то вдруг…
Кто прав? Все и никто. Алёна борется за выживание дочери методами, на которые её загнала жизнь. Яна плывёт по течению, не находя сил выпрыгнуть из этой лодки. Дмитрий покупает за призрак заботы своё одиночество.
А жизнь, знаете ли, она всегда права. Даже когда она неправа до самого основания. Она просто идёт. Нудно, медленно, день за днём. Вот и вся история. Без морали. Без вывода. Просто — жизнь как она есть. Скучная, некрасивая и до боли реальная.
На днях они втроём выносили старый диван из подъезда Дмитрия. Алёна командовала. Яна молча тащила угол. Дмитрий, красный от натуги, пытался не уронить. Соседи смотрели с любопытством. А они просто несли диван. Как будто так и надо. Как будто это и есть самое обычное дело на свете.
Возможно, шанс у них и есть. Но это будет не тот шанс, о котором пишут в романах или показывают в сериалах. Это шанс на тихое, взаимовыгодное сосуществование. На странную, лишённую романтики, но прочную зависимость. Квартирный вопрос в России, он ломает судьбы, подменяет чувства, заставляет умных и красивых девушек рассматривать нелепых мужчин не как людей, а как путёвку в безопасность.
Будут ли они счастливы? Нет. Счастье — не для таких историй. А будет ли у них своя, серая, спокойная жизнь? Вполне возможно. Будет чай по вечерам, совместный просмотр телевизора, обсуждение скидок в «Магните». Будет тихое перемирие между молодостью и старостью, между красотой и безопасностью, между мечтой и расчётом. Они будут нести свой общий диван — символ этого неуклюжего, тяжёлого, но общего быта.
И, возможно, через год или пять, сидя на этом самом диване в унаследованной двушке, Яна поймёт мать безо всяких слов. А Алёна, глядя на дочь, которая не моет подъезды и не считает каждую копейку до зарплаты, почувствует не вину, а страшную, изматывающую усталость и тихое, горькое удовлетворение. Задание выполнено. Дочь пристроена. Крыша над головой у неё теперь своя, бетонная.
Вот такие дела. Всем спасибо.