Когда нотариус огласил завещание бабушки, в зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом дождя за окном. Я, Яна, получила пять миллионов рублей и… квартиру в центре города — трёхкомнатную, с высокими потолками, старинной лепниной и видом на реку. Это было неожиданно. Особенно для моего сына Артёма и свекрови Людмилы Петровны.
—Тебе досталась трёшка в центре! — выпалил Артём, когда я вернулась домой. Его голос дрожал от возмущения, будто я что-то украла у него самого. — В этой квартире буду жить я!
Я медленно сняла пальто, положила сумку на тумбу и спокойно посмотрела ему в глаза.
— Артём, квартира оформлена на меня. Я это мое наследство. И я буду решать — кто будет жить в ней, а кто нет.
Он фыркнул, махнул рукой и ушёл к себе, бросив: «Пожалеешь».
Но настоящая буря началась на следующий день.
Людмила Петровна появилась у меня на пороге ровно в десять утра. В руках — два чемодана, за плечом — сумка-тележка, на лице — выражение полной уверенности в своей правоте.
— Ну, доброе утро, Яна! — весело сказала она, протискиваясь мимо меня в прихожую. — Наконец-то нормальные условия! У меня от твоей однушки голова болела. Здесь я и останусь.
Я не двинулась с места.
— Людмила Петровна, вы не приглашены.
— Как это «не приглашена»? — она фыркнула, ставя чемоданы у стены. — Это моя квартира! Артём сказал, что она перешла к тебе от бабушки значит, это семейное имущество. А раз семейное — значит, все должны пользоваться. Да и старшая в семье — я.
Я закрыла дверь и скрестила руки на груди.
— Вы ошибаетесь. Это моя личная собственность. Завещание было только на меня. И деньги, и квартира — мои.
Она усмехнулась, как будто я шутила.
— Ну, ладно, ладно. Я всё равно остаюсь. Артём поддержит. Он сказал, что ты должна понимать: родные — прежде всего.
— Артём не хозяин. И вы — не гостья по приглашению.
Она фыркнула, сняла пальто и повесила его на вешалку, которую я купила всего неделю назад.
— Что ж, устроюсь. Ты пока чай завари, а я вещи распакую.
Я не двинулась.
— Людмила Петровна, вы сейчас покинете квартиру. Или я вызову полицию.
Она замерла, повернулась ко мне и впервые за всё время посмотрела с опаской.
— Ты… с ума сошла? Это же твой дом! Ты не можешь выгнать мать своего мужа!
— Муж мёртв, — сказала я тихо, но чётко. — А вы — не моя мать.
Она побледнела.
— Как ты посмела?!
— Очень просто. Сначала перестала терпеть. Потом вспомнила, что имею право.
Она не ушла. Началась война.
Первые два дня она ходила по квартире, как по родному дому, расставляла свои вещи, перекладывала посуду, включала телевизор на полную громкость. Даже пыталась открыть мой кабинет — я поставила на дверь кодовый замок.
На третий день я пригласила участкового.
— Сегодня мы зафиксируем факт самовольного занятия жилого помещения, — сказала ей спокойно. — Это нарушение статьи 30 Жилищного кодекса. Вы не являетесь собственником и не проживали здесь ранее.
Она побледнела ещё сильнее.
— Это издевательство! Я — старшая! Я — свекровь и бабушка!
— И? — я пожала плечами. — Бабушкой быть — не профессия. Прав не даёт.
Участковый составил акт.
Через день пришёл участковый еще раз. Вежливо, но твёрдо предложил ей покинуть помещение.
— Но это же моя квартира! — кричала она. — Яна получила деньги от моей свекрови!
— От вашей свекрови? — участковый удивлённо поднял бровь. — Ваша свекровь — мать вашего мужа?
— Ну да!
— А завещание было оформлено на Яну Игоревну, вашу невестку. Вы не упомянуты.
— Но она же…
— Вы здесь без согласия собственника. Это нарушение.
Она схватила чемоданы и выбежала, бросив: «Ты пожалеешь!»
Я думала, на этом всё закончится.
Но Людмила Петровна не из тех, кто сдаётся.
Через неделю она появилась снова — уже с Артёмом.
— Мам, ты же не серьёзно? — начал он с порога. — Бабушка — старый человек! Где она будет жить?
— В своём доме, — ответила я. — У неё есть квартира в Бутово.
— Там холодно! Соседи шумные!
— Значит, пусть делает ремонт или переезжает. Не за мой счёт.
— Ты жадная! — выкрикнул он. — Бабушка любила тебя!
— Нет. Она терпела меня. А потом пыталась мной управлять.
— Ты должна уважать старших!
— Уважение нужно заслужить. А не требовать, потому что «старшая».
Он замолчал.
Людмила Петровна стояла в углу, дрожа от злости.
— Я подам в суд! — прошипела она. — Скажу, что ты присвоила семейные деньги!
— Подавайте, — улыбнулась я. — У меня есть все документы. Завещание. Выписки. Договор купли-продажи. И свидетели, что вы пытались захватить квартиру.
Они ушли.
Через месяц я получила повестку.
Людмила Петровна подала иск о признании права на долю в наследстве и недействительности сделки по покупке квартиры.
Юрист, которого я наняла ещё в день переезда, только усмехнулся.
— Это попытка шантажа. У неё нет ни одного законного основания.
Суд длился два заседания.
Судья выслушал всё. Прочитал документы. И вынес решение: в иске отказать.
— Гражданка Петрова не является наследником по завещанию и не имеет права на имущество, приобретённое истцом на личные средства, — огласил он.
Людмила Петровна сидела, опустив голову. Артём молчал.
Прошёл ещё месяц.
Я получила письмо от управляющей компании.
К моей квартире пытались подключиться как к месту временной регистрации. Подавала заявление… Людмила Петровна.
Я снова обратилась к юристу.
— Это уже административное нарушение. Повторная попытка самовольного занятия.
— И что теперь?
— Вы можете подать заявление в прокуратуру.
Я подала.
А потом случилось неожиданное.
Однажды утром в дверь позвонили. Я открыла — и чуть не упала в обморок.
На пороге стояла Людмила Петровна.
Но не та, что кричала и угрожала.
Она была… сломана.
Её лицо осунулось. Волосы — не уложены. В руках — не чемоданы, а пакет с лекарствами.
— Яна… — прошептала она. — Помоги…
Она едва держалась на ногах.
— Что случилось?
— У меня инсульт был. Артём… не берёт трубку. В больнице сказали — иди домой, но у меня там всё отключили. Говорят, за долги.
Я молчала.
— Прости… — она опустила глаза. — Я думала… что имею право. Что всё — наше.
— Людмила Петровна, вы месяц назад пытались через суд отобрать у меня квартиру.
— Я… не знала, что делать.
Я посмотрела на неё. Вспомнила, как она кричала, что «в этой квартире буду жить только я».
Но вспомнила и другое — как в детстве моя мать принимала в дом бездомную соседку, хотя сама жила в тесноте.
Я вздохнула.
— Заходите. На одну ночь.
Она кивнула, почти плача.
— Не надо долго… Я найду…
— Сначала вызову врача.
Она пробыла у меня три дня.
Лежала в гостевой комнате. Молчала. Пила чай.
На третий день сказала:
— Я уйду. Нашла комнату в доме престарелых. Не роскошь, но… чисто.
— У вас есть деньги?
— Продала старые сервизы. Хватит на первое время.
Я кивнула.
— Артём не звонил?
— Нет.
Я не удивилась.
— Знаешь… — она посмотрела на меня. — Ты сильная. Я думала, ты сломаешься. А ты… выстояла.
— Я не ломаюсь, — сказала я. — Я перестраиваюсь.
Она улыбнулась — впервые за всё время.
Когда она ушла, я закрыла дверь и долго смотрела в окно.
Трёшка в центре молчала.
Но теперь в этой тишине я чувствовала не пустоту, а покой.
Я не выгнала её из злобы. Я защитила своё.
И если когда-нибудь снова постучатся — я открою. Но только если за дверью будет не требование, а просьба.
Потому что границы — не стены.
А уважение — не должок.
Оно либо есть. Либо его нет.
И если его нет — даже кровное родство не спасёт.