Продолжение очерка историка Михаила Худяков о шовинизме в России. Какое именно было пренебрежение к народам Поволжья у российской профессуры и академиков из сферы исторической науки и этнографии
Ламанский Владимир Иванович
В течение 30 последних лет царизма главным центром петербургской этнографической жизни было Русское географическое общество. Председателем Отделения этнографии в этом обществе с 1887 до 1910 гг. был акад. В.И.Ламанский – цельная, характерная личность строго-консервативного и шовинистического направления. Ламанский встречал полную поддержку своим взглядам в среде членов общества и являлся их выразителем.
Эта солидарность между председателем и членами общества отмечена Н.И.Веселовским в словах, относящихся к избранию В.И.Ламанского председателем Отделения этнографии:
«Прежняя программа В.И. была хорошо известна деятелям ИРГО, с годами она должна была еще более окрепнуть и получить более детальное развитие. Поэтому члены общества, избирая В.И. на ответственный пост управляющего отделением, тем самым одобряли и его программу. В этом В.И. справедливо видел и сочувствие его идеям со стороны общества и готовность оказать ему нравственную поддержку».
Академик Шахматов охарактеризовал Ламанского следующими словами:
«Прежде всего это был страстный патриот. Во всей его деятельности перед ним превозносится один единственный кумир, дорогой, нерукотворный – это его родина, обожаемая им Россия. Он тщательно оберегает ее интересы в настоящем и будущем, он ревниво говорит о них и в прошедшем... В.И. Ламанский, взывая к самопознанию личности, общества, народа, содействуя этому самопознанию, имеет в виду величие и благосостояние России... Он разыскивал в прошлом друзей и врагов родного народа с пристрастием (sic!) следил за деятельностью и развитием тех и других: прошлое он связывал с настоящим... Враги России, враги славянства в том идеальном представлении о славянстве и о необходимом его единстве, которое составил себе В.И. Ламанский, воплощаются им в цельных образах, противополагаемых России, русским и ближайшим образом с ним связанному культурному миру. Миру греко-славянскому противополагается романо-германский».
Впервые Ламанский выступил со своей шовинистической программой в Географическом обществе еще в 1865г., когда в первый раз принял председательство в Отделении этнографии. 29 января 1865 г. он
«выступил с обширною программною речью, в которой заявил себя не только ученым славистом, но и политическим проповедником. Прежде всего В.И. изложил свой взгляд на значение этнографии, на задачи русской этнографии, на метод и приемы, которыми можно подвинуть ее разработку. По его определению, русская этнография, как наука, имеет своим предметом ... изложение ... как взаимных отношений инородцев между собою, так и отношений их к господствующей славяно-русской народности, изучение способов и .мер, облегчающих или задерживающих процесс поглощения инородческих элементов народностью господствующею».
Свою мысль Ламанский иллюстрировал пространным рассуждением шовинистического характера на тему о взаимоотношениях между немцами и славянами. В следующем заседании Ламанский выступил с идеей противопоставления немцам в Прибалтике латышей.
Эта мысль является применением шовинистического принципа «divide et impera» (разделяй и властвуй).
Шовинистические выступления Ламанского, сопровождавшиеся выпадами против немцев, показались чересчур откровенными и бестактными, и в 1860-хгг. он недолго удержался на посту председателя Отделения этнографии. Вторично Ламанский был избран на эту должность в 1886г., когда шовинизм стал открытой программой правительства Александра III, и на этот раз Ламанский пробыл председателем отделения в течение 23 лет. Н.И.Веселовский говорит о политическом значении работы Ламанского в Географическом обществе: «Здесь он мог проводить свои научные и политические идеалы ...».
К работе в обществе Ламанский старался привлечь студенчество:
«Он стал привлекать их (студентов) и на заседания Отделения этнографии и пошел в этом направлении еще дальше. В.И. стал задавать студентам на каникулярное время задачи из области русской этнографии, при материальной поддержке со стороны ИРГО, рассчитывая в будущем выработать из них этнографов. В заседаниях отделения был доложен ряд сообщений этих учеников В.И. …В.И. очень радовался, когда аудитория была полна, и ему пришлось, наконец, убедиться, как постепенно вырастал у образованной публики и учащейся молодежи интерес к русской этнографии».
Умоконструкции Ламанского
Таким образом, влияние Ламанского распространялось на молодую смену этнографов. Одной из важнейших работ Ламанского является книга «Три мира Азийско-Европейского материка» (1892), антропо-географический и политико-географический трактат, в котором он делит Азийско-Европейский материк на три обособленных мира
1) романо-германский, западный,
2) азиатский, восточный, и
3) греко-славянский, средний.
Ламанский противопоставлял греко-славянский мир обоим другим, причем утверждал, что «естественным, постоянным центром культурно-географического тяготения Среднего мира, несмотря на всю его этнографическую пестроту, является Россия...».
Политические границы России должны, по мысли Ламанского, совпадать с границами «Среднего мира», т.е. захватывать Восточную Пруссию, Познань, Верхнюю Силезию, Чехию, всю Венгрию, весь Балканский полуостров и некоторые части Малой Азии и Сирии. Западную границу «Среднего мира», т.е. идеальной Великой России, Ламанский проводит не по политическим рубежам, а по этнографическим пределам, тогда как в Средней Азии граница «Среднего мира» совпадает с политической границей России, т.е. включает такие земли, которые не имеют русского населения.
Таким образом, в обоих случаях Ламанский решает вопрос в пользу России. Панславистский шовинизм Ламанского направлен главным образом против немцев на Западе. Но на Востоке он также не оставался равнодушным к населению Средней Азии и высказывался вполне определенно и очень резко:
«Массы азиатов, чуждающиеся русской образованности и коснеющие и прозябающие в своей грязной и тупой жизни или совершенно одряхлевшей образованности, положительно не заслуживают одинакового счета с русскими их завоевателями и повелителями».
А.А.Шахматов сообщает, что «В.И. Ламанский мечтал о возможности в будущем соединения Кракова с Варшавой, однако при условии воссоединения Львова с Киевом, неразрывными узами соединенным с остальною Россией».
Исторические взгляды В.И.Ламанского были довольно примитивны; «культурная миссия славянства, спасавшая Европу в течение многих веков от азиатских варваров», «вековая борьба с тюрками, от которых южные славяне отбивались на юге, а мы, русские, на востоке», «славяне обездолены сравнительно с богатыми своей высокой культурой западноевропейцами» и т.п.
Имя Ламанского неразрывно связано с основанием Этнографического отдела Русского музея. Организация этого отдела является наиболее ярким примером использования этнографической науки для политических целей. Отдел был задуман буржуазией и правительством в качестве мощного орудия для популяризации и пропаганды русского великодержавного шовинизма: в отделе должны быть представлены народы России и продемонстрировано превосходство над ними русской народности; вместе с тем должны быть показаны и соседние зарубежные страны – объекты захватных стремлений, ознакомление с которыми должно было способствовать популяризации идеи захвата.
Составление программы Этнографического отдела Русского музея было поручено великим князем Георгием Михайловичем в 1897 г. В.И.Ламанскому.
В программе отчетливо выражена шовинистическая установка:
«Россия – не случайное, не чисто механическое соединение отдельных разнородных стран, ничем кроме внешней силы и государственной власти не связанных и не спаянных. Россия – живое историческое целое, со стародавними преданиями и многовековым опытом, с сознанием своих дорого купленных успехов и полное веры в свое великое будущее. Русский Этнографический отдел Музея императора Александра III должен представлять Россию не только в племенном разнообразии, но и в ее историческом единстве.
Поэтому и при распределении этнографических коллекций музея, а следовательно и при разделении России на известные географические области, нужно держаться одной нити, связующей все периоды русской истории от ее начала до настоящего времени. Эта нить – русская национальная и государственная идея, или, иначе говоря, распространение русской народности и строение русского государства – проходит через всю русскую историю».
«Перед этою русскою государственною и национальною идеею должны склониться и умолкнуть все прочие, бродящие то там, то сям в умах, давно отжившие свой век и сданные историею в архив исторические идеи государственного права Ливонии, Польши, Армянского, Грузинского царств, татарских ханств и проч. В этом отношении исключается только великое княжество Финляндское, известное обособление и автономия которого признаны русским государственным правом... За другими странами и народностями в России мы не признаем никаких исторических прав, так как признание, например, исторической Польши... было бы равносильно с нашей стороны признанию необходимости распадения русского государства и разделения русской народности».
«Но мы признаем права всех этнографических индивидуальностей в России, считаем необходимым доставить им в Русском этнографическом музее возможно более места и представительства и полагаем, что было бы весьма полезно на всех особых предметах иноплеменных и инородческих коллекций помещать этикеты или надписи на двух языках, на русском и на инородческом. Народное самолюбие будет польщено, и музей выиграет от этого в двояком отношении. Он будет популярен не только у русских, но и у инородцев, будет охотно ими посещаем и потому может ожидать от них и разных вкладов и приношений. Инородческие надписи сверх того усилят характерность, колоритность коллекций...».
Для распределения коллекций Ламанский предлагал разбить материалы по 13 областям, причем деление это было произведено с таким расчетом, что окраины, имевшие нерусское население, оказывались соединенными с русскими местностями: Финляндия была включена в Северный край, Эстония, Латвия и Литва – в Северо-Запад, Польша должна была соединиться с Белоруссией и Смоленской губернией, Украина разделена на две части, причем западная половина соединена с Курской губернией, а восточная – с Воронежской губ. и Донской обл., Закавказье соединено с Сев. Кавказом, Туркменистан – с Астраханской губ. и Уральской обл., Казахстан присоединен к Западной Сибири и т.д.
В.П.Семенов-Тян-Шанский комментирует схему Ламанского следующими пояснениями:
«Центральное внимание в каждой отдельной части Российской империи им (Ламанским) отводится создателю русского государства – русскому племени (или иначе восточным славянам) и затем иллюстрируются научно-беспристрастно его местные взаимные культурные отношения с прочими племенами данной части империи...».
«Всюду в них (областях) можно ясно показать колонизационное значение восточных славян, так как всякая из этих областей имеет в себе какой-нибудь определенный исторический русский корень, составляющий видный этап в нашей общей многовековой колонизационной волне. Несомненно, этот корень и дал определенный антропо-географический облик каждой из областей, типичный для нее».
По проекту Ламанского, в Русском музее должен быть особый зал, в котором сосредоточиваются коллекции по народам «Среднего» (греко-славянского) мира, не входящим в состав России, но будто бы «тяготеющих к ней культурно». В действительности идея Ламанского была осуществлена не вполне: коллекции по зарубежным странам (Галиция, Закарпатская Русь) не были выделены в особый зал, а размещены в соответствующих залах музея, вместе с коллекциями из самой России, так что границы между империей и странами, не входившими в состав ее, были стерты, и это еще более заостряло политическую установку музея.
По словам В.П.Семенова-Тян-Шанского (1915г.), «программа эта имеет не только огромную чисто научную ценность, но и крупное истинно государственное значение в лучшем смысле этого слова», а заслуги Ламанского – «не только чисто научные, но нередко прямо государственные».
Политическое значение работы Ламанского подчеркнуто этими словами достаточно ясно.
Для обсуждения проекта Этнографического отдела Русского музея «августейший управляющий» великий князь Георгий Михайлович созвал в 1900 г. совещание из этнографов, приглашенных им по своему личному выбору. Совещание пришло к решению, что в Русском музее должна быть представлена этнография «а) России в географических границах империи,
б) сопредельных с Россиею стран, если в них живут племена, которые есть и в России, и
в) славянских племен, хотя бы они и не соприкасались с русской границей».
Вятская жель по инородцам у исследователя Зеленина
После 1905 г., в период реакции, вокруг Ламанского в РГО сплотилась целая группа молодых ученых, предпочитавших революционной борьбе спокойную научную деятельность. Среди них выделялся усидчивостью в работе и обилием произведений Дмитрий Константинович Зеленин. Получив среднее образование в духовной семинарии, Зеленин иногда помещал свои работы в таких изданиях, как «Вятские епархиальные ведомости» и приложения к журналу «Русский паломник». Революцию 1905 г. он квалифицировал как «смуту, от которой стоном стонут на Руси тысячи самых мирных людей».
Д.К.Зеленин начал свою научную деятельность статьей «Исторический очерк Сарапульского духовного училища», напечатанной в «Вятских епархиальных ведомостях» (1899г.). Затем появилась его работа «Язычество в Вятской губернии» (журнал «Жизнь», 1900г., №4), а в 1904 г. вышла его книжка «Кама и Вятка. Путеводитель и этнографическое описание Прикамского края». В этом «этнографическом описании» Д.К.Зеленин сообщает ряд своеобразных сведений о народах Прикамья, причем многие характеристики носят явно неприязненный отпечаток.
Чуваши:
«Одежда вообще сходна с русскою»… «Красотою чуваши не отличаются: выдавшиеся скулы, узкий разрез глаз и покатый назад лоб... Глаза всегда как будто заспанные. Женщины еще некрасивее мужчин. В характере чувашей отмечают скупость, робость, неприхотливость».
Татары:
«Татарина вы легко узнаете по большим ушам и выдавшимся скулам; у женщин узкий разрез глаза и переваливающаяся с боку на бок походка... Выражение глаз более хитрое, нежели умное...». «Я всегда дивился приверженности татарина к своей национальности – религии, обычаям и костюму ... Татарина или татарку в русском (т.е. в общем европейском) костюме я никогда не видел, В торговом деле татарин «собаку съел» ... Продают часто в долг. Во двор к своему клиенту-должнику татарин-кредитор въезжает как в свой собственный. Случаются и связи татар с русскими крестьянками (большею частью с такого именно рода клиентками), несмотря на то, что связь с «некрещеным», по убеждению русского крестьянина, ужасный грех. (О фактах такого рода мне сообщали сельские священники, которым исповедывались согрешившие)».
Башкиры:
«По характеру башкиры очень ленивы. Иногда, впрочем, леность эта проявляется очень своеобразно; передают, например, что если засорилось место, на котором живет башкир, то он скорее перенесет свою избу на другое место, чем решится вывезти со двора навоз. Своеобразный разгул, который вернее назвать обжорством, как нельзя лучше гармонирует с этою ленью»
Вотяки:
«В культурном отношении вотяк стоит вообще низко. Знаменитое Мултанское дело хотя и разрешилось в пользу мултанцев, но вскрыло веред нами всю дикость этого племени. Среди местных интеллигентов вы найдете массу лиц, часто больших знатоков вотского быта, которые и теперь убеждены в существовании у вотяков человеческих жертвоприношений. К ним принадлежит и небезызвестный писатель о. Николай Блинов. В глуши Сарапульского уезда вам назовут теперь еще живого священника, которого будто бы едва не «замолили» вотяки. Рыжие волосы, впалые щеки, желтовато-красное веснушчатое лицо, маленькая бородка, узкие подслеповатые глаза – вот наружность вотяка. Русские зовут вотяков «мышь» за их низкий рост и тщедушное сложение».
Пермяки:
«По наружности пермяки сильно похожи друг на друга: все на один покрой. На вид они очень невзрачны... Некоторые авторы (Добротворский) предсказывают пермякам близкое вырождение».
«О себе пермяки очень невысокого мнения. От них нередко можно услышать выражение: «куда уж нам, кабы мы не пермяки были...» Забитость и пришибленность, робость и трусость – характерные черты пермяка. Вместе с тем они отличаются замечательной апатией, равнодушием ко всему и ленью, ослиным терпением и скупостью. Только в пьяном виде... пермяк становится совсем другим. Куда девается его флегма и смиренничанье: он ругается напропалую и лезет в драку...».
«Учатся пермяцкие дети недурно, но им не дается математика. И взрослые пермяки считают с большим трудом. Штейнфельд (из Глазовского У.) характеризует их вообще тупыми. К нему, рассказывает он, пришла однажды пермячка, которая, заявляя жалобу на своего мужа, не могла припомнить его имени. После некоторых усилий она решилась наконец сходить к соседу и спросить его, как зовут ее собственного мужа». «Своих песен у пермяков почти нет, они поют, перековеркивая на свой лад, русские песни, и язык пермяцкий переполнен русскими словами. Вообще мало у этого бедного народа своего оригинального, самобытного».
Мари.
Сведения о них должны быть в глазах читателя особенно авторитетными, так как Д.К. Зеленин подчеркивает, что этот отдел написан «по личным впечатлениям автора в Яранском уезде». «В характере черемис можно отметить скрытность, хитрость, лукавство, настойчивость и терпение.
Редко можно встретить такую нацию, которая, при своей полудикости, отличалась бы столь сильно развитым национальным самосознанием и приверженностью к своей народности. Боясь и гнушаясь русского, они говорят: «нашу веру кончать, нас кончать», а про свои языческие моления в лесу: «если перестанем в лес ходить, то все околеем, все племя наше подохнет». «Вообще, русские относятся к черемисам свысока, с оттенком презрения. Русский никогда не женится на черемисской девушке; даже самая мысль об этом кажется ему в высшей степени странною. Между тем, случаи женитьбы черемис на русских девушках нередки, но за них отдают лишь очень бедных, да еще разве с «грешком» («гулящих»).
«Множество черемис, населявших некогда почти всю Вятскую губернию, вымерло... По сообщениям местных священников, прирост населения среди черемис весьма незначителен, а в некоторых местах прироста нет совсем. Черемисы как бы предчувствуют свое печальное будущее...».
В 1910г. Д.К.Зеленин напечатал в «Светоче», издававшемся в виде приложения к «Русскому паломнику», известному реакционному журналу, статью «Двоеверие черемис» (№1).
По отзыву марийского этнографа В.М.Васильева, «статья представляет православно-миссионерскую слезу из-за коснения марийцев в язычестве и утешение надеждой, что язычество несомненно изживется с обрусением марийцев».
Учёный Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский - ретроград и гроза прогрессу (даже техническому)
Одним из видных деятелей Географического общества, заявившим о себе, как об ученике Ламанского по политической географии, был В.П.Семенов-Тян-Шанский. Свои общественно-политические взгляды В.П.Семенов-Тян-Шанский отразил в статье «П.П.Семенов-Тян-Шанский летом в деревне», которая представляет собою написанную с большим увлечением апологию помещичьего, барского быта. Автор был сыном известного вице-председателя РГО, не только ученого, но сенатора и члена Государственного совета П.П.Семенова-Тян-Шанского, крупного помещика Рязанской губернии. В.П.Семенов, с горячим чувством, в самых ярких тонах описывает путешествие помещичьей семьи из столицы в деревню. Со всеми подробностями описываются отъезд из Петербурга, путешествие по железной дороге, встреча на железнодорожной станции рижским исправником, поездка на лошадях в деревню и быт богатой помещичьей семьи.
С сожалением вспоминает В.П.Семенов-Тян-Шанский патриархальные нравы «доброго старого времени» и отмечает, что «с проведением, в самые последние годы XIX в., железной дороги через Урусово психология населения резко изменилась ... и привела в 1917 и 1918 гг. к беспощадному уничтожению усадеб, парков и садов...».
Автор перечисляет своих родственников, которые «в конце 1917 г. и в начале 1918 г. безвременно погиб ли в родных местах, тогда же погибла и Гремячкинская усадьба», – «но память о них жива в народе», – добавляет бывший владелец усадьбы.
В.П.Семенов-Тян-Шанский состоял редактором многотомного сборника «Россия. Полное географическое описание нашего отечества», издававшегося с 1899 по 1914 гг. Сборник «Россия», составленный многими специалистами под руководством авторитетных членов Географического общества считался лучшим настольным справочником и пользовался широким распространением. Это издание вполне отражало идеологические установки, редактора и заключало в себе немало шовинистических взглядов. Наиболее ярко эти взгляды проявляются в характеристике отдельных народностей. В качестве характеристики народов нередко приводятся устаревшие сведения, которые заимствованы без всякой критики у более ранних, тенденциозных авторов. Иногда же сведения носят анекдотический и карикатурный характер, унижая национальность в глазах русских читателей.
Вотяки (удмурты)
охарактеризованы так: «При хилом сложении вотяки во всех своих движениях отличаются необыкновенной вялостью; на дело, на которое нужно употребить два часа, они употребляют три и четыре часа, причем любят делать все с отдыхом. Походка вотяка невероятно медленна: в день он пройдет не более двадцати верст, отдыхая на каждой третьей-четвертой версте. К работе, требующей поспешности и проворства, вотяк решительно неспособен...».
«Пение вотское не представляет особенного интереса. Собственно говоря, своих песен у вотяков нет. У вятских вотяков существует припев: «ай-дай, до-шу, ай-ай», который поют женщины и девушки, поднося кумышку дорогому гостю. Иногда вотяк поет импровизированные песни по поводу того, что видит, слышит и т.д. Идет вотяк по лесу, видит белку или зайца и поет, что вот бежит белка, заяц и пр. Хочется ему курить, а табак он забыл взять с собой, и вот он поет опять по-вотски: «курить охота, а табаку нет», и т.д. В местах соприкосновения с татарами и русскими вотяки поют песни, заимствованные у соседей».
Следует отметить, что за 25 лет до появления в свет этой характеристики Н.Г.Первухиным были изданы тексты вотских песен, которые дают совершенно иное представление о вотской поэзии в напевах. В настоящее время, после блестящих концертов вотской национальной песни и музыки и после опубликования работ о вотской песне, особенно ясно несоответствие сведений, напечатанных в «России», с действительностью.
О пермяках в «России» говорится следующее:
«Духовный облик пермяков представляется довольно тусклым, лишенным почти всяких оригинальных и сильных черт... Язык пермяков беден, не дифференцирован настолько, чтобы разными словами выражать близкие понятия; много исковерканных позаимствований из русской речи. В пермяцкой азбуке недостает многих букв. Еще недавно пермяки не могли высказать благодарности, да и теперь, если они говорят «спасибо», то лишь потому, что переняли это слово у русских. Слов «здравствуй» и «прощай» у них тоже нет. Еще более замечательно, что нет пермяцкого слова, выражающего понятие любви».
О калмыках сказано следующее:
«... Лучшие стороны своего характера, в силу исторических причин, они обнаруживают только в отношениях к своим, в сношениях же с русским они скрытны, недоверчивы, хитры, мстительны, если чувствуют свою силу – грубы, дерзки и нахальны, но трусливы и, когда чувствуют свое бессилие, – скромны, покорны и льстивы, ко власть имущим раболепны. К недостаткам калмыков следует отнести их апатичность к своему положению, лень, беспечность, ненаходчивость в затруднительных обстоятельствах и страсть к конокрадству и пьянству. Водку любят и пьют не только мужчины, но и женщины, девушки и дети».
Татары:
«В общем татарин сибарит по натуре, любит и предпочитает всему легкий труд, особенно торговлю, к которой он, подобно еврею, чувствует большую склонность и способность. Стоит татарину скопить несколько рублей, как он пускается в торговлю. Торгуют татары решительно всем, чем можно, и с большим уменьем и выгодой для себя...».
История Поволжья после русского завоевания изображена как благодетельный процесс распространения русской веры, государственности и культуры. Здесь нетрудно раскрыть старую политическую формулу:
«православие, самодержавие и народность»: «За покорением Поволжья должен был следовать ряд мероприятий к полному усмирению края, к его колонизации, просвещению и обрусению – мероприятий, потребовавших больших усилий и жертв со стороны правительственной власти, громадной работы народного духа по внедрению в новой инородческой области начал русской культуры, государственности и веры– работы, неустанно продолжающейся и до настоящего времени... Прежде всего надо было заселить край русским населением... Наряду с колонизацией и умиротворением края шло постепенно, хотя и медленно, водворение русской культуры, государственности и веры... Под Казанью христианская Европа столкнулась с магометанской Азией, давно свившей себе здесь, как мы видели, прочное гнездо, – столкнулась и победила ее. Под стенами столицы татарского царства был положен конец торжеству мусульманской луны над крестом...».
С большим сочувствием в сборнике говорится о миссионерских организациях и обрусительной системе Ильминского: «На вполне правильный путь, путь просвещения и воспитания молодого инородческого поколения миссионерское дело выведено было уже в XIX столетии Н.И. Ильминским... Немало для просвещения инородцев сделано также и Казанской духовной академией. Ввиду особого положения этой академии в центре инородцев Востока в курс ее введена была особая группа миссионерских предметов... Насколько плодотворной оказалась деятельность академии по приготовлению миссионеров, – достаточно упомянуть, что она воспитала таких просветителей инородческого края, как Ильминский, Бобровников и др...».
С сочувствием авторы сборника относятся и к обрусению чуваш:
«Среди них замечается большая склонность к обрусению... Большую роль в деле обрусения чуваш должна сыграть школа... Чуваши охотно учатся, а теперь добавим, что в деле ученья они способны достигать и значительных успехов: есть между ними уже священники, волостные писаря, сельские учители, вполне обрусевшие и служащие хорошими проводниками обрусения».
Империалистическая война привела шовинистические круги русской буржуазии в возбуждение, которое получило свое отражение и в этнографии. Оставляя в стороне ряд работ, тематика которых была навеяна империалистической войной, ограничимся указанием тех фактов, которые имели наиболее существенные последствия. В начале войны умер Ламанский (1914), и в заседании Географического общества 27 февраля 1915г. В.П.Семенов-Тян-Шанский прочел доклад, в котором восхвалял государственную мудрость Ламанского. Особенно подробно он остановился на программе Этнографического отдела Русского музея.
Печатая свой доклад, В.П.Семенов-Тян-Шанский издал даже составленную им карту районирования России по проекту Ламанского, с целью популяризировать его идею. Указывая на разразившуюся войну, В.П.Семенов-Тян-Шанский отметил, что идея Ламанского «своевременна именно теперь», что «в руки России именно теперь готовы попасть на западе и юге предназначенные ей историческим роком и самой географией старые территории».
В виде вывода он дал следующее заключение:
«Глубокие и плодотворные идеи покойного В.И. о Среднем мире, о роли в нем России, о культурных и экономических отношениях внутри нее народа созидателя государства к остальным племенам, иллюстрированные географически, должны бы ныне получить свое особенно широкое практическое применение. А это и есть задача русской антропогеографии и политической географии».
Мысль В.П.Семенова-Тян-Шанского о практическом применении политической географии в связи с империалистической войной оказалась не единичной и встретила отклик среди многих шовинистически настроенных политических деятелей. С продолжением империалистической войны правые группировки все чаще и чаще стали обращаться к вопросу о будущих территориальных захватах после победоносного окончания войны. Первыми проявили активность крайние правые, в лице Штюрмера, который заявил: «Я, как министр иностранных дел, вызвал уже к себе профессора Дмитрия Ивановича Иловайского и просил его набросать мне схему наших территориальных приобретений на Западе, дабы явиться во всеоружии в дни мирных переговоров».
Ох уж эти шовинистические грёзы
Владимир Митрофанович Пуришкевич выступил как организатор «Общества русской государственной карты после победоносной войны». Задачи этого общества он формулировал следующим образом:
«Общество, которое я создаю и в которое войдут писатели, ученые, публицисты, профессора всех партий и направлений, будет также иметь целью нарисовать русскому народу будущую карту России и обосновать исторически, географически и этнографически ее возможные границы, дабы в момент заключения нами мира русский народ понимал бы, чего он имеет право требовать,а русская дипломатия могла бы в своих притязаниях на ту или другую территорию опираться на волю русского народа, принесшего столь большие жертвы отечеству в годину брани и имеющего, в силу этого, нравственное право быть сознательным вдохновителем русской дипломатии, которая, опираясь на волю народную, может говорить тверже на мирном конгрессе, увереннее и с тою властностью, которая должна быть присуща представителям России».
В 1916г. Общество русской государственной карты уже функционировало. Председателем его был В.М.Пуришкевич, который в своем дневнике дал описание «соединенного собрания секций Общества по персидской, турецкой, австрийской и германской границам», происходившего 5 декабря 1916 г.
Выступление «известного славянофила» А.Ф.Васильева на этом собрании вызвало среди присутствовавших общий смех, и сам Пуришкевич назвал его речь «фонтаном политического блудословия и фантастических славянских грез».
Является ли случайным, что первая мысль о практическом применении политической географии к войне была высказана ученым (В.П.Семеновым-Тян-Шанским) в заседании ученого общества?
При последовавших проектированиях территориальных захватов политические деятели также обращались неизменно к содействию и авторитету ученых: Штюрмер – к Иловайскому, Пуришкевич – к Ф.И.Успенскому, который вошел в число членов Общества русской государственной карты и состоял в «секции по турецкой границе». С некоторым запозданием по сравнению с крайними правыми последовало выступление либеральных ученых в том же великодержавническом направлении. Ими была высказана мысль, что ученые должны оказать активное содействие правительству в подготовке территориальных захватов.
4 февраля 1917г. Академией наук была учреждена «Комиссия по изучению племенного состава пограничных областей России и сопредельных стран» (КИПС). Задачи этой комиссии вполне совпадали с задачами Общества русской государственной карты. Как Пуришкевич излагал цели своего общества министру иностранных дел, так и Академия наук представила министру иностранных дел записку о задачах КИПС. Политические цели организации КИПС были изложены в этой записке следующим образом:
«Вопрос о необходимости выяснить с возможной точностью племенной состав областей, прилегающих к обеим сторонам границы России в тех ее частях, которые примыкают к государствам, нам враждебным, имеют в настоящее время исключительное значение, так как мировая война ведется в значительной мере в связи с национальным вопросом.
Выяснение основательности притязаний той или другой национальности на ту или другую территорию, где она является преобладающей, будет особенно важно в момент приближения мирных переговоров, так как, если новые границы и будут проводиться в соответствии с определенными стратегическими и политическими соображениями, национальный фактор будет все же играть по отношению к ним громадную роль. Можно несомненно утверждать, что от правильного учета этого фактора будет постоянно в каждом отдельном случае зависеть успех той или другой спорящей стороны... В настоящее время представители гуманитарных наук в Академии полагают, что они могли бы с пользою для государства употребить свои силы и силы других русских ученых, которых бы объединила Академия именно для дела этнографического исследования указанных выше областей».
КИПС предполагала собрать и проверить материалы относительно Литвы, Польши, Галиции, Угорской Руси, Буковины и вообще всей западной границы России, а также шести армянских вилайетов Турции, персидского Азербайджана и Северной Персии.
К работам КИПС был привлечен ряд сотрудников Географического общества, и в следующие годы КИПС стала новым центром этнографической работы.
Итоги, подводимые Михаилом Худяковым
Подводя итоги первой главе, можно констатировать следующее:
- 1. Великодержавный шовинизм являлся формой, выражавшей идеологию господствовавших классов; в эпоху капитализма носителем великодержавного шовинизма была по преимуществу крупная буржуазия.
- 2. В общественной жизни России конца XIX и начала XX вв. наблюдались две разновидности великодержавного шовинизма: более полная, направленная как против зарубежных народов, так и против внутренних «инородцев»; представители этого направления придерживались монархических или октябристских взглядов; другое течение – более умеренное, направленное преимущественно к захвату зарубежных рынков и к обоснованию этих захватов «научными» данными; представители этого направления выражали взгляды партии к-д.
- 2. Оба эти течения получили отражение в этнографической литературе.
- 4. В дореволюционный период буржуазные ученые нимало не скрывали связи между наукою и политикой и откровенно признавали, что наука должна обслуживать интересы «государственной власти», т.е. эксплуататорских классов.