Она сидела в коридоре так, будто в переноске у неё не кот, а граната без чеки. Пальцы белые, сумку прижимает к груди, глаза в одну точку. Очередь шуршит пакетами, кто-то в телефоне, кто-то машет щенку. А она просто сидит и дышать боится.
— Вы к кому? — спрашиваю, выглядывая из кабинета.
— К… вам, — вздрагивает. — Я записана.
И добавляет тихо, почти шёпотом, как признание на исповеди:
— Я боюсь своего кота.
Я, честно, много чего слышал: «собака ревнует к мужу», «кот разговаривает с домовым», «попугай всем говорит “иди работай” и это токсично». Но фраза «я боюсь своего кота» — всегда отдельная категория. Там не про царапины. Там про что-то глубже.
— Заходите, — говорю. — Будем бояться вместе.
В кабинете она ставит переноску на стол и отходит на шаг. Смотрит так, будто я сейчас открою дверцу, а оттуда вылезет демон из второго круга ада и выпишет всем по повестке в кошачий суд.
— Как зовут монстра? — спрашиваю, улыбаясь.
— Тиша, — серьёзно отвечает она. — Но он вообще не Тиша. Он… — она судорожно ищет слово. — Псих.
Из переноски раздаётся возмущённое «мррррррр», очень недовольное. Я бы тоже обиделся, если бы меня называли психом в переноске, честно говоря.
— Давайте сначала посмотрим на психа, а потом вынесем приговор, — говорю я и осторожно открываю дверцу.
Изнутри медленно выныривает обычный крупный серый кот с белой грудкой. Глаза жёлтые, как два фонарика. Шерсть хорошая, ухоженная, усы в норме, хвост целый. Сидит, смотрит на меня внимательным, напряжённым взглядом. Не шипит, не кидается. Просто оценивает.
— Знакомься, я Пётр, — автоматически бормочу. — Веду приём людей, попавших в лапы к животным.
Достаю лакомство. Кот тянется, нюхает, аккуратно берёт из пальцев. Никаких укусов, никаких нападений. Ел бы и дальше, если бы я подсовывал.
— Вот, — говорю уже хозяйке. — Сейчас он… не очень похож на серийного убийцу.
Женщина жмёт ремешок сумки.
— Он… он не при вас, — говорит она. — При вас он всегда хороший. Он вообще на чужих нормально реагирует. А дома… дома он меня преследует. Я иду — он за мной. Если я встану, он смотрит. Если прохожу мимо кресла — может внезапно броситься на ноги. Несколько раз прыгал на спину. Шипит, если я к нему подойду. Я… — она запинается. — Я иногда специально закрываюсь в комнате.
Говорит быстро, чуть захлёбываясь.
— Я просыпаюсь ночью — он сидит и смотрит. Прямо вот так, — показывает руки, как будто держит невидимого кота. — И я… мне страшно. Я думаю, что однажды он мне глаза выцарапает.
Кот в этот момент аккуратно облизывает мои пальцы. Очень психологически ненормальное поведение, да.
— Давайте так, — говорю я. — Расскажите по порядку. Когда он впервые стал «психом»?
Она садится на стул и будто немножко оседает. Лицо уставшее, лет сорока с хвостиком, но с модной стрижкой — видно, человек когда-то о себе заботился. Сейчас — пошарпанная версия самой себя.
— Сначала всё было хорошо, — начинает. — Я его взяла котёнком, три года назад. Он был обычный. Играл, мурлыкал, спал со мной. Ну, иногда кусался, но это кот.
Я киваю. Нормальный кот без единого укуса — как ребёнок без единого «я не хочу», редкий зверь.
— А потом… — она на секунду замолкает. — Потом мы с мужем начали ругаться.
Господи, как всегда. У меня, кажется, в голове уже сформировалась формула: «кот внезапно стал невыносимым = в доме что-то пошло по одному месту».
— Начали — это как? — уточняю.
Она смотрит в пол.
— Ну… у всех бывают ссоры, — привычная оправдательная фраза. — Просто он устает, нервничает, у него работа тяжёлая. Он кричит. Иногда кидает вещи. Иногда… — она сглатывает. — Бывает, что и меня толкает. Но это не специально.
«Не специально» — это замечательное заклинание домашней магии. Им прикрывают и крики, и шлепки, и тарелки в стену.
Кот тем временем продолжает есть лакомство и аккуратно толкает мне лапой руку: мол, давай ещё, доктор, у тебя терапия вкусная.
— И именно после этого он изменился? — спрашиваю.
— Да, — честно говорит она. — Сначала он начинал биться в дверь, когда мы ругались. Прямо лапами, изо всех сил. Орал. Муж бесился, говорил: «заткни своего идиота». Потом кот пару раз встал между нами, когда он на меня шёл. Ну, знаете, так… выгнулся, зашипел. Муж его отшвырнул.
Она замолкает.
— А потом? — тихо спрашиваю.
— Потом муж стал его пинать. Когда он под ногами. Когда мяукает, если мы на кого-то кричим. А кот… кот начал бросаться на меня. Не на него. На меня. И это, — она поднимает взгляд, — значит, он меня ненавидит.
Вот тут мы, собственно, и пришли. Женщина, которой страшно. Кот, который якобы «предал». И я посередине, как психолог со шприцем.
— Давайте попробуем представить, что кот — не злодей, а… сотрудник службы безопасности, — говорю я. — Маленький, шерстяной, без смены и выходных.
Она смотрит непонимающе.
— Представьте: в доме постоянно громкий человек, — продолжаю. — Высокий, резкий, который кричит, пинает, бросает предметы. Вторая фигурка — вы. Напуганная, напряжённая, ходите тихо, вздрагиваете от каждого звука. А теперь наш сотрудник безопасности — кот — смотрит на эту картину.
Кот тем временем бодро жуёт и слегка подставляет голову под мою ладонь. Я чешу ему щёку; он жмурится.
— Как вы думаете, кого кот воспринимает как источник опасности? — спрашиваю.
— Мужа, — шепчет она.
— Вот. А кого он может контролировать? На кого реально повлиять физически?
Она молчит. Ответ очевиден.
— На вас, — говорю. — Потому что вы — та деталь системы, которая двигается тихо и от которой ещё может зависеть, будет ли скандал. Вы заходите в комнату — и он уже чувствует, как вы зажались. Ему кажется: «Сейчас опять будет громко, страшно». И он пытается либо удержать вас, либо согнать с опасной траектории. Делает это как умеет: через нападение, через контроль.
Она моргает, как будто кто-то потихоньку откручивает лампочку в её голове и меняет на другую.
— То есть… он не против меня? — осторожно спрашивает она.
— Он против того, что происходит, — честно отвечаю. — Просто у него нет телефона, чтобы вызвать психолога. И нет слов, чтобы сказать: «Мне страшно». Он говорит лапами и зубами. Иногда — неудачно.
Я делаю паузу.
— И ещё момент, — добавляю. — Животные — не идиоты. Они могут переносить отношения. Если его пинает один мужчина, а вы при этом ничего не делаете, кот начинает путаться: кто свой, кто чужой. Он видит, что вам страшно, но вы всё равно идёте к тому, кто кричит. Для кота это выглядит как… странное поведение. Он пытается остановить хотя бы вас.
Она сжимает ремень сумки так, что побелели костяшки.
— Но я… я же не могу просто уйти, — вырывается у неё. — Это же муж. Семья. Куда я с котом? К маме? Она скажет, что сама виновата. Друзья скажут, что надо терпеть. У него просто характер…
Список стандартный, я его слышу чаще, чем перечень прививок.
Кот тем временем лег на бок и подставил пузо. «Психологически ненормальный», да.
Мы ещё минут сорок собирали её жизнь по кусочкам. Как пазл: абьюзивные фразы, которые она повторяла как мантру. «Ты без меня никто», «кто тебя возьмёт с твоим характером», «заведи себе кота, если так скучно».
Как многоорудийная установка — его крики. Как она перестала приглашать гостей, потому что «он может быть в настроении». Как стала говорить тише, ходить мягче, подстраиваться. Как кот сначала бегал за ней просто потому, что любил, а потом — потому что пытался контролировать хоть что-то.
— Он кидается на ноги в коридоре, — вспоминает она. — Особенно когда я в уличной одежде.
— Что обычно происходит после того, как вы заходите в дверь? — спрашиваю.
— Ну… муж кричит, что я опоздала, — честно отвечает она. — Или что я деньги зря потратила. Или что ужин холодный.
— Вот, — киваю. — У кота уже сформировалась цепочка: дверь открылась — сейчас будет громко и страшно. Он заранее пытается «остановить процесс». На кого ему проще всего прыгнуть? На вас.
Она слушает, как будто смотрит фильм о собственной жизни, который ей раньше показывали без звука.
— Вы хотите, чтобы кот перестал быть психом? — спрашиваю. — Тогда ему нужно: тихое место, где нет криков. Свой домик, куда никто не заходит. Чёткий режим, игры, предсказуемость. И… — я делаю паузу, — дом, в котором не орут, не пинают и не кидают.
Она усмехается безрадостно.
— А вы можете моему мужу когти подстричь? — спрашивает. — Или ошейник с надписью «нельзя кричать» надеть?
— Могу только порекомендовать, — отвечаю. — Когти ему пусть психолог подпиливает.
Мы оба хмыкаем. Смех у неё выходит с каким-то хрипом.
Практическую часть, конечно, я тоже сделал. Осмотрел кота: здоров, зубы в норме, боли, которая могла бы объяснить агрессию, не нашёл. Подсказал, как правильно играть — не руками, а игрушкой, как давать выход энергии, как не реагировать криком на выпад кота, чтобы не подкреплять его. Рассказал про зоопсихолога — специалиста, который работает с поведением.
Но в какой-то момент поймал себя на мысли, что говорю это больше по привычке. Потому что главная тут даже не кототерапия.
— А вам… — осторожно говорю, — вам бы тоже с кем-то поговорить. С человеком, который работает не только с котами.
Она вскидывает голову.
— Вы думаете, я сумасшедшая? — защищается сразу.
— Я думаю, — спокойно отвечаю, — что вы живёте в условиях, где любой псих здоровым не останется. Там, где постоянно страшно, мозг начинает вести себя так же, как ваш кот: кидается то в одну сторону, то в другую. Психолог — не приговор. Это такая же помощь, как наша, только для головы.
Она молчит. Кот в это время деликатно тыкается лбом мне в локоть. Очень странный, да.
— И ещё, — добавляю, — есть организации, которые помогают, если дома совсем плохо. Когда страшно не только за кота, но и за себя. Вы не обязаны прямо сейчас что-то решать. Но знать, что выход есть, полезно.
Она кивает так, будто мы не про её жизнь говорим, а про инструкции к пылесосу: «сохраните на всякий случай».
На прощание я показываю ей, как правильно брать кота на руки. Она тянет к нему пальцы — осторожно, как к горячему чайнику. Кот сначала напрягается, но потом, почувствовав знакомый запах, спокойно переносит её прикосновение.
— Если он на вас смотрит ночью, это не значит, что он собирается вас убить, — говорю. — Возможно, ему просто тревожно. И он проверяет: вы ещё здесь или тоже исчезли.
У женщины дрожат губы.
— Знаете… — говорит она, — когда он шипит на мужа, мне иногда… легче. Как будто кто-то в этом доме говорит, что это не нормально.
— Вот, — киваю. — У вас дома маленький шерстяной профсоюзный лидер. Он один за всех сейчас. Ему бы не помешала поддержка.
Она улыбается впервые за весь приём.
Они уходят, а я остаюсь с ощущением, что сделал половину дела. Кота я, в принципе, понял. А вот хозяйка…
Ветеринария — странная профессия. Иногда приходишь проверять ушки, а выносишь из кабинета кусок чужой жизни, который хрустит у тебя в голове, как стекло. И ты ходишь с ним, не зная, куда пристроить. Не к терапевту же направлять каждого клиента с фразой: «Вы знаете, у вас ещё и по людям работы много».
Через месяц она приходит снова. Я, если честно, не ожидал — такие истории часто растворяются в быту. Но вот она, с тем же серым котом, но уже с другим выражением лица.
— Ну как наш псих? — спрашиваю, заглядывая в переноску.
Кот сидит спокойно, даже не шипит. Просто внимательно смотрит.
— Лучше, — говорит она. — Я ему домик купила, как вы говорили. Муж смеялся, сказал, что я дура, но я поставила в другую комнату. Теперь, когда дома скандал, он туда уходит.
Она замолкает, потом добавляет:
— Я тоже стала иногда туда уходить. Сижу с ним. Там тихо.
В голосе что-то новое — тонкая ниточка сопротивления.
— И ещё… — она мнётся. — Я записалась к психологу. Пока просто на консультацию. Не знаю, что из этого выйдет. Но… когда я ему рассказывала про кота, я вдруг услышала, как это всё звучит. И подумала: может, он у меня как раз самый нормальный в доме.
Я улыбаюсь.
— Я на это ставил с первой минуты, — говорю. — Коты редко бывают ненормальными. Они только отражают то, что вокруг творится.
Кот в переноске зевает, как будто говорит: «Ну наконец-то кто-то это понял».
Когда они уходят во второй раз, мне дышится чуть легче. Не потому что проблема решена — там ещё работать и работать. Но потому что в этой истории наконец-то появился кто-то, кроме кота, кто заметил, что «всё так нельзя».
Мы очень любим валить на животных то, что не хотим видеть в себе. «Кот ревнивый», «собака агрессивная», «попугай токсичный». Но почти всегда за этим стоит одно и то же: в доме кому-то плохо. Просто сказать об этом вслух страшно, вот и говорит кот.
Так что, когда в следующий раз кто-нибудь приходит и говорит: «Я боюсь своего кота», я больше не удивляюсь. Я просто аккуратно вытаскиваю из переноски не только животное, но и всю ситуацию вокруг него.
Иногда достаточно узнать, что кот не ненавидит. Что он, наоборот, единственный, кто пытается хоть как-то защитить. И что в доме, где все притворяются, будто всё нормально, именно он честно шипит на то, что ненормально давно.
Кота, как правило, удаётся успокоить за двадцать минут с лакомством и правильными руками. Люди вытаскивают себя из таких домов гораздо дольше. Но иногда первый шаг делает именно тот, кого обвиняют в «психопатии» — серый, усатый, с жёлтыми глазами, которые по ночам просто проверяют: «Ты ещё жива там, человечек? Или уже совсем исчезла?»