— Ну и страхолюдина. Ты что наделала? — Игорь даже не оторвался от телефона, бросив на меня короткий, колючий взгляд поверх очков.
— Тебе пятьдесят три года, Вера. Ты не мальчик-подросток. Ты выглядишь как... даже не знаю кто. Как будто тебя машинкой побрили.
Я стояла в прихожей, все еще сжимая в руке ключи. Запах парикмахерской. Смесь лака, дешевого кофе и чего-то химического, резкого — все еще висел на мне плотным облаком.
Моя шея, впервые за тридцать лет открытая всем сквознякам, горела. Но не от холода, а от странного, давно забытого ощущения. Я провела ладонью по затылку. Колючий. Живой. Мой.
— И тебе добрый вечер, Игорь, — сказала я тихо, вешая пуховик.
Он отложил телефон. Встал, подошел ближе, брезгливо сморщив нос.
— Нет, ты серьезно? У тебя были нормальные волосы. Коса. Женственно было. А это что? Мы завтра на годовщину к Петровичу идём. Мне что, с тобой вот такой идти? Стыдно же. Люди подумают, у тебя с головой не в порядке.
Я посмотрела на него. Игорь, мой муж уже двадцать семь лет. Немного обрюзгший, в вытянутой домашней футболке, с вечным недовольством в уголках губ. Он смотрел на меня не как на жену, а как на испорченный предмет интерьера. Будто у любимого дивана отвалилась ножка.
— Я просто устала, Игорь, — сказала я. — Устала от шпилек, от тяжести, от того, что к вечеру шею ломит.
— Устала она! — хмыкнул он, возвращаясь на диван. — Все устали. Мать моя всю жизнь с косой ходила, и ничего. Женщина должна быть женщиной, а не... этим. Ладно, иди ужин грей, раз уж пришла. И шапку надень, что ли. Смотреть противно.
Чужая женщина в витрине
А ведь началось все не сегодня. И даже не вчера.
Помню, неделю назад я шла с работы. Обычный ноябрьский вечер, под ногами слякоть, в сумке — кефир, батон и фарш по акции. Я остановилась у витрины аптеки, чтобы поправить шарф, и вдруг увидела там чужую женщину.
Ссутуленная, с тяжелым лицом. А на голове — эта вечная, надоевшая «гулька». Тугая, стянутая черной резинкой.
Я носила ее годами. Потому что Игорю нравились длинные волосы. «В этом есть порода, Вера», — любил говорить он, когда мы только поженились. Тогда это звучало как комплимент. Сейчас, глядя в витрину, я поняла: это не порода. Это поводок.
Я носила эту косу как тяжелый груз. Мыла, сушила часами (фен Игорь не любил — «электричество жрет»), расчесывала, собирала. Тратила на шампуни и бальзамы деньги, которые могла бы отложить на сапоги. И ради чего? Чтобы раз в месяц услышать сухое «нормально»?
Вы же знаете это чувство, девочки. Когда смотришь в зеркало и понимаешь: эта женщина там — удобная, правильная, хорошая. Но это не ты.
— Вера! — голос мужа из комнаты вырвал меня из воспоминаний. — Ты там уснула? Котлеты стынут!
Я вздохнула, привычно одернула домашнюю тунику и пошла на кухню. Рука сама потянулась поправить выбившуюся прядь, но пальцы наткнулись на пустоту. Ах да. Стрижка. Я улыбнулась.
Мои деньги — моя голова
На кухне царил привычный хаос. Грязная чашка Игоря с засохшим ободком кофе, крошки на столе. Раньше я бы сразу бросилась вытирать, мыть, наводить уют. Но сегодня я просто налила себе воды.
— Ты слышишь меня или нет? — Игорь появился в дверях кухни. — Я говорю, ты понимаешь, что теперь придется каждый месяц на коррекцию ходить? Это же деньги. Ты у нас и так не богачка, в библиотеке своей копейки получаешь. А стрижка — это блажь.
— Это мои деньги, Игорь, — спокойно ответила я, глядя в окно. Там, в темноте двора, горел фонарь. — И моя голова.
— Твоя голова? — он рассмеялся, неприятно, скрежещуще. — Ты в браке, милочка. Тут нет ничего «твоего». Мы — семья. Бюджет общий. И если ты решаешь тратить деньги на то, чтобы портить внешность, я имею право голоса. Ты хоть подумала, как я себя чувствую? У меня жена — мужик в юбке!
Внутри меня щелкнуло. Тихо, но отчетливо.
Я вспомнила сегодняшний день в салоне. Мастера звали Лена. Молоденькая, с татуировкой на запястье.
— Жалко же, — говорила она, перебирая мои густые, с проседью пряди. — Может, каре?
— Нет, — сказала я тогда твердо, глядя на себя в зеркало. — Режьте. Всю. Оставляйте три сантиметра. Как у ведущей новостей. Мне все равно. Главное — уберите тяжесть.
И когда первые пряди поползли по пеньюару, я почувствовала, как вместе с ними падает на пол что-то еще. Напряжение? Усталость? Двадцать лет молчания?
Лена стригла молча, только машинка жужжала. А потом она сдула феном мелкие волоски с моей шеи. И я почувствовала холод. Но это был такой вкусный холод! Свежий.
— У вас очень красивая форма черепа, — сказала Лена неожиданно. — И глаза. Вы их раньше прятали.
Котлеты отменяются
А сейчас Игорь стоял посреди кухни, тыкал пальцем в сторону моей головы и говорил о деньгах. О том, что я его опозорила. О том, что я эгоистка.
— Знаешь, Игорь, — сказала я, поворачиваясь к нему. Сердце билось, но голос был на удивление ровным. — Ты прав. Смотреть противно.
Он осекся, удивленно моргнув.
— Что? Ну вот, все-таки дошло. Отращивай давай обратно. Хотя бы парик купи, пока не отрастет.
— Я не про стрижку, — я сделала шаг к нему. — Я про то, что ты даже не заметил. Ты не спросил, почему я это сделала. Тебе плевать, что мне было тяжело. Тебе важно только, как ты будешь выглядеть рядом со мной на юбилее у Петровича. Я для тебя приложение к твоему статусу «женатого человека».
— Ой, началось, — Игорь закатил глаза. — Психология из женских журналов. Возраст у тебя, что ли, сказывается? Иди проспись.
И вдруг случилось то, чего я ждала много лет, сама того не зная.
Я поняла, что больше не хочу греть ему котлеты.
Я молча подошла к плите. Выключила газ под сковородкой, где шкварчал ужин. Взяла свою тарелку, которую только что достала, и поставила ее обратно в шкаф.
— Ты чего творишь? — насторожился муж. — Есть будем?
— Про тебя не знаю, — я посмотрела ему прямо в глаза. Впервые за долгое время я не отводила взгляд. — А я иду гулять. Мне нужно проветрить мою новую прическу.
— Куда?! Ночь на дворе! Вера, стоять! — его голос сорвался на визг.
Но я уже была в прихожей. Надела пуховик, но шарф наматывать не стала. Мне хотелось чувствовать этот ноябрьский ветер кожей. Всем своим новым, колючим затылком.
— Если уйдешь — можешь не возвращаться! — крикнул он мне в спину.
Я взяла сумку. В кармане лежала зарплатная карта, на которую вчера пришел аванс. И паспорт.
— А я еще не решила, Игорь, — бросила я через плечо, открывая дверь. — Может, и не вернусь.
Дверь захлопнулась, отрезая его возмущенный вопль.
На улице было зябко, но это был честный холод. Не тот, что годами копился в нашей квартире между мной и Игорем, а настоящий, уличный.
Ветер сразу нашел мою открытую шею, коснулся её ледяным дыханием. Я поежилась, но капюшон не накинула. Мне нужно было это чувствовать.
Я шла по вечернему проспекту, мимо ярко освещенных витрин. Ноги сами принесли меня в маленькую кофейню на углу. Там пахло выпечкой.
Я заказала большой капучино — непозволительная роскошь, по мнению Игоря («Зачем платить двести рублей за кипяток, если дома банка растворимого стоит?»).
Сев за столик у окна, я достала телефон. Экран был черен. Игорь не звонил.
Конечно. Он сейчас сидит дома и ждет, что я вернусь, виновато опущу глаза и начну разогревать эти несчастные котлеты. Это была наша многолетняя игра: он обижается, я заслуживаю прощение.
Но сегодня правила изменились.
Я провела рукой по волосам. Короткие, упругие «ежики» щекотали ладонь. Как странно. Двадцать лет я носила на голове тяжесть, думая, что это корона женственности.
А оказалось — это был шлем, который мешал мне слышать собственные мысли.
В стекле отразилась женщина. У нее были испуганные, но живые глаза. И шея длинная, оказалось, у меня красивая шея. Я выпрямила спину.
Тихий бунт
Домой я вернулась через два часа.
В квартире было тихо и темно. Только свет от телевизора в гостиной мигал на стенах. Игорь лежал на диване, демонстративно отвернувшись к спинке. На столе сиротливо стояла пустая сковорода — он поел прямо из нее, даже не удосужившись взять тарелку. Крошки, жирные пятна.
Раньше я бы тихонько все убрала, помыла, чтобы утром не расстраивать его еще больше. Но сегодня я прошла мимо кухни. Прямо в спальню.
Включила свет. Подошла к зеркалу. Смыла косметику. Крем лег на кожу легко, без привычной суеты с закалыванием волос. Я надела старую, но любимую пижаму в клетку, которую Игорь называл «неженственной».
— Ты вернулась? — его голос прозвучал из гостиной. Глухо, с оттенком торжества. — Надеюсь, ты подумала над своим поведением.
Я вышла в коридор. Он стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. Ждал извинений.
— Подумала, — кивнула я.
— И? — он приподнял бровь. — Парик купишь?
— Нет, Игорь. Я подумала о том, что ты сказал про деньги. Что стрижка — это дорого.
— Ну вот, — он смягчился, предвкушая победу. — Разумная женщина проснулась. Экономить надо, Вер. Времена сейчас непростые, цены не падают.
— Именно, — я спокойно смотрела на него. — Поэтому завтра я пойду в банк. И заберу вклад. Тот, который на мое имя, где мы копили на новую машину.
Цена вопроса
Игорь замер. Казалось, он даже дышать перестал.
— Что? Ты... ты серьезно? Это общие деньги!
— Это мои отпускные и премия за три года тоже, Игорь. Я их откладывала, во всем себе отказывая. Даже в стрижке. А теперь мне нужны деньги.
— На что?! — его голос запнулся.
— На жизнь, — улыбнулась я. — На новую одежду. К такой стрижке нужны стильные вещи, а не мой старый пуховик. Может быть, на курсы. А может, я просто куплю себе билет в санаторий. Одна.
Он смотрел на меня, открыв рот. И в этом взгляде я увидела то, чего там не было никогда: растерянность. Он вдруг понял, что удобная, предсказуемая Вера, которая была частью его комфорта, исчезла. А вместо нее стоит незнакомая женщина с дерзкой стрижкой.
— Ты... ты разрушаешь семью из-за волос! — выдавил он. — Из-за какой-то ерунды!
— Нет, Игорь. Волосы — это просто волосы. Они отрастут. А вот уважение, если оно ушло, не вернется уже никогда.
Я развернулась и ушла в спальню. Плотно закрыла за собой дверь. Щелкнул замок.
С той стороны еще долго слышалось его бурчание, шаги, хлопанье дверьми шкафов. Он пытался шуметь, чтобы привлечь внимание, чтобы показать характер. Но мне было все равно.
Я легла в кровать, положила голову на подушку. И впервые за много лет мне ничего не мешало. Ни шпильки, ни резинки, ни тяжесть. Голова была легкой. Мысли были ясными.
Завтра будет сложный день. Будут споры, возможно, молчаливое сопротивление. Игорь так просто не сдастся. Но я знала одно: я больше не буду прятать глаза. И шею.
Я провела рукой по своему «ежику» и улыбнулась в темноту.
— Спокойной ночи, новая Вера, — прошептала я.
И уснула мгновенно и крепко, без тревожных снов.
А вы когда-нибудь меняли прическу так, чтобы изменилось всё внутри?
Подпишитесь, чтобы не пропустить момент, когда Вера (или может быть вы?) решит купить тот самый билет в санаторий!