Свой брак я всегда считала вполне надёжным. Не идеальным — таких, наверное, и не бывает, — но крепким, спокойным, понятным. Мы с Игорем жили ровно, без бурных всплесков, зато с ощущением стабильности. Мне казалось, что у нас всё хорошо, что жизнь идёт своим чередом.
Но в какой-то момент всё начало тихо и незаметно рассыпаться. Игорь стал будто растворяться из семьи. Он всё меньше появлялся дома, всё реже разговаривал со мной, а на сына вообще смотрел как на помеху.
Раньше он мог часами строить с Артёмом башни из кубиков или читать ему сказки, а потом вдруг перестал уделять ему любое внимание. Я просила его помочь по дому — он раздражённо отмахивался. Просила провести выходной вместе — он злился.
— Да дайте вы мне отдохнуть хоть на выходных! — однажды сорвался Игорь. — Вы меня уже достали!
Я пыталась не принимать это близко к сердцу. Уговаривала себя, что он просто устал, что у него неприятности на работе, что это временно… Знаете вот это чувство, когда пытаешься натянуть сову на глобус? Вот этим я и занималась — убеждала себя, что всё нормально.
Но нормально не было. С каждым днём становилось только хуже. Он раздражался буквально на всё — на детский смех, на шум чайника, на то, что я спросила, как прошёл его день. Будто мы с Артёмом каким-то образом были причиной его неудач и плохого настроения.
На выходных он всё чаще исчезал. “К друзьям”, “в зал”, “по делам” — вариантов было много, но ни один не звучал правдоподобно. Домашними делами он перестал заниматься совсем. Всё делала я, и всё равно оставалась виноватой по всем пунктам.
Я начала думать о разводе, но, как оказалось, Игорь меня опередил.
Причём повод выбрал… ну, прямо скажем, очень удобный. Я приготовила ужин, который раньше он любил, а тут вдруг услышала, что готовить мне вообще нельзя — испорчу продукты.
— Я больше не могу это терпеть. Хочу развестись, — заявил он, как будто обсуждал погоду.
Естественно, проблема была не в ужине. Но спорить я не стала. Истерик устраивать не собиралась: какой смысл удерживать человека, который уже ушёл душой? Я только кивнула.
Думаю, Игорь ожидал слёз и мольб о том, чтобы подумать ещё. Но я спокойно приняла его решение. Мы и правда уже не были семьёй — только видимостью.
Развелись мы быстро: делить было почти нечего. Я взяла кредит и выкупила его долю квартиры — мне хотелось, чтобы у Артёма осталось стабильное место, “дом”, а не чемодан с вещами.
Через пару недель после развода знакомые шёпотом сообщили мне, что Игорь ушёл к другой женщине. Я не удивилась. Слишком многое в его поведении укладывалось в эту картину. Просто пазл сложился.
Но одно по-настоящему ранило — его отношение к сыну. Он не просто отдалился от меня, он как будто вычеркнул Артёма из жизни. Не позвонил, не написал, не попытался объяснить маленькому ребёнку, почему он вдруг исчез. Просто собрал вещи и ушёл.
Артёму было тогда всего пять. Мне пришлось самой объяснять всё, насколько только позволял возраст. А Игорь… Игорю, видимо, это казалось пустяком.
Два года — ни звонка, ни смски, ни попытки увидеть ребёнка. Пустота. И вот однажды — как гром среди ясного неба — он решил “вспомнить”, что у него есть сын. Причём не из желания восстановить связь, а потому что я отказала ему в одной просьбе, которая касалась уже наших взрослых дел.
Игорь оскорбился — и тут вдруг стал отцом года.
— Это мой сын, и я имею право участвовать в его жизни, — заявил он тоном прокурора.
— Участвуй, кто тебе мешает? — пожала я плечами. — Только не думай, что это что-то меняет между нами.
Артём поначалу насторожился. Но дети такие… Им стоит сделать шаг навстречу, и они уже готовы снова верить. Он снова радовался звонкам, поездкам, подаркам.
Но спустя пару недель я заметила, что сын стал каким-то задумчивым. Вёл себя так, как ведёт, когда что-то скрывает и боится признаться. Я не торопила его — знала, что придёт сам.
Пришёл. С заплаканными глазами и красным носом.
Если бы меня попросили угадать, от чего он плачет, я бы перебрала тысячу вариантов. Но услышанное… выбило почву из-под ног.
Оказалось, что Игорь заставлял его говорить мне, что Артём хочет “полную семью”, чтобы я “простила папу”. Ещё и велел ему вести себя плохо дома — “чтобы мама поняла, как сложно быть одной”.
A за “правильное поведение” обещал купить новый планшет.
Пятилетнему ребёнку.
— Мама, я не хочу плохо себя вести… — всхлипывал Артём. — Это неправильно… а папа говорит, что так надо… и что он тогда мне подарок купит…
Я едва сдержалась, чтобы не заплакать вместе с ним. Сына я сразу обняла. Разъяснила, что он всё сделал правильно, что он ни в чём не виноват, что папа просто сказал глупость.
— В следующий раз скажи ему честно, что ты мне всё рассказал, — мягко сказала я. — И что я его план не одобрила.
Сын так и сделал. И после этого Игорь исчез снова. Видимо, без манипуляций интерес к ребёнку у него опять пропал.
Мне потребовалось много времени, чтобы объяснить Артёму: это не он плохой, это папа просто… такой. Непостоянный, безответственный, эгоистичный.
Сейчас, оглядываясь назад, у меня нет ни одного приличного слова для характеристики Игоря. Сам разрушил наш брак, сам бросил ребёнка, сам втянул его в свои игры… Это не просто цинизм — это какая-то черствость на уровне камня.
Мне многие советуют лишить его родительских прав. И, признаться, я серьезно думаю над этим. Не потому, что хочу отомстить, а потому что не хочу, чтобы человек, способный манипулировать собственным ребёнком, имел хоть какое-то влияние на его жизнь.
Мой сын заслуживает лучшего. А Игорь… пусть остаётся где-то в прошлом.
Там ему самое место.