— Ты чё, совсем охренел?! — рявкнул мужской голос, и Мишка почувствовал, как его буквально швырнули в сторону, словно котенка.
Он отлетел на пару метров, едва удержавшись на ногах, и с яростью уставился на того, кто посмел к нему прикоснуться. Перед ним стоял мужик лет сорока, в потрепанной кожаной куртке, с лицом, которое видело в жизни много дерьма. И сейчас это лицо выражало такое презрение, что Мишка на секунду даже растерялся.
— Тебе сколько, парень? Четырнадцать? — мужик сплюнул в сторону. — А ты уже бьешь девчонок? Поздравляю, ты уже отморозок.
Лена стояла рядом, прикрывая рукой место на затылке, куда брат ударил ее портфелем. Слезы катились по ее бледным щекам, а белобрысые волосы растрепались от удара. Она смотрела на незнакомца огромными глазами, в которых страх смешивался с надеждой.
— Это не твое собачье дело! — огрызнулся Мишка, пытаясь вернуть себе уверенность. — Она моя сестра, я ей воспитание даю!
— Воспитание? — мужик усмехнулся, но в этом смехе не было ничего веселого. — Я таких «воспитателей» в зоне видел. Они там долго не живут, знаешь ли.
Мишка инстинктивно отступил на шаг. В парке было пусто — октябрьский вечер гнал людей по домам, и никто не спешил на помощь четырнадцатилетнему хулигану. Да и кто бы пришел? Все в районе знали семейку Ковалевых. Мать — алкоголичка и шлюха, старший сын пошел по ее стопам, младшая дочь — тихая мышь, которую никто не замечал.
— Иди домой, девочка, — мужик повернулся к Лене, и голос его смягчился. — Как тебя зовут?
— Лена, — прошептала она, все еще дрожа.
— Лена, слушай меня внимательно. Если он тебя еще раз тронет — кричи. Ори так, чтобы весь район сбежался. Понятно?
Она кивнула, но Миша видел в ее глазах безнадежность. Она не закричит. Не посмеет. Он ей еще в августе объяснил, что будет, если она кому-то пожалуется. Он ей показывал, как легко можно задушить человека во сне. Как просто сделать так, чтобы смерть выглядела несчастным случаем.
— Да пошел ты! — выплюнул Мишка и схватил Лену за руку, дергая ее к себе. — Пошли домой, сказал! Там после вчерашнего бардак, будешь убирать!
Вчера он с друзьями устроил в квартире настоящий разгром. Мать, как обычно, неделю не появлялась — то ли у очередного дружка зависла, то ли в запое где-то. А значит, можно было делать что угодно. Они пили водку, украденную в магазине, курили, блевали где попало. А теперь эта малявка должна все отмыть.
Но мужик снова схватил Мишку за руку — на этот раз больно, до хруста костей.
— Отпусти девочку. Сейчас же.
В его голосе прозвучало что-то такое, от чего у Мишки по спине пробежал холодок. Он разжал пальцы, и Лена тут же отпрыгнула в сторону.
— Ты че, псих какой-то? — попытался изобразить храбрость Мишка, но голос предательски дрожал. — Я в полицию на тебя заяву накатаю!
— Накатывай, — равнодушно ответил мужик. — Только я там многих знаю. А вот тебя, паршивец, там точно не любят. Слышал про Сашку Кротова?
Мишка побледнел. Сашка Кротов — это был местный авторитет, которого упекли год назад. Говорили, что он малолеток крышевал, заставлял воровать и торговать наркотой.
— При чем тут Кротов?
— А при том, что я был опером, который его закрыл, — мужик усмехнулся. — Вышел на пенсию по здоровью, теперь вот гуляю по паркам. И знаешь, что я вижу? Очередного Кротова, только помельче. Ты уже друзей своих втягиваешь в дерьмо. Водку пьете? Может, травку уже курите?
Миша молчал, сжав кулаки. Этот мент вышедший на пенсию видел его насквозь, и это бесило.
— Вот что я тебе скажу, пацан, — мужик наклонился ближе, и Мишка почувствовал запах табака и мятной жвачки. — Я теперь знаю, кто ты такой. Я знаю, где вы живете — дом номер двенадцать, третий этаж, квартира сорок семь. Мимо вашего подъезда каждый день хожу. И если я еще раз увижу на этой девочке хоть один синяк, я тебя найду. И поверь, у меня еще остались друзья в нужных местах. Тебе стукнет пятнадцать — и ты уже можешь сидеть по-взрослому. За избиение несовершеннолетней сестры, например. Тем более, если у нее медицинские документы будут. А я прослежу, чтобы были.
— Ты не имеешь права! — вырвалось у Мишки, но голос прозвучал жалко.
— Я — нет. А государство — имеет. И опека имеет. Думаешь, я не знаю, что ваша мамаша неделями не появляется дома? Что вы с сестрой по сути беспризорники?
Лена смотрела на происходящее с округлившимися глазами. Никто никогда не вступался за нее так. В школе учителя делали вид, что не замечают ее синяков. Соседи отворачивались, когда слышали крики из их квартиры. А этот незнакомый дядя… он правда хочет ей помочь?
— Лена, — мужик снова повернулся к ней. — Меня зовут Петр Васильевич. Я живу в соседнем доме, в пятнадцатом. Квартира четыре. Запомнишь?
Она кивнула, боясь пошевелиться.
— Если что — стучишь ко мне. В любое время дня и ночи. Ясно?
— Она никуда не пойдет! — взвился Мишка. — Ты думаешь, я тупой? Она моя сестра, и она будет делать то, что я скажу!
Петр Васильевич медленно выпрямился и посмотрел на Мишку так, что тому захотелось провалиться сквозь землю.
— Знаешь, парень, я таких как ты видел сотни. Все вы думаете, что сильные, что все вокруг должны вас бояться. А на самом деле вы просто трусы. Трусы, которые бьют тех, кто слабее. Твоя сестра младше тебя, меньше ростом, и ты ей угрожал смертью. Ты думаешь, это делает тебя мужиком? Нет. Это делает тебя жалким ничтожеством.
Каждое слово било точно в цель. Миша чувствовал, как внутри что-то закипает — смесь стыда, ярости и страха. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали. Мать ему вообще никогда ничего не говорила, ее это не волновало. Отец… отца он не помнил, тот свалил, когда ему было пять лет. Остались только смутные воспоминания о крепких руках, которые подбрасывали его вверх, и о том, как отец называл его «чемпионом».
А потом все рухнуло. Мать начала пить. Появились мужики, один хуже другого. А через три года родилась Лена — белобрысая, не похожая ни на кого в семье. Миша сразу понял, что это точно не отцовская дочь. Его отец был темноволосым, как и он сам. А Лена вся в какого-то блондина, с которым мать, видимо, перепихнулась.
И с того дня он возненавидел ее. Эту девчонку, из-за которой, как он считал, отец окончательно от них отказался. Ведь если бы не она, может быть, отец бы вернулся? Может быть, все было бы по-другому?
— Я не трус, — прошипел Мишка сквозь зубы. — И это не твое дело!
— Станет моим, если ты продолжишь, — спокойно ответил Петр Васильевич. — А теперь идите оба домой. Только запомни, пацан: я теперь слежу. И первый же синяк на твоей сестре — я звоню в опеку и в полицию. Твоя мамаша останется без родительских прав, вас обоих заберут в детдом. А тебя, возможно, еще и по малолетке закроют.
Он развернулся и пошел прочь, оставив Мишку и Лену одних в пустеющем парке.
Мишка смотрел ему вслед, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Внутри клокотала ярость. Кто он такой, чтобы ему указывать? Кто он такой вообще?
— Пошли, — бросил он Лене, не глядя на нее.
Она молча пошла за ним, держась на расстоянии. В голове у нее был полный хаос. С одной стороны, появилась надежда — вдруг Петр Васильевич правда защитит ее? С другой — страх. Страх, что брат отомстит ей за это унижение. Что он придумает что-то еще более страшное.
Квартира встретила их привычным бардаком и запахом перегара. В гостиной на полу валялись бутылки, окурки, какие-то огрызки еды. Миша швырнул портфель в угол и плюхнулся на диван, уставившись в потолок.
— Убирай, — бросил он, не глядя на Лену.
— Миша, я… у меня голова болит, — тихо сказала она. — Ты меня сильно ударил…
— Сказал, убирай!
Она вздрогнула и пошла на кухню за тряпкой и ведром. Руки дрожали, слезы снова подступили к горлу, но она сдержалась. Нельзя плакать. Брат не любит, когда она плачет, он говорит, что это его бесит.
Лена принялась собирать мусор, мыть пол, отскребать засохшую блевотину с ковра. В квартире было холодно — отопление еще не включили, а окна были открыты нараспашку после вчерашней попойки. Она кутала в себя тонкую кофточку, но это не помогало.
Мишка лежал на диване и думал. Думал о том, как этот Петр Васильевич испортил ему все планы. Раньше он мог делать с Ленкой что угодно, и никто не вмешивался. А теперь… теперь за ними следят. И это бесило.
Но больше всего бесило то, что где-то глубоко внутри он понимал: мент был прав. Он действительно трус. Он бил младшую сестру, потому что больше никого не мог бить. Он не мог бить мать — она его все равно не замечала. Не мог бить отца — того давно нет. Не мог бить одноклассников — они были сильнее или ходили стаями. Оставалась только Лена. Маленькая, тихая, беззащитная Лена, которая молча терпела все его издевательства.
— Ты закончила? — рявкнул он, вскакивая с дивана.
— Почти, — пробормотала Лена, вытирая последние пятна с пола.
Миша подошел ближе и посмотрел на нее. Худенькая, с острыми плечиками, торчащими из-под растянутой кофты. С синяками на руках и ногах, которые она пыталась прикрыть одеждой. С вечно испуганными глазами, которые постоянно следили за его движениями, готовые в любой момент уклониться от удара.
Что-то дрогнуло у него внутри. Какое-то смутное воспоминание — как когда-то давно она была совсем маленькой, и он учил ее ходить. Как она хваталась за его руку своими крошечными пальчиками и смеялась, когда он поднимал ее на руки.
Когда это все пошло не так? Когда он превратился в того, кого сам бы возненавидел?
— Иди спать, — буркнул он и отвернулся.
Лена удивленно посмотрела на него — обычно он заставлял ее убирать до ночи, находя все новые и новые недочеты. Но сейчас в его голосе не было привычной злости. Была какая-то усталость.
Она быстро ушла в свою комнатку — крошечную каморку, где помещалась только узкая кровать и стул. Забралась под одеяло, не раздеваясь, и свернулась клубочком. И впервые за много месяцев позволила себе поверить: может быть, все изменится. Может быть, Петр Васильевич правда поможет. Может быть, она перестанет каждый день бояться идти домой.
Мишка тем временем сидел на кухне и курил, выглядывая в окно. Где-то там, в соседнем доме, жил этот мент. И теперь он следил. Следил за каждым его шагом.
Телефон завибрировал — сообщение от Пашки, одного из друзей.
«Чё, сегодня тусим? У меня предки уехали».
Раньше Мишка тут же бы согласился. Напились бы, накурились, может, чего-нибудь разгромили для веселья. Но сейчас он вдруг подумал: а зачем? Зачем это нужно? Чтобы утром проснуться с головной болью и пустотой внутри? Чтобы чувствовать себя еще более жалким?
«Не, не сегодня», — быстро набрал он и отключил звук.
В квартире было тихо. Только изредка доносилось сопение Лены из ее комнаты — она спала, наконец-то расслабившись. Мишка допил холодный чай и тоже пошел в свою комнату.
И вдруг он понял: злость-то у него совсем не на Лену. Злость на мать, которая их бросила. На отца, который сбежал. На всю эту жизнь, которая пошла наперекосяк. А Лена просто оказалась рядом, удобной мишенью для всего накопившегося дерьма.
Утром Мишка проснулся от того, что кто-то осторожно открыл дверь в его комнату. Он резко сел на кровати, готовый наброситься, но увидел Лену. Она стояла на пороге с тарелкой в руках, на которой лежал бутерброд и стоял стакан чая.
— Я… я подумала, может, ты голодный, — тихо сказала она, не поднимая глаз.
Мишка растерянно уставился на нее. Когда она последний раз делала для него что-то доброе? Он даже не помнил.
— Спасибо, — вырвалось у него прежде, чем он успел подумать.
Лена вздрогнула от неожиданности — брат никогда не говорил ей «спасибо». Никогда. Она поставила тарелку на стол и попятилась к двери.
— Лен, — остановил ее Миша.
Она замерла, ожидая подвоха.
— Я… Я больше не буду тебя бить.
Повисла долгая пауза. Лена смотрела на брата недоверчиво, будто ждала, что сейчас он расхохочется и скажет, что пошутил.
— Правда? — наконец выдавила она.
— Правда, — буркнул Мишка, отводя взгляд. — Этот мент прав был. Я… я был не прав.
Лена стояла неподвижно, и по ее щекам текли слезы. Но на этот раз это были не слезы боли. Это были слезы облегчения.
— Спасибо, Миша, — прошептала она.
— Да ладно, — он отмахнулся, смущенно почесывая затылок. — Это ж ты моя сестра. Пусть и… не от моего отца. Но все равно сестра.
Он впервые сказал это без злости. Просто констатировал факт.
— Я не виновата, что так получилось, — тихо сказала Лена.
— Знаю, — Мишка вздохнул. — Я теперь понимаю. Ты вообще ни в чем не виновата. Это все… мать виновата. И отец, который сбежал. А ты просто родилась не вовремя.
Они помолчали. За окном занимался осенний рассвет, подкрашивая серое небо тусклыми оранжевыми мазками.
— Миш, а ты думаешь, мама вернется? — вдруг спросила Лена.
— Не знаю, — честно ответил он. — Но даже если вернется, вряд ли что-то изменится. Она… она давно уже не мать. Она просто человек, который нас родил. А дальше ей на нас плевать.
В школу они пошли вместе . Раньше Миша всегда шел с друзьями, а Лена плелась сзади, стараясь не попадаться ему на глаза. А теперь они шли рядом, и хотя молчали, это было не напряженное, а какое-то спокойное молчание.