Максимус обнаруживает тела своих убитых жены и сына. Еще до того, как включились камеры, над испанскими холмами воцарилась тревожная тишина, своего рода почтительное молчание, из-за которого съемочная группа разговаривала шепотом. Рассел Кроу стоял один на краю поляны, сжав челюсти и уставившись в землю. Один из очевидцев, наблюдавших за ним, сказал: “Он выглядел как человек, идущий навстречу собственной смерти”.
Когда Ридли Скотт негромко скомандовал “Внимание!”, Кроу начал медленно приближаться. Каждый шаг давался ему тяжелее предыдущего. Камера не отрывалась от его лица, запечатлевая замешательство, страх и неверие, бушующие в глубине его глаз, словно ураганы. И тут он увидел их.
Кроу рухнул с хриплым, гортанным звуком, которого никто от него раньше не слышал. Это не был отрепетированный крик. Это была открытая рана. Его тело склонилось над безжизненными телами, сильно сотрясаясь. Он коснулся земли дрожащими пальцами, прошептав: “Мне жаль...… Мне так жаль...” — Эти слова так и не были написаны, так и не были запланированы. Ассистент оператора позже сказал: “У нас было ощущение, что мы вторглись в чье-то личное горе”.
Никто не осмелился прервать нас. Когда Скотт наконец пробормотал: “Снято”, все ожидали, что Кроу встанет, стряхнет с себя оцепенение и придет в себя.
Но он не пошевелился.
Он остался лежать на земле, уткнувшись лбом в грязь, словно оберегая свою семью от всего мира. Когда двое членов экипажа шагнули вперед, он поднял дрожащую руку и прошептал: “Оставьте меня. Максимус еще не закончил горевать”. В его голосе была такая тяжесть, что они остановились на полуслове.
Съемочная группа замолчала. Даже лошади, привязанные возле деревьев, казалось, перестали двигаться. Визажист прошептал: “Я никогда не видел ничего настолько реального. Это напугало меня”. Скотт ошеломленно наблюдал за происходящим из-за монитора. “Никто не дышит”, - прошептал он съемочной группе. “Не разбивай его”.
Почти минуту никто не прикасался к Кроу. Никто даже не осмеливался отвести взгляд.
Когда он наконец сел, его лицо было перепачкано грязью и слезами, он прерывисто выдохнул. Один из членов экипажа спросил: “Рассел… ты в порядке?” Кроу вытер лицо и пробормотал: “Он любил их. Я должен был это почувствовать”.
Скотт подошел и тихо сказал: “Это было потрясающе. В этом душа фильма"”
И он не шутил. Именно этот трепетный, опустошающий дубль — нетронутый, неповторимый — увековечен в финальной версии "Гладиатора" (2000).
Может эта сцена натолкнет вас пересмотреть этот фильм.
