Дорогие читатели. Вчера вы писали, что у Маяковского была дочь и вам было бы интересно узнать и об этой странице жизни поэта. Связь с американкой у поэта была короткой, всего месяц. Но в результате родилась дочка.
**
– Володя, там письмо из Америки! – крикнула Лиля Брик, размахивая конвертом с заморскими марками.
Маяковский оторвался от машинки, где строчил очередные стихи для «Комсомольской правды», и вырвал письмо из рук:
– Давай сюда! Небось Элли пишет...
Пальцы дрожали, разворачивая тонкую бумагу. Элли писала по-английски, но Владимир разбирал каждое слово:
«My dear Vladimir! У нас родилась дочка! Хелен Патрисия, но я зову ее просто Пат. Она такая крошечная, но уже кричит как настоящая революционерка!»
– Дочка... – прошептал поэт, и вдруг заулыбался так, что Лиля удивилась. – У меня дочка родилась! В Нью-Йорке!
– Что, правда? – Лиля присела на диван рядом.
Владимир перечитывал письмо, и лицо его то светлело, то темнело:
– «Она очень похожа на тебя, особенно лоб. Такой же упрямый и высокий». Слышишь, Лиля? Похожа на меня!
***
Познакомились они год назад, когда Маяковский ездил в Америку с лекциями в 1925 году. Элли Джонс работала переводчицей русской литературы, говорила по-русски с забавным акцентом.
– Мистер Маяковский, – представилась она после его выступления в Нью-Йорке, – я перевожу ваши стихи на английский. Но некоторые места непонятны...
– Зовите меня Володя, – усмехнулся поэт, разглядывая высокую блондинку с серьезными глазами. – А что именно непонятно?
– Вот эти строки: «А вы могли бы ноктюрн сыграть на флейте водосточных труб?» Как это перевести, чтобы американцы поняли?
– А зачем переводить? Пусть почувствуют! Поэзия – она не в словах, а в том, что между строк живет.
Элли засмеялась:
– Вы странный человек, Володя. Говорите как философ, а выглядите как...
– Как хулиган? – подсказал Маяковский. – Так и есть! Хулиган от поэзии!
***
Месяц в Америке пролетел, как один день. Элли водила Владимира по Нью-Йорку, показывала небоскребы, джазовые клубы, районы эмигрантов.
– Смотрите, Володя, – говорила она, указывая на огни Бродвея, – разве это не поэзия? Миллион лампочек, как звезды на земле!
– Поэзия! – соглашался Маяковский. – Но холодная. А мне нужна горячая, живая, чтобы сердце обжигала!
– А любовь? Любовь тоже может обжигать...
– Может, – тихо согласился поэт, глядя на ее лицо в неоновом свете реклам.
***
Расставание было мучительным. На пароходе Владимир стоял у борта и смотрел, как американский берег уходит за горизонт.
– Элли, дорогая моя, – шептал он ветру, – что же мы наделали? Как теперь жить через океан друг от друга?
Она обещала приехать в Москву, он клялся вернуться в Америку. Но жизнь рассудила по-своему.
– Володя, ты понимаешь, – писала Элли в письмах, – я не могу бросить работу, маму, всю жизнь и уехать в вашу Россию. А ты не можешь навсегда остаться здесь. Мы люди из разных миров.
– Какие к черту разные миры! – кричал Маяковский, комкая письма. – Любовь одна на всех! И поэзия одна!
Но потом успокаивался и писал ответ, нежный и грустный:
«Элли, милая моя далекая! Не можем мы жить в одном месте – будем любить на расстоянии. Океан не помеха для сердца, которое бьется в такт с другим сердцем...»
***
Теперь, держа в руках письмо о рождении дочери, Владимир чувствовал острую боль и радость одновременно.
– Лиля, а как это – быть отцом? – спросил он, глядя в окно на московские крыши.
– Не знаю, Володя. У меня детей нет.
– А я теперь отец. Где-то за океаном плачет моя дочка, а я даже взять ее на руки не могу!
Он сел за стол и стал писать письмо:
«Дорогая Элли! Спасибо тебе за нашу дочь! Назови ее как хочешь, только объясни потом, что у нее есть папа в России. Папа, который очень ее любит, хотя никогда не видел...»
Потом отложил ручку и задумался:
– А что я ей расскажу о себе, когда она подрастет? Что папа – поэт революции? Что кричит стихи с эстрады и агитирует рабочих? Поймет ли американская девочка русского отца?
***
Вечером Маяковский сидел в своей комнате и сочинял. Но не агитки и не лозунги, а что-то совсем другое.
– Ерунда какая-то получается, – пробормотал он, комкая листок. – Не стихи, а сентиментальная каша!
***
– А вдруг она приедет? – размышлял Маяковский вслух, расхаживая по комнате. – Вдруг Элли все-таки решится привезти дочку в Москву?
– Володя, будь реалистом, – осторожно сказала Лиля. – Америка и СССР... это сейчас почти враждебные миры. Какие поездки?
– А плевать я хотел на враждебные миры! – взорвался Маяковский. – Любовь выше политики! И дочка моя выше всяких границ!
Он подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу:
– Представляешь, Лиля, она сейчас спит в своей кроватке. Может, снится ей что-то хорошее. А я стою здесь и даже колыбельную ей спеть не могу...
***
Каждый месяц Владимир отправлял в Нью-Йорк посылки. Детские вещички, игрушки, книжки с картинками.
– Товарищ Маяковский, – удивлялся работник почты, – опять в Америку посылаете? А кто там у вас?
– Дочка, – коротко отвечал поэт. – Растет без отца.
– Да как же так? Бросили семью?
– Не бросил! – вспыхивал Владимир. – Просто... сложно все...
Но ночами он писал длинные письма Элли, которые часто так и оставались неотправленными:
«Милая моя далекая! Как там наша Патрисия? Ходить уже начала? Говорить? А вдруг первое слово скажет по-русски? Хотя откуда ей знать русский... Элли, научи ее хотя бы слово "папа" по-русски сказать. Пожалуйста!»
В 1930 году пришло письмо от Элли. Она писала, что выходит замуж за американца, и Патрисия будет носить его фамилию.
«Володя, дорогой мой! Не сердись, пожалуйста. Девочке нужен отец рядом, а не за океаном. Джек хороший человек, он будет заботиться о ней. А ты... ты останешься ее настоящим папой, ее первой любовью. Когда подрастет, я расскажу ей о тебе. О великом русском поэте, который когда-то любил ее маму...»
Маяковский долго сидел с этим письмом. Потом взял ручку и написал ответ:
«Элли, родная моя! Конечно, не сержусь. Ты права – ребенку нужна полная семья. Пусть растет счастливой. А я... я всегда буду помнить, что где-то в Америке живет маленькая Патрисия, которая носит мои гены и, может быть, мой характер. Береги ее. И если когда-нибудь она спросит об отце – скажи, что он очень ее любил. Всегда твой Володя.»
**
Эпилог
Много лет спустя выросшая Патрисия найдет среди бумаг матери письма от русского поэта. Прочтет стихи, переведенные на английский. И поймет, что где-то далеко жил человек, который носил гордое имя ее отца и писал стихи, от которых захватывает дух.
Но это будет потом. А пока в Москве сидит грустный поэт и смотрит на фотографию маленькой девочки, которую он однажды увидит, и будет любить всю оставшуюся жизнь.
** Текст не является документальным произведением. Написан в жанре художественной биографии с опорой на важные исторические факты, и содержит долю вымысла.