Дизель молотил на холостых, выбрасывая в морозный воздух рваные клубы выхлопа. Серёга сидел в кабине, положив руки на руль, и смотрел перед собой — туда, где кончался асфальт и начиналось месиво.
Карьер «Северный» в ноябре — это не дорога. Это испытательный полигон для техники и нервов.
Рация захрипела:
— Михалыч, ты там заснул? Экскаватор простаивает!
Серёга, Сергей Михайлович Кротов, сорок два года, из которых двадцать за рулём, не ответил. Он ждал. Впереди, метрах в ста пятидесяти, «Вольво» с московскими номерами буксовала, выкидывая из-под колёс фонтаны глины. Швед сидел на брюхе, и было понятно — сам не выберется.
— Чего стоишь? — донеслось справа.
В соседнем Shacman'е опустилось стекло. Толян, напарник по бригаде, высунулся с сигаретой в зубах.
— Смотрю, как европеец тонет, — ответил Серёга.
— Щас вызовут трактор. Час простоя.
— Не вызовут. Объеду справа, по краю.
Толян присвистнул:
— Там же колея по ступицу!
— Знаю. Пойдём.
Серёга выжал сцепление, тронул свой Sitrak с места, и двадцать пять тонн песка в кузове качнулись, как море в шторм.
Полгода назад Серёга стоял в автосалоне и чувствовал себя так, будто покупает кота в мешке. Китаец. «Ситрак» с кабиной от MAN, движок Weichai на 440 лошадей, колёсная формула 8x4. Кузов — двадцать пять кубов.
Менеджер сыпал цифрами, но Серёга слушал вполуха. Он считал своё.
«Европеец», подержанный, уставший, с пробегом под миллион, стоил как новый китаец. Новый «европеец» — это вообще космос. Таких денег у него не было. А те, что были, ушли на первый взнос по лизингу.
Жена смотрела тревожно.Дочка, студентка, младший, в десятом классе. Квартира — съёмная. На кону стояло всё.
— Ты уверен? — спросила тогда Лена.
— Нет, — честно ответил Серёга. — Но других вариантов у меня нет.
В гараже, когда он пригнал машину, мужики встретили скептически. Петрович, старый камазист, обошёл вокруг, потыкал носком сапога в колесо и выдал:
— Через месяц развалится. Помяни моё слово.
— Может, и развалится, — поднял плечи вверх Серёга. — А может, и нет. Посмотрим.
— На «Камазе» бы взял. Наше, родное. Ремонт — копейки.
— На «Камазе» я уже ездил. Десять лет. Хватит.
Петрович обиделся и ушёл. А Серёга остался — один на один со своим китайцем.
Первый месяц он присматривался к машине, как к новому человеку в экипаже. Изучал характер. Weichai заводился в любой мороз — проверено при минус двадцати семи. Коробка Fast Gear переключалась мягко, без хруста. Мосты держали нагрузку.Ретардер, горный тормоз, работал штатно, берёг колодки на спусках.
Были и косяки. Уплотнитель на двери потёк на третьей неделе. Клипса на панели отвалилась. Мелочи, но неприятные. Серёга фиксировал, запоминал, записывал в блокнот. Он вообще вёл дневник машины — расход, километраж, замечания. Привычка с армии.
К концу второго месяца он начал понимать: машина тянет. Если не гнать, глядеть уровнями, не насиловать на холодную — она тянет. И зарабатывает.
Платёж по лизингу — сто двадцать тысяч. Соляра — ещё под сотню, если активно работать. Пятнадцать — на мочевину, AdBlue. Техобслуживание — раз в квартал, двадцать пять. Итого — около трёхсот тысяч расходов в месяц.
Выручка на карьерных перевозках, если не филонить,, четыреста пятьдесят, пятьсот. Чистыми оставалось полторы-две сотни. Это семья. Это жизнь.
Главное — работать.
Карьер «Северный» — это песок и ПГС для большой стройки на трассе М-11. Контракт до конца года, объёмы — бешеные. Самосвалы гоняют круглые сутки в три смены. Экскаваторы не успевают грузить. Диспетчер орёт по рации каждые полчаса.
Грязь — отдельная тема. В октябре ещё держалось, но в ноябре начались дожди, потом — первые заморозки. Грунт превратился в кашу. Колея — как траншеи на передовой.
«Европейцы» вязли чаще других. Серёга заметил это на второй неделе. У них другая развесовка, другие покрышки. Техника рассчитана на нормальные дороги, на Европу, где даже на карьерах — асфальт. Здесь — Россия. Здесь другие правила.
Китайцы держались. Грубее, проще, с запасом прочности. Рама — толще. Мосты — массивнее. Да, расход чуть больше. Да, комфорт — хуже. Но в этой каше они чувствовали себя как дома.
— Михалыч, ты куда?!
Голос Толяна в рации — на полтона выше. Нервничает.
— Справа, по краю, говорю же.
— Там обрыв!
— Там полметра до обрыва. Пройду.
Серёга сбросил скорость до минимума и начал объезд. «Вольво» справа беспомощно урчала, водитель, молодой парень в чистой куртке, стоял снаружи и говорил по телефону. Наверное, вызывал помощь.
«Помощь — это время.Время, это деньги»,, подумал Серёга.
Колёса просели в глину. Машина качнулась вправо — к обрыву. Серёга почувствовал, как сжался желудок. Двадцать лет за рулём, а всё равно — по расписанию как первый.
Блокировка заднего моста. Понижайка. Газ — плавно, без рывков.
Sitrak зарычал. Четыре ведущих оси вгрызлись в месиво. Машина поползла вперёд — медленно, тяжело, но давай. Кузов с песком раскачивался, как маятник.
Справа — обрыв. Метра два вниз, на дне — лужа размером с бассейн.
Слева — застрявший швед и колея.
Серёга не смотрел ни туда, ни туда. Он смотрел только вперёд. На выход. На твёрдый грунт в пятидесяти метрах.
Сорок метров.
Двигатель ревел. Вибрация шла через руль, через педали, через всё тело.
Тридцать метров.
Правое заднее колесо провалилось глубже. Машину повело. Серёга крутанул руль влево, добавил газа.
— Давай, сука, давай! — прохрипел он.
Двадцать метров.
Десять.
Ситрак выполз на твёрдое, как медведь из берлоги. Грязь хлюпнула, отпуская добычу.
Серёга выдохнул. Руки дрожали. Он не заметил, как вспотел.
В рации — голос Толяна:
— Ну ты даёшь, Михалыч. Я думал, ты там ляжешь.
— Не дождётесь.
— Китаец твой — зверь.
— Китаец — машина. Всё остальное — водитель.
К экскаватору он подъехал первым.Оператор, Валера, молчаливый мужик из Саратова, уже поднял ковш.
— Ждал тебя. Вольвач там надолго?
— Похоже, да.
— Ладно, грузимся.
Ковш пошёл вниз, зачерпнул песок, поднялся, развернулся, высыпал в кузов. Машина просела на рессорах.
Раз. Два. Три. Четыре.
На пятом ковше Серёга поднял руку — хватит. Норма — двадцать пять тонн. Можно было взять больше, мужики так и делали. Перегруз — ещё три-пять тонн сверху. Деньги хорошие. Но Серёга не гнался.
Он видел, как перегруз убивает машины. Как лопаются рессоры, как ведёт раму, как горят сцепления. Видел, как мужики потом сидят в сервисе и считают убытки. Экономия на спичках.
— Мало берёшь, — сказал Валера.
— Свою норму беру.
— Твоё дело.
Экскаватор развернулся к следующему самосвалу. Серёга тронулся к выезду.
На весах — контрольный пункт. Дядя Федя, весовщик, посмотрел на монитор:
— Двадцать четыре восемьсот. Молодец, Михалыч. Другие по тридцать прут.
— Другие — это их дело.
— Ну да. Только потом плачут.
Серёга кивнул и поехал дальше. Восемнадцать километров до точки разгрузки. Трасса — нормальная. Можно расслабиться.
Он включил радио. Шансон — не его музыка, но другого здесь не ловило. Какой-то хриплый голос пел про дальнобой и судьбу.
Серёга думал о своём.
Полгода назад — страх. Неизвестность. Кредит, который давит.
Сейчас — уверенность. Машина работает. Деньги идут. Лизинг закроется через два года, если всё пойдёт так же.
А потом?
Потом — может, второй самосвал. Может, наёмный водитель. Может — своя маленькая контора.
Петрович сказал — развалится через месяц. Не развалился. Полгода — полёт нормальный. Конечно, вылезают болячки. Некоторое время назад потёк сальник на редукторе — поменяли. Форсунку одну перебрали. Мелочёвка по электрике. Но это — рабочие моменты. У любой машины такое.
Главное — ты сам. Как ты с ней обращаешься. Как следишь. Как ездишь.
Железо чувствует руки.
На разгрузке — очередь. Пять машин перед ним. Серёга заглушил двигатель, вылез размяться.
Подошёл парень из того «Вольво» — вытащили, внушительный.Куртка, вся в грязи, лицо, кислое.
— Слышь, мужик, — начал он. — Ты на китайце, да?
— Да.
— И как он?
Серёга поднял плечи:
— Работает.
— А правда, что они ломаются обычно?
— Всё ломается. Вопрос — как ломается и сколько стоит чинить.
— Ну вот у меня «Вольво». И я застрял. А ты объехал.
— Дело не в машине, — сказал Серёга. — Дело в том, как ты едешь. Ты газ в пол давил, колёса закопал. Надо было плавнее.
Парень насупился:
— Я знаю, как ездить.
— Тогда почему стоял?
Парень не ответил. Развернулся и ушёл к своей машине.
Серёга смотрел ему вслед. Молодой. Злой. Думает, что дорогая техника решает всё. Не решает. Техника — это инструмент. Молоток в руках мастера — инструмент. В руках дурака — травма.
Очередь двинулась. Серёга сел в кабину, завёл двигатель.
До конца смены — ещё четыре рейса. Потом — душ в бытовке, ужин из контейнера, восемь часов сна в тесной комнате на базе.
Завтра — снова.
И послезавтра.
И через неделю.
Это его работа. Его жизнь. Его машина.
В десять вечера он закончил. Шесть рейсов за смену. Сто пятьдесят тонн. Неплохо.
В бытовке — гул голосов, запах борща из столовой, усталые лица.
Толян сидел в углу, уткнувшись в телефон.
— Михалыч, глянь, чего пишут, — он протянул экран. — На форуме опять срач. «Китайцы, говно, китайцы, огонь». Как обычно.
Серёга посмотрел. Бесконечные комментарии. Кто-то хвалит, кто-то ругает. Кто-то — вообще никогда не сидел за рулём, но мнение имеет.
— И чего?
— Ну, интересно же. Что думаешь?
Серёга сел на скамью, потёр лицо.
— Думаю, что машина — это железо. А железо не подводит и не выручает. Оно просто есть. Всё остальное — мы сами.
— Философ, блин.
— Жизнь научила.
Толян хмыкнул, убрал телефон.
— Слышал, Петрович раму на «Камазе» ведёт? Перегружал без пропусков.
— Слышал.
— Вот тебе и «родное».
Серёга не ответил. Встал, пошёл в душ.
Горячая вода била по плечам, смывая усталость. Он думал о жене, о детях, о кредите. О завтрашнем дне. О том, что зима впереди — и будет сложнее. Морозы. Гололёд. Короткий световой день.
Но машина — вытянет. Если он сам не подведёт.
Через неделю случилось то, чего все боялись.
Утро, минус восемнадцать, дорога в карьер — как стекло. Серёга шёл порожняком, не гнал. Впереди — поворот, знакомый, сотни раз проезженный.
И тут — из-за поворота вылетает «Газель». Навстречу. По его полосе.
Время замедлилось.
Серёга крутанул руль вправо — на обочину. Ретардер — в пол. ABS застучала. Машина пошла юзом, но — контролируемо.
«Газель» просвистела мимо, в сантиметрах. Водитель даже не остановился.
Ситрак встал в кювете, накренившись градусов на пятнадцать. Двигатель молотил.
Серёга сидел, вцепившись в руль. Сердце — как отбойный молоток.
Тихо.
Вокруг — поле, лес вдали, серое небо.
Он медленно выдохнул. Отпустил руль. Посмотрел на руки — не дрожат. Странно. Должны бы.
Вылез, обошёл машину. Левый борт — целый. Колёса — целые. Рама — вроде ровная.
Повезло.
Сел обратно, включил блокировки, попробовал выехать. Ситрак напрягся, зарычал — и медленно, как бегемот из болота, выполз на дорогу.
Серёга снова остановился. Вышел. Присел на корточки у переднего колеса.
— Спасибо, — сказал он тихо.
Машина, конечно, не ответила. Она не умеет отвечать. Но Серёге показалось, что двигатель гудит чуть ровнее. Чуть теплее.
Ерунда, конечно. Сентиментальность.
Но он всё равно похлопал по крылу — и поехал дальше.
Эпилог
Прошёл год.
Лизинговый платёж — теперь привычная статья расходов. Машина — в строю. Пробег — сто двадцать тысяч. Серьёзных поломок — ноль. Мелочи — были, но мелочи есть у всех.
Петрович свой «Камаз» продал. Купил... китайца. Howo. Сказал — жизнь заставила. Серёга не напоминал ему про «развалится через месяц». Зачем? Все всё понимают.
Молодой парень на «Вольво» — уволился. Говорят, ушёл в офис. Не его, видно, была эта работа.
А Серёга — остался.
Каждое утро — подъём в пять. Кабина, запах солярки, гул двигателя. Рация, дорога, карьер. Песок, щебень, ПГС. Рейс за рейсом. День за днём.
Иногда вечером, перед сном, он открывает блокнот и пишет:
«17 ноября. Пробег — 124 800 км. Расход — 38 л/100 км. Заменил воздушный фильтр. Машина в норме».
Скупо. Сухо. По делу.
Но за этими строчками — целая жизнь. Работа, которая кормит. Семья, которая ждёт. Машина, которая везёт.
Техника — это инструмент.
И всё изза того, в чьих она руках.