Катя припарковалась у знакомого дома и посмотрела на часы. Половина шестого. Гости должны собраться к шести, но она решила приехать пораньше — помочь Лене с последними приготовлениями. Сестре исполнялось сорок пять, и она планировала этот вечер как большое событие.
Дверь открыла не Лена, а их мать.
— Мам? — удивилась Катя. — Ты уже здесь?
— Катенька, — мать побледнела. — Ты же к шести должна была...
— Решила пораньше, помочь Ленке. А что такое? Ты как будто призрак увидела.
— Нет, просто... Входи, входи.
Мать торопливо шагнула в сторону, и Катя прошла в прихожую. Из гостиной доносились голоса — Ленин и ещё чей-то незнакомый, мужской. Низкий, с хрипотцой.
— У Лены гости? — Катя начала снимать плащ. — Я, может, не вовремя?
— Катя, подожди, — мать схватила её за руку. — Там... там один человек. Мы не ожидали, что ты так рано.
— Мам, что происходит? Ты меня пугаешь.
Из гостиной вышла Лена. Лицо сестры было красным, глаза блестели — то ли от слёз, то ли от гнева.
— Катька, — она остановилась, увидев младшую сестру. — Господи. Мам, ты же сказала, что успеешь...
— Успеть что? — Катя посмотрела с одной на другую. — Девочки, вы меня серьёзно начинаете пугать. Что за секреты?
— Никаких секретов, — резко сказала Лена. — Просто у меня тут... разговор один. Личный. Можешь пока в кафе сходить? Минут на двадцать?
— На твой юбилей? За полчаса до начала? Лен, ты о чём?
Мать беспомощно посмотрела на Лену. Та провела рукой по лицу.
— Ладно. Заходи. Всё равно узнаешь — лучше сейчас, чем потом.
Катя прошла в гостиную и замерла. У окна стоял мужчина лет шестидесяти — высокий, седой, с знакомым профилем. Очень знакомым.
— Здравствуйте, — он повернулся к ней. — Вы, должно быть, Екатерина. Я Виктор Павлович Соколов. Ваш отец.
Комната поплыла перед глазами. Катя схватилась за спинку кресла.
— Что?
— Садись, Катюш, — Лена подскочила к ней. — Давай, садись.
— Какой отец? — Катя не двигалась с места. — Мама, что он несёт? Наш отец умер, когда мне было три года.
Мать опустилась на диван и закрыла лицо руками.
— Не умер, Катенька. Ушёл. Мы с Леной решили, что так будет легче... Ты была совсем маленькая.
— Легче? — голос Кати сорвался на крик. — Легче?! Я двадцать семь лет считала отца мёртвым!
— Прости, — тихо сказала мать. — Прости нас.
— А я знала? — спросила Лена. — Я-то знала, да?
— Тебе было двенадцать, когда он ушёл, — мать подняла голову. — Ты всё помнила. Помнишь, как он пил, как скандалил, как...
— Как избил тебя в последний раз, и ты вызвала милицию, — закончила Лена. — Да, мама, я помню. И помню, как мы договорились, что Катька не должна знать правду. Но, мать твою, я не думала, что он объявится!
— Я пришёл не за прощением, — Соколов шагнул вперёд. — Я понимаю, что не заслуживаю его. Я просто хотел увидеть дочерей. Я... я завязал. Одиннадцать лет не пью. Работаю. Живу нормально.
— И что? — Катя наконец разжала пальцы и выпрямилась. — Ты думаешь, это что-то меняет?
— Нет. Но я хотел, чтобы вы знали. И хотел... — он запнулся. — Хотел поздравить Елену с днём рождения. Я каждый год помню эту дату. И твою тоже, Екатерина.
— Как трогательно, — Лена скрестила руки на груди. — Помнит даты. А где ты был, когда Катька в школу пошла? Когда она в больнице с аппендицитом лежала? Когда мама в три смены вкалывала, чтобы нас прокормить?
— Я был... я был плох. Я был на дне. Я ничего не мог.
— Но теня никто не просил найтись сейчас, — отрезала Лена. — Никто. Мы без тебя жили и дальше проживём.
Соколов кивнул.
— Я понимаю. Я просто не мог не прийти. Не в этот день.
Катя смотрела на мать.
— Мам. Почему ты не сказала? Хотя бы когда я выросла?
— Я боялась, — мать заплакала. — Боялась, что ты захочешь его найти, узнать. А он был... Катюш, ты не представляешь, каким он был. Страшным. Жестоким. Я не хотела, чтобы ты это видела.
— Но ты лишила меня выбора! — Катя почувствовала, как слёзы подступают к горлу. — Ты решила за меня!
— Да, решила. И не жалею, — мать вытерла глаза. — Ты выросла нормальным человеком. Без травм, без этого кошмара. Разве это плохо?
— Но это ложь!
— Спасительная ложь, — вмешалась Лена. — Катюш, я была старше. Я помню. Ты не представляешь, как мы жили. Мама каждый вечер боялась, что он придёт пьяный и начнёт крушить всё подряд. Я ложилась спать и молилась, чтобы его не было дома. А ты спала спокойно, потому что была маленькая. И когда он ушёл... Господи, это было облегчение. Мы смогли дышать.
— Но я имела право знать правду.
— Имела, — согласилась Лена. — Но тогда ты бы жила с этим грузом. С этим знанием. Мам, я не виню тебя за то, что ты сделала.
Катя обернулась к Соколову. Он стоял, опустив плечи, и смотрел в пол.
— А вы почему сейчас? — спросила она. — Почему именно сегодня?
— Я узнал адрес полгода назад, — ответил он. — Долго решался. А потом подумал: день рождения Лены. Может, это будет... не знаю, подходящий момент. Я ошибся, да?
— Ещё как ошибся, — фыркнула Лена. — У меня через полчаса гости, праздник, а тут ты со своим раскаянием.
— Я уйду. Сейчас же уйду.
— Подождите, — Катя подняла руку. — Я хочу спросить. Почему вы пили? Почему били маму? Что случилось, что довело вас до этого?
Соколов поднял глаза.
— Ничего особенного. Я был слабым человеком. Работа не ладилась, денег не хватало. Я не справлялся. Бутылка была выходом. А потом она стала клеткой. Оправданий у меня нет.
— И когда вы ушли?
— Твоя мать дала мне выбор: или лечение, или развод. Я был трусом. Выбрал побег. Скитался, опустился совсем. Очнулся только через три года — в больнице, после инфаркта. Тогда и понял, что если не остановлюсь, умру. Закодировался. Устроился работать сторожем. Потом библиотекарем. Живу один. Скучно, но трезво.
— И решили, что теперь можете вернуться? Мило.
— Нет. Я просто хотел увидеть вас. Хотел, чтобы вы знали, что я больше не тот монстр. Не прощения прошу — понимаю, что не заслужил. Просто... хотел, чтобы картина была полной.
Мать встала.
— Виктор, уходи. Пожалуйста. Ты сделал, что хотел. Теперь уходи.
— Мам, постой, — Катя шагнула к ней. — Я хочу понять. Ты его любила?
— Когда-то. Давно. Он был другим, Катюш. Весёлым, добрым. Мы мечтали о будущем. А потом всё сломалось. И любовь умерла. Остался только страх.
— Ты боялась его?
— Каждый день.
— И всё равно прожила с ним двенадцать лет?
— У меня было двое детей и никакого образования. Я не могла уйти. Пока он сам не ушёл.
Катя медленно кивнула и повернулась к Соколову.
— Я не знаю, что мне с этим делать. Я не знаю, что чувствую. Вы для меня — чужой человек. Но вы мой отец. Биологически. И это сводит меня с ума.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаете. Я всю жизнь выдумывала вас. Придумывала, каким вы были, как любили нас с Леной, как погибли геройски или трагически. А теперь выясняется, что вы просто сбежали. Что вы были пьяницей и дебоширом. И что все, кого я люблю, меня обманывали.
— Катюш, не надо, — Лена обняла её за плечи. — Мы хотели как лучше.
— Но получилось как всегда, да? — Катя высвободилась. — Лен, я не злюсь на тебя. Ты была ребёнком. Но мама... Мам, ты же могла сказать. Хотя бы когда мне восемнадцать исполнилось.
— Могла. Но не сказала. И знаешь почему? Потому что ты была счастлива. Ты жила легко, без этой гадости в голове. И я не хотела разрушать твой мир.
— Но он всё равно разрушен. Прямо сейчас.
— Я виноват, — Соколов шагнул к двери. — Это я виноват. Не надо было приходить. Извините. Всех вас извините.
— Стойте, — Катя остановила его. — Скажите честно. Вы действительно хотели нас увидеть? Или вам нужно было что-то ещё?
Он замер.
— Что вы имеете в виду?
— Деньги. Жильё. Помощь. Ведь обычно так бывает, правда? Появляются родственники из прошлого не просто так.
— Катя! — ахнула мать.
— Что? Я спрашиваю логичный вопрос.
Соколов покачал головой.
— Мне ничего не нужно. У меня есть комната в общежитии, небольшая пенсия, подработка. Мне хватает. Я не за этим.
— Тогда зачем?
— Чтобы умереть спокойнее, — он устало улыбнулся. — Мне шестьдесят три. Сердце больное. Врачи говорят — год, два, если повезёт. Я хотел перед смертью увидеть дочерей. Хотел знать, что вы живы, здоровы, счастливы. Эгоистично, да. Но я не святой.
Повисла тишина. Лена сжала кулаки.
— Хорошая попытка вызвать жалость.
— Это не попытка. Это правда. У меня с собой выписка из больницы, если не верите.
— Нам всё равно, — отрезала Лена. — Понимаете? Мы без вас прожили тридцать лет. И проживём ещё столько же. Вы нам не нужны. Ни живой, ни мёртвый.
— Ленка, помолчи, — неожиданно сказала мать. — Дай Кате решить самой.
— Что решить? — Лена посмотрела на неё. — Мам, ты с ума сошла?
— Я не говорю, что мы должны принять его обратно. Но Катя имеет право на свой выбор. Она взрослая. Пусть сама решает, как ей с этим жить.
Катя опустилась в кресло.
— Я не знаю. Мне нужно время.
— Времени у нас нет, — сказала Лена. — Через двадцать минут начнут приходить гости. И я не хочу, чтобы мой праздник превратился в разбор семейных драм.
— Я уйду, — повторил Соколов. — Я оставлю телефон. Если захотите — позвоните. Если нет — я пойму.
Он достал из кармана бумажку и положил на стол.
— Простите, что испортил вечер. Елена, с днём рождения. Пусть жизнь будет доброй к вам обеим.
Он вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь.
Мать зарыдала навзрыд. Лена бросилась к ней, обняла.
— Мам, ну что ты. Всё позади. Он ушёл. Больше не придёт.
— Я такая дура, — всхлипывала мать. — Я всё испортила. И тогда, и сейчас.
— Нет, — Катя встала и подошла к ним. — Ты сделала, что считала правильным. Я злюсь. Но понимаю.
— Правда?
— Не знаю. Но хочу понять. Дай мне время.
Зазвонил телефон Лены. Она глянула на экран.
— Светка пишет, что уже выезжает. Господи, мне же ещё салаты доделать.
— Иди, — Катя взяла мать за руку. — Мы с мамой всё уберём. Никто ничего не заметит.
— Ты точно сможешь?
— Смогу. Это твой праздник, Лен. Давай сделаем так, чтобы он остался праздником.
Лена кивнула и вышла на кухню. Мать вытерла глаза.
— Катюш, ты на меня не сердишься?
— Сержусь. Но люблю. Одно другому не мешает.
— А он... ты будешь ему звонить?
— Не знаю, мам. Честно не знаю. Мне надо переварить всё это.
— Понимаю. Только знай: каким бы он сейчас ни был, прошлого не вернуть. Те годы, что он украл у нас — они ушли навсегда.
— Я знаю.
Мать обняла её.
— Ты у меня умница. Всегда была умницей.
— Даже когда обманывала меня?
— Особенно тогда. Потому что ты заслуживала счастья.
Катя ничего не ответила. Она стояла в объятиях матери и смотрела на бумажку с телефоном, лежащую на столе. Чужой номер. Чужой человек. Чужая жизнь.
Но почему-то она не могла заставить себя выбросить эту бумажку.
— Мам, — тихо сказала она. — Скажи честно. Ты хоть иногда жалела, что он ушёл?
Мать отстранилась и посмотрела ей в глаза.
— Каждый раз, когда ты спрашивала про отца. Каждый раз, когда смотрела на других детей с папами. Каждый раз, когда мне приходилось отвечать на твои вопросы и врать. Но я никогда не жалела, что он не вернулся.
— Понятно.
Зазвонил домофон. Первые гости.
Лена выглянула из кухни.
— Девочки, давайте! Начинается!
Катя разжала пальцы и сунула бумажку с номером в карман.
— Идём, мам. Праздник ждёт.
Они вошли в кухню, где Лена суетилась над салатами, и Катя впервые за эти полчаса улыбнулась. Жизнь продолжалась. Со всей её ложью, болью и неожиданными открытиями.
И с маленькой бумажкой в кармане, которую она пока не готова была ни выбросить, ни использовать.