— Мой муж не разрешает мне ездить с простыми людьми, — заявила Инга, брезгливо поджимая губы. Она стояла у входа в стеклянный, устремленный в небо бизнес-центр «Федерация», кутаясь в бежевое кашемировое пальто от известного бренда, стоимость которого превышала мой годовой бюджет. Ветер трепал полы её пальто, но идеальная укладка оставалась неподвижной — результат литров лака и часов работы стилиста. — Так что я подожду своего водителя. А ты, Лена, можешь идти на метро. Там сейчас как раз час пик, тебе привычно.
Я промолчала, поправив лямку старого рюкзака, на котором уже начала протираться ткань. Мне хотелось рассмеяться ей в лицо, зло и громко, но вместо этого я лишь кротко кивнула, опустив глаза. Инга не знала. Никто в нашем офисе, пропитанном запахом дорогого кофе и интриг, не знал. Её муж, великий и ужасный Артур Вольский, владелец строительной империи «Вольский Групп», тот самый человек, который якобы «не разрешает ей ездить с простыми людьми», вчера вечером сидел на моей маленькой кухне в Химках, ел подгоревшие гренки и умолял меня просто побыть с ним рядом.
— Хорошо, Инга Юрьевна, — тихо ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал максимально безлико. — До завтра. Я подготовлю правки по проекту «Сити-Парк» к утру.
— Уж постарайся, — бросила она, даже не глядя в мою сторону. — И убери этот ужасный зеленый цвет с фасадов. Артур ненавидит зеленый.
Я снова кивнула. Артур обожал зеленый. Его любимая кружка у меня дома была темно-зеленой, цвета мха. Но спорить с королевой офиса было бесполезно.
Я нырнула в серую, гудящую массу людей, спешащих к подземке. Я была той самой «серой мышкой», функцией, которую никто не замечал. В офисе я работала младшим архитектором, занималась самой черновой и нудной работой: исправляла чертежи за «звездными» дизайнерами, согласовывала документацию и бегала за латте на миндальном молоке. Инга числилась руководителем креативного отдела, хотя все прекрасно понимали: её должность — это дорогая игрушка, подарок мужа, чтобы она чувствовала свою значимость и меньше пилила его дома. Она была красива той холодной, отстраненной красотой, которая требует огромных капиталовложений: идеальный платиновый блонд, филлеры, превращающие лицо в маску вечной молодости, и одежда, кричащая о статусе. Я же носила очки в роговой оправе, собирала волосы в небрежный пучок и предпочитала джинсы с растянутыми свитерами.
Но у меня была тайна, которая грела меня лучше любого кашемира.
Мой телефон коротко вибрировал в кармане пуховика. Сообщение от «А»: «Я буду у твоего дома через час. Пожалуйста, не гони меня сегодня. День был адовый».
Артур. Мы познакомились случайно, полгода назад, в один из тех дождливых ноябрьских вечеров, когда Москва кажется особенно враждебной. Я задержалась в офисе допоздна, переделывая проект, который безнадежно запорола Инга, перепутав несущие стены с перегородками. Артур зашел проверить, почему на этаже горит свет. Он ожидал увидеть свою жену, которая обещала «поработать над концепцией», но увидел меня — уставшую, с пятном от черного маркера на щеке, босую (ноги отекли от дешевых туфель, и я спрятала их под стол).
Он не прошел мимо. Он остановился, посмотрел на чертежи, потом на меня.
— Вы знаете, что здесь ошибка в расчетах нагрузки? — спросил он тогда, вместо приветствия.
— Знаю, — ответила я, не поднимая глаз. — Я как раз пытаюсь спасти здание от обрушения, пока оно еще на бумаге.
Мы разговорились. Не о бизнесе, не о деньгах и котировках акций. О джазе. О том, как пахнет мокрый асфальт. О том, что он ненавидит свои галстуки, которые душат его каждый день. В тот вечер он подвез меня домой. Не на служебном «Майбахе» с водителем, а на старом джипе «Вранглер», который он хранил для редких выездов на охоту. С тех пор это стало нашей тайной традицией, нашим убежищем.
Когда я добралась до дома, преодолев час давки в метро и пятнадцать минут пешком по слякоти, знакомый джип уже стоял во дворе. Он выглядел чужеродным телом, неуклюже припаркованным между побитым «Солярисом» соседа и переполненным мусорным баком. Артур сидел внутри, откинув голову на подголовник, глаза были закрыты.
Когда он увидел меня в свете фар, его лицо, обычно жесткое, волевое, с печатью постоянной ответственности, разгладилось. Словно кто-то снял с него невидимый груз.
— Привет, — он вышел из машины. Без охраны. В простой куртке, которую он купил в спортивном магазине, чтобы не выделяться в моем районе.
— Привет, — я улыбнулась, чувствуя, как усталость отступает. — Инга сегодня сказала, что ты запрещаешь ей ездить с простыми людьми. Это было... сильно.
Артур скривился, словно от острой зубной боли. Он ненавидел, когда я упоминала её, но понимал, что это неизбежная часть нашей странной реальности.
— Я запрещаю ей позорить меня своим снобизмом, Лена. Но она слышит то, что хочет слышать, интерпретирует всё через призму своей исключительности. Пустишь? Я замерз, как собака.
Мы поднялись на третий этаж пешком — лифт в нашем доме ломался с завидной регулярностью. Моя квартира была крошечной однушкой, доставшейся от бабушки. Здесь пахло старыми книгами, ванилью и немного сыростью. Но для Артура, человека, ворочающего миллиардами, это место было раем. Он снял ботинки, аккуратно поставив их на коврик, и прошел на кухню, как к себе домой.
— Я устал, Лен, — выдохнул он, тяжело садясь на шаткую табуретку. — Сегодня был благотворительный бал фонда спасения амурских тигров. Инга заставила меня улыбаться три часа подряд под вспышками камер. Я чувствовал себя манекеном в витрине. Мне жали туфли, мне жал смокинг, мне ждала сама жизнь.
Я поставила чайник. Щелчок кнопки прозвучал уютно и по-домашнему.
— Почему ты не уйдешь от нее? — этот вопрос висел между нами давно, невысказанный, тяжелый, как грозовая туча. Но я задала его впервые.
Артур посмотрел на меня своими уставшими серыми глазами. В них было столько тоски, что у меня сжалось сердце. Он потер виски.
— Это сложно, малыш. Это паутина. Бизнес, репутация, обязательства перед её отцом, старым генералом ФСБ, который когда-то дал мне старт и «крышу» в девяностые... Но дело даже не в этом. Я боюсь. Я боюсь, что если уйду, то разрушу тот идеальный механизм, который сам же и строил двадцать лет. Я заложник собственной успешности. В моем кругу разводы стоят дорого — не в деньгах, а в доверии партнеров. А с тобой... с тобой я настоящий. Здесь я просто Артур.
Он подошел ко мне и обнял со спины, уткнувшись лицом в мои волосы. Я замерла, чувствуя его тепло.
— Она думает, что я люблю её за внешность, за статус, за то, как она умеет держать лицо, — прошептал он. — А я люблю тебя. За то, что ты настоящая. За то, что ты ешь бутерброды с докторской колбасой на ночь и смеешься над моими глупыми шутками про прорабов. Ты — мой кислород, Лена. Без тебя я задохнусь в том вакууме.
В этот момент на столе, вибрируя, ожил его телефон. На экране высветилось фото идеальной женщины и подпись: «Жена». Он не ответил. Просто нажал кнопку сброса, выключил звук и перевернул телефон экраном вниз. Крепче прижал меня к себе, словно ища защиты. Но я знала, что так не может продолжаться вечно. Золотая клетка, в которой он жил, была прочной, кованой, но я видела, как прутья начинают ржаветь под воздействием нашей тайной любви.
На следующий день в офисе царила нервная суматоха, граничащая с истерикой. Готовилась финальная презентация нового элитного жилого комплекса «Северная Корона» — флагманского проекта компании. Инга носилась по опен-спейсу, раздавая указания тоном императрицы, отправляющей подданных на казнь.
— Лена! Где макеты ландшафта? — ее голос резанул по ушам. — Почему они выглядят так убого? Я же ясно просила добавить больше золотых элементов в оформление парка! Золотые фонари, золотые скамейки! Это люкс, Лена, это лакшери!
— Золото в парке будет смотреться вульгарно, Инга Юрьевна, — тихо, но твердо возразила я, раскладывая большие листы ватмана на столе. — Концепция комплекса — северный модерн и экостиль. Дерево, дикий камень, мох, стекло. Золото убьет атмосферу.
— Ты меня учить будешь? — она резко остановилась у моего стола, громко цокая каблуками. Вокруг повисла тишина. — Ты, которая одевается на распродажах в масс-маркете? У тебя нет вкуса, милочка. Твой потолок — это хрущевки в Бирюлево. Делай, как я сказала. Артур любит роскошь. Он хочет, чтобы все блестело.
Я прикусила язык до боли. «Артур любит тишину, серый гранит и рыбалку в Карелии, где нет связи и золотых унитазов», — хотелось крикнуть мне. Но я промолчала, лишь сжала кулаки под столом.
В обед Инга неожиданно подсела ко мне в столовой. Это было событие из ряда вон выходящее, сродни падению метеорита. Обычно она заказывала еду из «Пушкина» или «Dr. Живаго» прямо в кабинет. Я ела принесенный из дома салат из контейнера.
— Знаешь, Лена, — начала она доверительно, брезгливо ковыряя вилкой мой пластиковый поднос, хотя ничего с него не брала. — У меня такое чувство, что у Артура кто-то есть.
Я чуть не подавилась куском огурца. Сердце пропустило удар и забилось где-то в горле.
— С чего вы взяли, Инга Юрьевна?
— Он стал... другим. — Инга задумчиво посмотрела в панорамное окно, за которым падал мокрый снег. — Раньше он дарил мне бриллианты, когда чувствовал вину за задержки на работе. Это был наш язык: он косячит — я получаю колье. А теперь он просто приходит домой, закрывается в кабинете и молчит. Или вообще пропадает якобы на «объектах». И глаза у него... живые. Раньше были стеклянные, уставшие, а теперь горят. Но не на меня.
Она повернулась ко мне, и я впервые увидела в её глазах не надменность, а липкий, холодный страх. Обычный страх женщины, которая понимает, что её время уходит, а фундамент её жизни оказался песочным замком.
— Как ты думаешь, кто она? — спросила Инга, впиваясь в меня взглядом. — Наверняка какая-нибудь модель из эскорта. Или молодая актриса, охотница за кошельками. Я проверяла его телефон, но там чисто, как в операционной. У него точно есть второй телефон. Но я не могу его найти, перерыла весь кабинет.
Мне стало её жаль. И одновременно — жутко. Если она узнает, что соперница не глянцевая модель с обложки, а я — «серая мышь» из её же отдела, её гнев будет страшнее ядерного взрыва. Это ударит по самому больному — по её самолюбию.
— Может, у него просто кризис среднего возраста? Или проблемы с инвесторами? — попыталась я увести разговор в безопасное русло.
— Нет, — отрезала Инга жестко. — Я чувствую женщину. Знаешь, вчера он пришел поздно. От него пахло не дорогими духами, не табаком, а... выпечкой. Ванилью и корицей. Дешевой, домашней выпечкой. Кто сейчас пахнет булочками? Только кухарки и деревенщины.
Я похолодела. Вчера я пекла синнабоны. И мы ели их руками, пачкаясь в глазури.
Вечером того же дня в холле бизнес-центра проходила презентация. Артур приехал к началу. Он выглядел великолепно в черном смокинге, сшитом на заказ, но я, знавшая каждую черточку его лица, видела глубокие тени под глазами и напряжение в челюсти. Он дежурно поприветствовал гостей, механически поцеловал жену в подставленную щеку и направился к стендам с макетами.
Я стояла в тени массивной колонны, стараясь слиться с интерьером. Но он нашел меня взглядом почти мгновенно. На долю секунды его лицо озарилось той самой теплой, интимной улыбкой, которая предназначалась только мне. Я едва заметно кивнула, давая понять: «Я здесь. Я с тобой».
— Артур, дорогой, посмотри, что они сделали с парком! — Инга подлетела к мужу, хватая его под руку хозяйским жестом. Её голос звенел от возмущения. — Я настаивала на золотых статуях и фонтанах, но эта... Лена сказала, что это вульгарно. Представляешь? Младший сотрудник указывает мне! Скажи ей! Поставь её на место!
Артур медленно перевел взгляд на макет. Потом на жену. Потом на меня. В зале повисла напряженная тишина. Подчиненные замерли, ожидая разноса.
— Лена права, — спокойно и отчетливо произнес он. — Золото здесь неуместно, Инга. Это дом для жизни, а не музей тщеславия и не цыганский дворец. Спасибо, Елена, отличная работа. Чувство меры — редкий дар.
Инга застыла с открытым ртом, похожая на выброшенную на берег рыбу. Она не привыкла, чтобы муж публично её осаживал, да еще и поддерживал какую-то «серую мышь». Её глаза сузились, сканируя пространство между мной и Артуром. Интуиция хищницы забила тревогу. В воздухе отчетливо запахло озоном перед грозой.
— Елена? — медленно переспросила она, растягивая гласные. — Ты знаешь её имя? Ты обычно не запоминаешь имена младшего персонала, дорогой. Для тебя они все — «эй, ты».
— Она талантливый архитектор, Инга, — сухо ответил Артур, не глядя на неё. — Идем, нас ждут инвесторы из Китая. Не устраивай сцен.
Он увлек жену прочь, но я видела, как напряглась спина Инги, как побелели костяшки её пальцев, вцепившихся в его рукав. Она была не глупа. Она почувствовала чужой запах на своей территории. И этот запах угрожал её существованию.
Позже, когда фуршет был в разгаре, а шампанское лилось рекой, я вышла на открытую террасу подышать воздухом. Огни Москвы горели внизу, как рассыпанные драгоценности на черном бархате. Холодный ветер приятно остужал горящие щеки.
— Ты играешь с огнем, девочка, — раздался тихий голос за спиной.
Я обернулась. Артур стоял в дверях, держа бокал с нетронутым виски. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и снял бабочку.
— Я не играю, Артур. Я живу. Это ты играешь роль, — ответила я, глядя ему прямо в глаза.
Он подошел вплотную, нарушая все границы приличия. На террасе было темно и пока пусто.
— Я подал на развод, — произнес он так тихо, что ветер почти унес его слова.
Мир вокруг меня качнулся.
— Что? Когда?
— Сегодня утром. Я поручил юристам начать процесс. Я больше не могу, Лен. После вчерашнего вечера у тебя... я понял, что возвращаться в тот холодный мавзолей я не хочу. Я физически не могу спать в той постели. Я оставлю ей всё: загородный дом, квартиру на Остоженке, машины, ежемесячное содержание. Мне ничего не нужно, кроме возможности дышать.
— Артур... но бизнес... её отец... — я коснулась его руки, чувствуя дрожь под тканью пиджака.
— Плевать, — он накрыл мою ладонь своей. — Я люблю тебя. Я хочу есть твои бутерброды, смотреть с тобой дурацкие сериалы и спорить о цвете обоев. Я хочу забирать тебя с работы открыто, а не прятаться по углам, как вор.
В этот момент массивная стеклянная дверь террасы с грохотом распахнулась, ударившись о стену. На пороге стояла Инга. Её идеальное лицо было перекошено от ярости, превратившись в уродливую гримасу. В руках она сжимала мой старенький смартфон, который я, по роковой случайности, оставила на столе возле макета, когда выходила.
— Так вот, значит, кто такая «А»? — прошипела она, и этот звук был похож на шипение змеи перед броском. Она швырнула телефон мне под ноги. Экран треснул. — «Буду у тебя через час», «Люблю тебя, мой мышонок». Мышонок?! Ты променял меня на эту моль?! На эту нищенку?!
Сцена была безобразной, вульгарной, как в дешевой мыльной опере, только боль была настоящей. Инга не просто кричала, она визжала, срывая связки. Её голос, обычно такой мелодичный и поставленный для светских бесед, сорвался на базарный хабалистый тон, выдавая её истинную натуру, которую она годами прятала за этикетом.
— Ты! Ничтожество! Я тебя из грязи достала, работу дала, кормила тебя! — она наступала на меня, её длинные наманикюренные пальцы скрючились, готовые вцепиться мне в волосы. — Шлюха!
Артур мгновенно встал между нами, закрывая меня собой. Он был спокоен ледяным, пугающим спокойствием скалы, о которую разбиваются волны.
— Прекрати, Инга. Немедленно. На нас смотрят.
— Пусть смотрят! — взвизгнула она, размахивая руками так, что бриллианты на запястьях отбрасывали хищные блики. — Пусть все видят, на кого великий Вольский променял свою законную жену! На обслуживающий персонал! На серую мышь в очках за три копейки! Эй, все сюда! Посмотрите на этого героя-любовника!
Люди начали выходить на террасу, привлеченные шумом. Коллеги, инвесторы, партнеры, журналисты с поднятыми смартфонами. Вспышки камер ослепляли. Я готова была провалиться сквозь бетонный пол. Мне было стыдно, больно и невыносимо страшно. Я чувствовала себя преступницей, пойманной на месте кражи, хотя я ничего не крала — я лишь подобрала то, что Инга давно выбросила за ненадобностью: его сердце.
— Ты права, Инга, — голос Артура прозвучал неожиданно громко, перекрывая гул толпы. Он говорил твердо, чеканя каждое слово. — Она не носит "Гуччи". Она не тратит часы на спа-салоны и не обсуждает подруг за их спинами. Но у неё есть то, чего у тебя никогда не было и не будет.
— И что же это? — язвительно спросила Инга, уперев руки в боки, всем своим видом изображая оскорбленную добродетель. — Умение печь дешевые пироги? Или талант раздвигать ноги перед начальством?
Толпа ахнула. Артур сделал шаг вперед. Его лицо потемнело.
— Душа, Инга. И искренность. Она любит меня, а не мою кредитную карту Black Edition. Вспомни, когда я попал в больницу с предынфарктным состоянием месяц назад. Где ты была? Ты улетела в Милан на неделю моды, потому что, цитирую: «в больнице плохая аура, и ты все равно под присмотром врачей». А Лена... Лена присылала мне книги, писала мне смешные записки и спрашивала, как я себя чувствую, не прося ничего взамен. Она сидела под дверью палаты, когда меня не пускали.
Толпа затихла. Мертвая тишина повисла над террасой. Это был удар ниже пояса, жестокий, но справедливый. Инга побледнела, пятна румянца на её щеках стали похожи на синяки. Её губы задрожали.
— Я... я заботилась о нашем имидже! Я не могла появиться там заплаканной! — жалко попыталась оправдаться она, но момент был упущен. Маска идеальной жены, опоры и поддержки, треснула и рассыпалась в пыль. Все увидели эгоистичную пустышку.
— Наш имидж — это ложь. И наш брак — это ложь, который закончился еще пять лет назад, когда мы перестали разговаривать, — Артур повернулся ко мне и взял меня за руку. Крепко, властно, так, что мои пальцы захрустели. Но мне было приятно. — Пойдем отсюда, Лена. Нам здесь не место.
— Ты не посмеешь! — истошный крик Инги ударил нам в спины. — Если ты уйдешь с ней сейчас, я уничтожу тебя, Вольский! Я натравлю на тебя отца! Я отсужу у тебя всё, до последней копейки! Ты останешься нищим! Ты будешь жить на помойке со своей крысой!
Артур остановился в дверях. Он медленно обернулся и посмотрел на неё с какой-то странной, почти жалостливой улыбкой, как смотрят на больного ребенка, устроившего истерику в магазине.
— Инга, ты так и не поняла главного. Я сам построил эту империю. С нуля, своими руками и головой. Я смогу построить еще одну. А вот сможешь ли ты прожить без моих денег хотя бы месяц? Умеешь ли ты хоть что-то, кроме как тратить?
Мы вышли из здания под ошарашенные взгляды толпы, которая расступалась перед нами, как Красное море. Мы шли через огромный, пафосный холл, через мраморную лестницу. Артур не отпускал мою руку ни на секунду, словно я была его якорем в этом шторме.
Мы вышли на улицу. Холодный воздух ударил в лицо, отрезвляя. Мы прошли мимо его роскошного «Майбаха», где дремал водитель Петр. Петр встрепенулся, увидев шефа, и поспешил открыть заднюю дверь.
— Артур Сергеевич, домой? — спросил он привычно.
Артур остановился. Он посмотрел на сияющую черную машину, на кожаный салон, на этот символ своей успешной, но мертвой жизни.
— Нет, Петр, — он покачал головой. — Ты свободен. Езжай домой к семье. А ключи... ключи оставь в машине. Пусть Инга заберет.
Водитель опешил, но спорить не стал. Артур взял меня за руку и потянул в сторону метро.
— Ты серьезно? — спросила я, еле поспевая за его широким шагом.
— Абсолютно. Я хочу проехать с «простыми людьми», как выразилась моя пока еще жена. Я хочу быть простым человеком. С тобой. Я хочу почувствовать жизнь, Лена.
Мы спустились в метро. Артур, в своем дорогущем смокинге, с расстегнутым воротом, и я, в джинсах и пуховике. Контраст был разительным. Люди оглядывались на нас, шептались, кто-то даже снимал на телефон. Но нам было все равно. Мы сели в вагон, и Артур обнял меня за плечи, прижимая к себе так, словно боялся, что я исчезну. Грохот поезда заглушал мысли, но впервые за долгое время в моей голове была звенящая, чистая тишина. Не было страха разоблачения, не было необходимости прятать глаза.
— А что будет дальше? — спросила я, когда мы вышли на моей конечной станции в Химках и шли по темному, плохо освещенному двору к моему подъезду. Под ногами хрустел лед.
Артур вздохнул, глядя на обшарпанные стены панелек.
— Будет адски сложно, Лен. Я не буду врать. Будут суды, грязь, скандалы в желтой прессе. Отец Инги подключит связи, начнутся проверки бизнеса, налоговая, прокуратура. Она попытается выпить из меня всю кровь. Возможно, я потеряю компанию. Возможно, мне придется начинать бизнес с нуля, в гараже.
Он остановился у подъезда, под тусклым светом единственного фонаря, и взял мое лицо в свои ладони. Его руки были теплыми и надежными.
— Ты готова пройти через это со мной? Жить не в особняке на Рублевке, а, возможно, в съемной двушке? Считать деньги до зарплаты первое время? Терпеть косые взгляды? Быть с человеком, который сейчас потеряет весь свой «внешний лоск» и останется просто мужиком за сорок с кучей проблем?
Я посмотрела на его лицо. На морщинки вокруг глаз, которые я так любила целовать, на упрямый подбородок, на усталость, которая, наконец, начала отступать, уступая место решимости. Я видела не миллиардера Вольского из списка Forbes. Я видела мужчину, который любил джаз, ненавидел ложь и обожал мои синнабоны. Я видела человека, который впервые за много лет был свободен.
— Я никогда не любила внешний лоск, Артур, — тихо сказала я, улыбаясь сквозь навернувшиеся слезы. — И у меня есть раскладной диван. Он скрипит, но на двоих места хватит. А еще у меня есть отложенные деньги на отпуск, нам хватит на первое время.
Он улыбнулся — искренне, широко, как мальчишка, сбросивший тяжелый ранец после школы.
— Тогда пошли домой. Я ужасно голоден. Я бы сейчас полцарства отдал за яичницу. Остались еще те булочки?
— Остались, но они уже черствые.
— С тобой даже черствые булочки вкуснее трюфелей, — он поцеловал меня в лоб.
Мы зашли в подъезд, и тяжелая железная дверь с грохотом захлопнулась за нами, отрезая нас от мира глянца, интриг, фальшивых улыбок и золотых клеток. Впереди была неизвестность, пугающая и трудная, но это была наша, настоящая, живая неизвестность. И она пахла не дорогим парфюмом, а мокрым снегом, старым подъездом и надеждой.
