Щенок сидел на полу и выглядел так, как будто его только что уволили с должности прораба: уши прижаты, глаза виноватые, под лапами поводок, намотанный на узел. Хозяин стоял рядом, уцепившись за ручку переноски, как за последнюю надежду, и нервно дёргал ногой.
— Ну вот, — вздохнул он. — Смотрите. Это лицо человека, который сожрал мой ремонт.
Лицо, надо сказать, было довольно милое: рыже-белая морда, тёмный нос, глаза-пуговки. Породы в нём намешано столько, что кинологи, вероятно, бы подрались из-за определения. Из того, что я увидел по первым трём минутам: возраст месяцев пять, энергии — как у бригады строителей перед обедом, мозг — как у подростка, впервые попавшего в ТЦ.
— Чем именно он провинился? — уточняю, хотя уже примерно представляю.
Мужчина — лет сорока, высокий, в хорошей городской офисной куртке — выдыхает так, как будто я спросил: «чем вас обидела жизнь?»
— Стены, — перечисляет. — Обои. Углы. Плинтуса. Дверной косяк. Квартира после ремонта, вы понимаете? Дизайнер, всё в тон, кредит, плитка из Италии. А это чудо — как будто решила проверить, насколько у меня крепкие нервы. Я прихожу, а там… — он жестом показывает «ад и содом».
Щенок в этот момент осторожно тянется к моей руке и облизывает пальцы. Очень убедительный преступник.
— Один дома остаётся? — спрашиваю.
— Да, — кивает. — Я же работаю. Утром ухожу, днём прихожу пообедать, вечером — часов в девять. Гуляем нормально, по часу. Игрушки есть. Но ему мало. Он всё время куда-то роется, суетится, рвёт. И самое главное, — мужчина подаётся вперёд, — всё именно в коридоре. Возле двери. Как будто он туда туннель рыть пытается.
Я на это внутренне киваю. Классика тревоги разлуки: собака роет и грызёт ближе всего к выходу. Пытается прорваться туда, где последний раз видела хозяина. Но вслух пока ничего не говорю. Сначала нужно понять, с чем мы имеем дело — с собакой или с человеком.
— Давайте знакомиться, — говорю. — Я Пётр. А вы?
— Андрей, — вздыхает он. — Хотя по уровню того, как я справляюсь с жизнью, можно просто «клиент».
— Хорошо, Андрей, — киваю. — А щенка как зовут?
— Ремонт, — мрачно отвечает он. — Но по паспорту — Джой.
Я смеюсь. Джой тут действительно присутствует, но явно не для хозяина.
Пока я осматриваю щенка — уши, зубы, живот, суставы — Андрей ходит по кабинету туда-сюда и бубнит:
— Я ему всё купил. Лежанку, игрушки, конги эти ваши, вкусняшки. Ничего не помогает. Стоит только выйти — он как сорвётся. Возвращаюсь — стена минус. Это же ненормально? Он же больной какой-то?
— Для начала давайте определимся, кто из вас двоих более ненормальный, — предлагаю. — Он или человек, который оставляет пятимесячного ребёнка один на восемь-девять часов и ждёт идеального поведения.
Андрей замолкает и смотрит на меня. Потом хмыкает:
— Знаете, Пётр, вы гораздо честнее, чем некоторые психологи.
— Я дешевле и без дивана, — соглашаюсь. — Но зато с уколами.
Щенок тем временем виляет хвостом и пытается залезть мне на колени. Если у него и есть диагноз, то звучит он как «нужда в хозяине тяжёлой степени».
— Смотрите, — объясняю, — у вас подросток. Много энергии, мало опыта. Плюс он очень зависим от вас. Когда вы уходите, ему страшно и скучно. Он грызёт стены не из ненависти к дизайн-проекту. Он просто пытается что-то сделать со своей тревогой и… с пространством.
— С пространством? — удивляется Андрей.
— Ну да. Бывает такое, — пожимаю плечами. — Собака как будто пытается перестроить мир под себя. Грызёт, где ей некомфортно. Вы говорите, всё в коридоре?
— Угу, — кивает. — В коридоре и возле двери на балкон.
— А если вы дома? Тоже грызёт?
— Нет, — признаётся. — Ну, может, тапки прихватит. Но стены — нет. Стены — только когда я ухожу.
Я смотрю, как он это говорит, и в эту секунду понимаю, что главный вопрос ещё не задан.
— Андрей, — осторожно начинаю. — А вы сами домой как идёте? Легко? Радостно? Или вот это всё — с тяжёлым вдохом у подъезда?
Он моргает.
— С тяжёлым, — честно говорит потом. — Сначала в магазин, потом кружок по району, потом ещё с собакой по второму кругу… Я могу у подъезда пять раз сигарету докурить, прежде чем решусь подняться.
Щенок в этот момент укладывается на его ботинок и тихо вздыхает. Как будто подтверждает: «Ага. Знаем мы этого».
— Расскажите мне про квартиру, — прошу. — Как давно живёте, как оказались.
Андрей криво улыбается.
— Это квартира… бывшей, — выдыхает. — Точнее, когда-то — наша. Сейчас… как музей.
И уже другим, более сухим голосом добавляет:
— После развода она ушла, я остался. Нам по суду так удобней, ипотека на мне, ей отступные, всё честно. Ремонт делали вместе, год назад, когда ещё пытались «спасти отношения».
Он делает пальцами кавычки в воздухе.
— Ремонт получился, отношения — нет. Она ушла через три месяца. А я остался в этом идеальном интерьере, который мы делали под «новую жизнь».
— И как вам в нём? — спрашиваю.
Андрей пожимает плечами.
— Как на чужой выставке. Вся эта бежево-серая красота, трековые светильники, шторы в пол. Сам я никогда бы так не сделал. Но тогда… — он замолкает. — Тогда казалось, что, если будет красиво, перестанем ругаться.
Щенок дёргает поводок и тянется лизнуть его руку. Тот машинально гладит пса.
— Не перестали, — продолжает Андрей. — Она ушла. Я остался с кухней за пол-ляма и кроватью, на которой до сих пор не могу нормально спать.
Он усмехается:
— Иногда думаю, что это не Джой грызёт стены, а моя психика через него.
Вот, собственно, мы и подошли к сути.
— Смотрите, — говорю я. — Щенок — это существо без контекста. Он не знает, что здесь делали ремонт, что кто-то ушёл, что у вас кредит. Он знает только: в этой коробке живёт мой человек. Этот человек входит сюда напряжённый, выдыхает у двери, ходит по квартире, как по минному полю. Здесь часто тяжёлый воздух. Иногда он садится на кухню и смотрит в одну точку.
Андрей моргает. Похоже, я угадал и попал куда надо.
— Собаки очень чувствуют атмосферу, — продолжаю. — Для него эти стены — не «дорогой ремонт». Это фон, на котором вам плохо. И он делает с ним то, что умеет делать с тем, что пугает: грызёт, царапает, пытается разрушить, как будто откусив кусок обоев, он уменьшит ваш дискомфорт.
— То есть он не из вредности? — тихо спрашивает Андрей.
— Из вредности — редко кто, — отвечаю. — Чаще — из попытки справиться.
Делаю паузу.
— Скажите, а вы сами как к этой квартире относитесь? Хотите сюда возвращаться?
Он даже не задумывается:
— Нет. Если бы можно было ночевать в машине — ночевал бы.
Щенок слушает нас, ухо в сторону хозяина, и при каждом его слове чуть поджимает хвост. Да, картина понятна.
В какой-то момент становится ясно, что просто давать советы про игрушки и конги — как клеить пластырь на трещину в стене, которая идёт от потолка до пола.
— Андрей, — говорю, — вы пришли ко мне с запросом «исправить собаку». Но по-честному, тут надо исправлять не только её.
Он хмыкает:
— Я подозревал. Но с собакой проще, да?
— С собакой — честнее, — поправляю. — Она хотя бы не делает вид, что ей нормально.
Мы оба улыбаемся. Джой внизу зевает.
Я всё-таки прохожу по стандартному чек-листу: увеличиваем нагрузку, учим спокойно оставаться одному, работаем с тревогой разлуки — короткие выходы, спокойные возвращения, вкусняшки, безопасное место не в коридоре, а в комнате. Это всё важно, без этого никуда.
Но потом я задаю вопрос, который слышу, наверное, своим же голосом:
— А вы точно хотите оставаться жить именно там?
Андрей долго молчит. Рассматривает пол, потом мои ботинки, потом переноску. Наконец выдыхает:
— Не знаю. Логика говорит «да»: квартира своя, ремонт, локация. Денег на переезд нет. А тело говорит «нет». Каждый раз, когда открываю дверь, будто в горле ком.
Он улыбается краешком губ:
— Даже Джой, когда мы к подъезду подходим, иногда начинает пятиться. Тянет обратно, к парку. Я думал, он просто гулять любит, а теперь вот…
— Он любит то место, где вы расслаблены, — говорю. — На улице вы с ним смеётесь, играете. Дома — зажимаетесь. Он выбирает первое. Логично.
Я смотрю на него: мужчина, который пытается удержать ремонт, как доказательство того, что жизнь у него всё ещё «нормальная». И щенок, который своим зубастым подростковым способом показывает: «нет, не нормальная, давай уже что-то сломаем и сделаем по-другому».
Спустя неделю Андрей звонит и, немного виновато, просит выезд на дом.
— Я понимаю, что вы не дизайнер, — говорит, — но… может, вы посмотрите, где ему место лучше сделать? И вообще… просто посмотрите.
Я соглашаюсь. Мне самому интересно, что там за квартира, в которой щенок объявил войну стенам.
Стою в подъезде, нажимаю звонок. Дверь открывает тот же Андрей, только дома он выглядит усталым вдвойне: растянутая футболка, тёмные круги под глазами. За его ногами хаотично мечется Джой, счастливо вертя хвостом.
— Проходите, — приглашает он.
Квартира и правда как картинка из каталога: бежево-серые стены, идеальные стыки, лампа-«тарелка», на полу — светлый ламинат. Ни одной личной вещи. Только в коридоре на полке валяется мятая мужская куртка. В остальном — как будто хозяева уехали потом в Тосканы и не вернулись.
И только одно выбивается из общей гладкости: угол стены у прихожей, изгрызанный до гипсокартона. Обои висят клочьями. Плинтус как после атаки бобров. У балконной двери картина примерно та же: углы в хлам, на полу — обломки.
— Вот, — разводит руками Андрей. — Полгода держалось всё идеально. Потом появился этот товарищ — и понеслось.
Щенок тем временем старательно таскает мне в зубах плюшевого ослика. Видимо, рассчитывает, что я оценю его альтернативную занятость.
Я провожу рукой по обоям рядом с дверью. Чувствую, как за внешней ровностью дом… пустой. Тишина здесь какая-то не бытовая, а музейная.
— Чувствуете? — спрашиваю.
— Что? — не понимает Андрей.
— Что здесь как-то… негде жить, — говорю. — Тут негде быть вам. Ни фотографий, ни ваших вещей, ничего.
Он усмехается.
— Я всё убрал, — признаётся. — Не могу смотреть. Тут в каждом углу «мы». Вот на этой стене была фотография с моря, — он показывает туда, где сейчас абстрактная картина, — а на этой — её диплом. На кухне стояли её кружки с котиками… я всё выкинул. Оставил голый ремонт.
— Но «мы» от этого никуда не делись, — тихо замечаю. — Они переселились в голову. И в зубы щенку.
Андрей садится на табурет в коридоре, как школьник на стул директора.
— Зашибись, — вздыхает. — Даже собака напоминает, что я не умею расставаться.
Мы с Джоем идём по квартире. Я смотрю, где он тормозит, где напрягается. В коридоре — сразу, хвост чуть падает, взгляд — на дверь. Возле балконной двери тоже заметно поджимает уши.
— Что за история с балконом? — спрашиваю.
Андрей вздрагивает.
— Там… — машет рукой. — Мы последний раз ругались. Она вышла туда, хлопнула дверью, я ушёл из квартиры. Потом вернулся уже за вещами.
Он замолкает, смотрит в пол.
— С тех пор я туда почти не выхожу, — добавляет. — Только бельё повесить.
Я мысленно ставлю пометку: там собакина тревога максимальна. Не удивительно, что он грызёт именно эти места — как будто пытается прорвать границу, где всё закончилось.
— Андрей, — говорю, — у меня ощущение, что щенок вместо бригады психотерапевтов пытается сделать то, что вам давно пора: разобрать эту квартиру до кирпича.
Он фыркает:
— Очень дорогое у меня лечение получается.
— Дешевле, чем ещё три года жизни в месте, откуда вы выходите комком, — отвечаю. — Но давайте без радикализма. Пусть стены останутся. А вот смысл в них — придётся менять.
Мы составляем план «ремонта без ремонта». Первое: убираем собаку из коридора. Его лежанка переезжает в комнату, подальше от двери. Там же — игрушки, конги, всё, что можно жевать без ущерба обоям. Второе: закрываем на время доступ к балкону, пока сам Андрей не решит, что готов с ним разбираться.
Третье: самое сложное. Нужно чем-то «заселить» эту пустую коробку. Сделать её не «квартирой бывшей жены», а «домом Андрея и Джоя».
— Повесьте что-нибудь своё, — предлагаю. — Хоть плакат с вашим любимым фильмом. Хоть фотографию с собакой, когда вы его взяли. Сейчас у вас стены, как чистый лист, на котором вы боитесь поставить подпись.
— Я словно в гостях у человека, который меня больше не любит, — тихо говорит он. — И ещё плачу за это ипотеку.
— Вот, — киваю. — А щенок пытается выплюнуть эту мысль через штукатурку.
Через месяц Андрей появляется снова. Щенок стабильно подрос, стал больше напоминать собаку и меньше — мёртвого крота на батарейках.
— Ну как стены? — спрашиваю.
— Живы, — улыбается он. — Бывают попытки, но в основном — игрушки страдают.
Я замечаю, что он выглядит по-другому. Взгляд уже не такой потухший, осанка чуть ровнее.
— Что сделали? — интересуюсь.
— Всё, что вы говорили, — перечисляет. — Перестал ругать его как психа, начал нормально оставлять — по чуть-чуть, с лакомствами. Лежанку перенёс в комнату. В коридоре теперь только мои ботинки, ему там не интересно.
Он улыбается:
— И… я всё-таки перекрасил одну стену. Ту, где он сгрыз обои. Снял всё к чёртовой матери и сделал тёмно-синей. Без дизайнеров. Сам.
— Результат? — спрашиваю.
— Захожу и думаю: “Вот это да, тут хоть что-то моё есть”, — отвечает он. — Джой поначалу пытался подгрызть низ, но я в этот момент сидел рядом, играл с ним, и он переключился.
Он тянется к щенку, чешет его за ухом.
— И ещё… — заминается. — Я всё-таки решил переехать. Не прямо сейчас, но коплю. Хочу маленькую квартиру поменьше, без «общего прошлого».
Он смотрит на меня чуть виновато, будто я выдам ему штраф за неправильное использование ремонта.
— А этот, — кивает на Джоя, — поедет со мной. Надеюсь, там он уже не будет грызть стены.
— Если вы не привезёте с собой все те же чувства — то и не будет, — отвечаю. — Собаки редко грызут обои ради искусства. Они грызут вместе с нашими страхами.
Когда они уходят, Джой на дверях оборачивается и с интересом смотрит на меня, как будто пытается запомнить: «Вот этот дядя помог, когда мы оба не хотели домой».
Я остаюсь в кабинете и думаю, что в нашей профессии щенки часто оказываются честнее людей. Человек может годами объяснять себе, почему он живёт там, где ему плохо: «ипотека», «удобный район», «надо потерпеть». А щенок смотрит на те же стены и просто начинает их грызть.
И мы, вместо того чтобы спросить: «а что, собственно, такого в этой квартире, что тебе так не по себе?», тащим его к ветеринару с запросом: «почините моего идиота, у меня же ремонт».
Но иногда, если повезёт, в кабинете вдруг выясняется, что идиоты — как раз стены. Те самые, которые много лет держат в себе чужую жизнь, чужие ссоры, чужие обещания «начать всё сначала». И тогда приходится решать: будем дальше подкрашивать углы и кидать тапки в собаку — или всё-таки слушать того, кто, кажется, понял первым: сюда нам двоим возвращаться уже нельзя.
Щенки, конечно, не умеют писать заявления на ипотеку и развод. Зато они умеют очень громко грызть там, где давно пора что-то менять. И иногда это лучший будильник, который может себе позволить человек, застрявший в ремонте прошлой жизни.