– Леночка, ты только не выбрасывай пакеты, они хорошие, плотные, я их еще под мусор использую, – голос Тамары Ильиничны дребезжал в прихожей, перекрывая радостный визг детей. – И веревочки не режь! Развязывай аккуратно. Веревочка в хозяйстве всегда пригодится, нынче все денег стоит.
Елена, стоя с ножницами в руках посреди гостиной, на секунду прикрыла глаза, делая глубокий вдох. Ей нужно было успокоиться. Сегодня был день рождения близнецов, Кати и Миши, им исполнялось по семь лет. Первый юбилей, школа на носу. Елена хотела праздника, легкости, воздушных шаров и смеха. А получила Тамару Ильиничну с тремя необъятными сумками, от которых пахло подвалом, нафталином и какой-то сладковатой, затхлой старостью.
– Хорошо, Тамара Ильинична, я постараюсь, – выдавила из себя Елена, откладывая ножницы.
Свекровь, кряхтя и охая, стаскивала с себя пальто. Она была женщиной грузной, но при этом удивительно энергичной, когда дело касалось поучений или контроля. На ней была новая, дорогая дубленка, которую она купила себе в прошлом месяце, хвастаясь перед невесткой, что «урвала со скидкой за пятьдесят тысяч». На ногах – добротные кожаные сапоги. Тамара Ильинична никогда не экономила на себе. «Я свое отработала, имею право пожить», – любила повторять она, намазывая икру на бутерброд.
А вот на подарках внукам она экономила с виртуозностью, достойной лучшего применения.
Из кухни выглянул Олег, муж Елены. Вид у него был виноватый. Он прекрасно знал о натянутых отношениях между матерью и женой, и каждый визит свекрови превращался для него в хождение по минному полю.
– Мам, проходи, мы уже за стол садимся. Дети тебя ждали, – сказал он, пытаясь разрядить обстановку.
– Ждали они, как же, – проворчала Тамара Ильинична, поправляя прическу перед зеркалом. – Подарков они ждали, а не бабушку. Нынче молодежь меркантильная пошла. Ну ничего, бабушка приготовила такое, чего ни в одном магазине не купишь. Эксклюзив!
Это слово – «эксклюзив» – заставило Елену напрячься. В прошлый раз «эксклюзивом» оказались просроченные шоколадные конфеты, найденные свекровью в недрах ее кухонных шкафов. Детей тогда пронесло, а вот у Олега, который из вежливости съел пару штук, живот крутило два дня.
Все прошли в комнату. Стол был накрыт празднично: белоснежная скатерть, салатники с любимыми детскими салатами, блюдо с запеченной курицей, фрукты. В центре возвышался торт, который Елена пекла полночи.
– Ох, Лена, ну зачем же столько еды? – тут же начала свекровь, окидывая стол критическим взглядом. – Курицу зачем целиком запекла? Можно было крылышки купить, дешевле вышло бы. И колбаса дорогая, сервелат? Ой, транжиры... А потом ноете, что на ипотеку не хватает.
– Мы не ноем, Тамара Ильинична, – спокойно парировала Елена, рассаживая детей. – Мы справляемся. И на детях экономить не привыкли.
– Экономика должна быть экономной, – назидательно подняла палец свекровь, усаживаясь на почетное место во главе стола. – Вот я вам сейчас покажу, как надо жить с умом. Ну-ка, именинники, идите сюда к бабушке. Тащите мешки!
Олег принес из прихожей те самые три баула. Запах нафталина усилился, перебивая аромат курицы и ванили. Катя и Миша, предвкушая чудо, подбежали к бабушке. Дети есть дети, они всегда надеются на лучшее. Они ждали конструкторы, кукол, может быть, планшет, о котором мечтали.
– Вот, – торжественно провозгласила Тамара Ильинична, развязывая тугой узел на первом пакете (веревочку она тут же скатала в клубок и сунула в карман). – Это вам не китайский ширпотреб, который разваливается через день. Это вещи с историей! Качество! Советский Союз!
Она сунула руку в пакет и выудила оттуда нечто серо-бурое, меховое, местами лысоватое.
– Катенька, смотри! – глаза свекрови горели фанатичным блеском. – Это моя цигейковая шубка! Я ее носила, когда была чуть старше тебя. Ну, может, в классе пятом. Смотри, какой мех! Натуральный! Немножко моль поела на рукаве, но Лена заштопает, видно не будет. Зато тепло! Не то что ваши пуховики синтепоновые.
Елена застыла с салатницей в руках. Она смотрела на облезлую, тяжеленную шубу, которую свекровь пыталась натянуть на хрупкую семилетнюю Катю. Девочка испуганно жалась к отцу. Шуба пахла так, словно в ней кто-то умер, причем очень давно.
– Бабушка, она колется... – пискнула Катя, пытаясь вывернуться.
– Терпи! Красота требует жертв! – отрезала Тамара Ильинична. – Зато будешь как барыня ходить. Я эту шубу берегла, никому не отдавала, думала, себе перешью на жилетку, но вот, внучке родной не жалко. Носи, Катюша, и помни бабушкину доброту.
Елена поставила салатницу на стол. Громко. Так, что звякнули вилки.
– Тамара Ильинична, снимите это с ребенка. У Кати аллергия на пыль, а эта вещь лежала в шкафу лет пятьдесят.
– Никакой аллергии, это натуральный продукт! – возмутилась свекровь, но шубу все-таки отложила. – Ты, Лена, вечно придумываешь. Теперь Мишенька, твой черед.
Из второго пакета на свет божий появились брюки. Огромные, широкие, из колючей шерсти, темно-синего цвета.
– Это дедушкины! – гордо объявила свекровь. – Парадные. Он их на заводские собрания надевал. Я их постирала... ну, почти. Пятнышко вот тут мазутное не отошло, но это мелочи. Лена обрежет, подошьет, резинку вставит – и будут отличные штаны для школы. Сносу им нет! Ткань – броня! Можно с горки кататься, можно по деревьям лазить.
Миша с ужасом смотрел на гигантские штаны, в которые он мог бы поместиться целиком вместе с сестрой.
– Ба, но они же взрослые... – прошептал он.
– На вырост! – безапелляционно заявила бабушка. – Мужчина должен привыкать к серьезной одежде. А то ходите в этих джинсах в обтяжку, тьфу, срамота. А это – классика!
Олег кашлянул, прикрывая рот рукой. Ему было стыдно. Он видел, как дрожат губы у сына, как жена медленно начинает багроветь.
– Мам, ну какие дедушкины брюки? Мише семь лет. Сейчас мода другая, засмеют же парня.
– Засмеют дураки! – отмахнулась Тамара Ильинична. – А умные позавидуют.
Но это было еще не все. Оставался третий пакет. Самый объемный.
– А тут у нас... – свекровь сделала театральную паузу. – Постельное белье! И полотенца.
Она начала выкладывать на диван стопки пожелтевших от времени простыней, наволочек с выцветшими цветочками и вафельных полотенец, которые были настолько ветхими, что просвечивали на свет.
– Это мое приданое, – пояснила она, гладя тряпье шершавой ладонью. – Берегла. Ни разу не стелила. Ну, может, пару раз, когда гости приезжали в восемьдесят пятом. Лен, ты посмотри, какой ситец! Сейчас такого не делают. Тут кое-где желтизна по сгибам пошла, но ты в «Белизне» прокипятишь, и будет как новое. Детям на кровати постелешь. Натуральное, дышащее. А то спите на этой синтетике икеевской.
– И еще вот, – она достала с самого дна пакета что-то бесформенное, вязаное, грязно-бежевого цвета. – Это я сама вязала. Кофточка. Правда, не довязала рукав второй, нитки кончились, да и мода прошла. Но ты, Лена, рукодельница, распустишь, носки детям свяжешь. Шерсть собачья, лечебная!
В комнате повисла тишина. Дети смотрели на гору старого тряпья, которое бабушка преподнесла как сокровище. Катя вдруг всхлипнула. Тихо так, обиженно.
– Я куклу хотела... Лол... – прошептала она.
– Какую еще Лол? – тут же среагировала свекровь. – Этих глазастых уродин? Тьфу! Деньги на ветер. А шуба – это вещь! Ты еще спасибо скажешь, когда зимой тепло будет.
Елена встала. Она чувствовала, как внутри нее поднимается горячая, яростная волна, которую она сдерживала годами. Годами она терпела придирки. Годами молча выслушивала советы, как надо мыть пол и как варить борщ. Годами принимала в дар просроченные консервы и надколотые чашки, которые свекровь «отрывала от сердца», потому что выбрасывать жалко.
Но сегодня Тамара Ильинична перешла черту. Она обидела детей. Она превратила их праздник в выставку утильсырья.
– Олег, уведи детей в детскую, – тихо, но твердо сказала Елена.
– Лен, да ладно тебе, – попытался замять муж. – Мама как лучше хотела...
– Уведи детей! – рявкнула Елена так, что подпрыгнул даже кот, спавший на подоконнике. – Сейчас же! Включи им мультики и дай торт.
Олег, поняв, что бури не избежать, быстро сгреб близнецов в охапку и ретировался. Дверь в детскую закрылась.
Елена осталась один на один со свекровью и горой «подарков». Тамара Ильинична, чувствуя неладное, поджала губы и приняла оборонительную позу.
– Ты чего это раскомандовалась? Я внуков видела пять минут!
– Тамара Ильинична, – Елена подошла к столу, опираясь на него руками. – Скажите мне честно, вы моих детей за кого держите? За нищих? За попрошаек? Или за мусорный бак?
– Да как ты смеешь! – взвизгнула свекровь, хватаясь за сердце (жест был отработан годами). – Я к вам со всей душой! Я самое дорогое принесла! Память!
– Память? – Елена взяла двумя пальцами дедушкины брюки с пятном мазута. – Вот это – память? Грязные, старые штаны покойного свекра? Вы предлагаете моему сыну носить их в школу? Вы в своем уме?
– Ты не понимаешь ценности вещей! Ты транжира!
– Я не транжира, я мать, которая хочет, чтобы ее дети выглядели нормально, а не как пугала огородные! – голос Елены звенел. – Вы купили себе дубленку за пятьдесят тысяч. Я видела чек, вы его на столе оставили в прошлый раз, чтобы похвастаться. Пятьдесят тысяч! А родным внукам на день рождения вы принесли моль и ветошь?
– Я на дубленку копила! Я пенсионерка!
– У вас пенсия больше моей зарплаты, Тамара Ильинична. Плюс вы сдаете квартиру своей мамы. Вы обеспеченная женщина. И я никогда, слышите, никогда не просила у вас денег. Мы с Олегом сами тянем ипотеку, сами одеваем детей, сами возим их на море. Но раз в год, на день рождения, неужели нельзя купить детям по шоколадке? Свежей шоколадке! Или по маленькой игрушке за триста рублей? Зачем тащить в мой дом этот хлам?
– Это не хлам! Это добротные вещи! – свекровь покраснела, щеки ее тряслись от возмущения. – Ты просто зажралась, Лена. Тебе бы в девяностые пожить, когда мы штопали носки!
– Мы живем не в девяностых! – отрезала Елена. – Мы живем сейчас. И я не позволю превращать мой дом в склад ваших ненужных вещей. Вы думаете, я не помню ту коляску, которую вы нам «подарили», когда родились двойняшки? Коляску, у которой отвалилось колесо на первой же прогулке, потому что она сгнила на вашем балконе за двадцать лет? Я тогда промолчала. Я промолчала, когда вы принесли мне свои старые бюстгальтеры и сказали: «Носи, Лена, чашечки еще крепкие». Я выбросила их молча. Но сегодня вы довели детей до слез.
– Ах, выбросила?! – Тамара Ильинична задохнулась. – Мои вещи? На помойку? Да ты... да ты неблагодарная дрянь! Олег! Олег, иди сюда! Послушай, что твоя жена говорит!
Олег вышел из детской, прикрыв дверь. Вид у него был страдальческий.
– Мам, Лен... Ну хватит орать, соседи услышат.
– Пусть слышат! – не унималась свекровь. – Твоя жена назвала подарки матери мусором! Она меня попрекает моей пенсией! Она считает мои деньги!
Олег посмотрел на гору тряпья на диване. Потом посмотрел на жену, которая стояла бледная, но решительная. И впервые за десять лет брака он сделал выбор.
– Мам, – тихо сказал он. – Лена права.
– Что?! – свекровь плюхнулась на стул, словно у нее подкосились ноги. – И ты? Родной сын?
– Мам, посмотри на это объективно. – Олег взял в руки ту самую шубу из цигейки. С нее посыпалась какая-то труха. – Ну какая это шуба? Это же рассадник моли. Она разваливается в руках. Зачем ты это принесла? Нам не нужно старье. Мы не бедные. Если ты хотела сделать приятно, купила бы детям фруктов. Или просто пришла бы, обняла. Но вот это... Это унизительно, мам.
– Унизительно? – прошептала Тамара Ильинична. Слезы, на этот раз настоящие, обиженные, выступили у нее на глазах. – Я думала... Я берегла... Я хотела как лучше. Чтобы у вас было.
– Чтобы у нас было что? – спросила Елена, немного сбавляя тон, но не отступая. – Грязь? Пыль? Тамара Ильинична, я понимаю, вам жалко выбрасывать. Это синдром Плюшкина, это бывает с возрастом. Но почему вы решили, что мой дом – это филиал свалки? Почему вы считаете, что ваши внуки не достойны нового?
– Да забирайте вы свои новые игрушки! – вдруг вскочила свекровь. – Подавитесь вы своим богатством! Я к вам со всей душой, а вы мне в душу плюнули! Ноги моей здесь больше не будет!
Она начала судорожно запихивать вещи обратно в пакеты. Руки ее дрожали, веревочки путались.
– Не надо, – сказал Олег. – Оставь, я сам вынесу.
– Нет уж! Заберу! Раз вам не надо, другим отдам! Людям, которые ценят добро! В церковь отнесу, там бедные возьмут и спасибо скажут!
Она металась по комнате, хватая то брюки, то наволочки. Елена стояла и смотрела на это безумие. Ей было жалко эту женщину. Жалко ее одиночества, ее жадности, которая съела в ней все человеческое, заменив любовь к людям любовью к вещам. Но еще больше ей было жалко себя и своих детей.
Тамара Ильинична, пыхтя, запихнула последнюю тряпку в пакет. Она надела дубленку, даже не взглянув в зеркало.
– Прощайте, – бросила она, стоя в дверях. – И не звоните мне, когда деньги закончатся. Когда припрет, вспомните мои слова, да поздно будет.
Дверь хлопнула. Наступила тишина. Только слышно было, как в детской бубнит телевизор.
Елена опустилась на стул и закрыла лицо руками. Ее трясло.
– Лен... – Олег подошел к ней, положил руку на плечо. – Ты как?
– Я ужасно, – глухо ответила она. – Я чувствую себя монстром. Она же старая. Может, не надо было так резко?
– Надо, – твердо сказал Олег. – Давно надо было. Я все боялся ее обидеть, молчал, сглаживал. А в итоге она села нам на шею. Ты права, это не подарки. Это издевательство. Я помню эти штаны отца. Он их носил, когда мне пять лет было. Они сорок лет лежали на антресолях.
– Но она теперь обиделась.
– Обиделась, – согласился Олег. – Подуется месяц, потом позвонит и будет жаловаться на давление. Я ее знаю. Но, по крайней мере, она теперь знает, что сюда нельзя тащить мусор.
Елена подняла голову.
– Олег, открой окна. Проветрить надо. Запах стоит невыносимый.
Они открыли балконную дверь. Свежий весенний воздух ворвался в квартиру, вытесняя затхлый дух прошлого. Елена подошла к столу, посмотрела на остывшую курицу.
– А праздник-то мы испортили, – грустно усмехнулась она.
– Ничего не испортили, – Олег обнял ее за талию. – Главное, дети там, смотрят мультики и едят торт. А мы сейчас приведем себя в порядок и пойдем к ним. У нас есть подарки – настоящие. Лего, которое Мишка просил, и кукла для Кати.
– А то постельное белье... – вдруг вспомнила Елена. – Она одну наволочку забыла, под столом упала.
Олег нагнулся, поднял желтоватую тряпку с выцветшим штампом фабрики «Красная Роза».
– В мусорку, – сказал он и решительно направился к ведру. – Без сожалений.
Вечер прошел на удивление спокойно. Дети были в восторге от новых игрушек и, кажется, быстро забыли про странную бабушку с ее колючими шубами. Они ели торт, мазали друг другу носы кремом и смеялись.
Елена смотрела на них и думала о том, что вещи – это просто вещи. Они должны служить людям, а не наоборот. И что любовь не измеряется количеством спасенного от помойки хлама. Любовь – это когда ты слышишь желания другого человека. Когда ты уважаешь его границы. Когда ты не пытаешься навязать свое представление о «счастье» в виде старой цигейковой шубы.
Через неделю Тамара Ильинична позвонила Олегу. Голос у нее был слабый, страдальческий.
– Сынок, у меня кран течет... И сердце колет. Ты не приедешь?
– Приеду, мам, – ответил Олег, включая громкую связь, чтобы Лена слышала. – Сантехника вызову, лекарства привезу. Но, мам, давай договоримся: про старые вещи – ни слова. Иначе я развернусь и уеду.
В трубке повисло молчание. Долгое, тягучее. Слышно было, как свекровь тяжело дышит, переваривая ультиматум.
– Хорошо, – наконец буркнула она. – Бог с вами. Живите как хотите. Транжиры. Но банки трехлитровые я вам все-таки отложу, для солений. Они сейчас дефицит.
Олег с Леной переглянулись и беззвучно рассмеялись. Банки – это не страшно. Банки можно взять. Главное, что граница была проведена, и старая крепость под названием «Бабушкин сундук» наконец-то капитулировала перед здравым смыслом.
Елена взяла телефон, чтобы заказать детям новые книги. Жизнь продолжалась, и в ней было место только для свежего, светлого и радостного. А старое пусть остается в прошлом, там ему и место.
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые жизненные истории, и делитесь в комментариях: как вы боретесь с непрошенными подарками от родственников? Ставьте лайк, если считаете, что лучше ничего не дарить, чем дарить хлам.