— Познакомься, это мой сын, он теперь будет жить с нами, — муж привёл за руку мальчика, как две капли воды похожего на него.
Я в этот момент стояла на кухне с половником в руке и думала совсем о другом — что борщ, кажется, пересолила, и что надо успеть погладить рубашку к его завтрашнему совещанию.
Обернулась — и зависла.
Мальчишка лет десяти, худой, в синей куртке с оборванной молнией.
Тот же лоб, что у Игоря. Тот же нос с горбинкой. Те же глаза.
Как-то сразу стало ясно: если это и шутка, то очень плохая.
— Лера, — муж кашлянул, поправил воротник. — Это Артём. Артём, поздоровайся, это Лера, моя жена.
«Моя жена» прозвучало так, будто я — приставка к шкафу.
А не человек, который десять лет живёт с ним под одной крышей.
Мальчик робко сказал:
— Здравствуйте.
Я зачем-то ответила:
— Приятно познакомиться.
Хотя ничего приятного в происходящем не было.
Знаете, когда в фильмах происходит что-то шокирующее, режиссёр любит замедлять картинку.
Ложка падает в раковину, вода капает из крана, муха ползёт по стеклу…
Вот у меня было примерно так же.
Я увидела в прихожей его старую спортивную сумку — ту самую, в которой он обычно носит вещи на дачу.
На полу — детские кроссовки.
На крючке — чужая куртка.
Он не просто «забежал познакомить».
Он уже перевёз сюда ребёнка.
— В смысле — будет жить с нами? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал нормально. Не получилось, он зазвенел, как бокал, который уже треснул, но ещё держится.
Игорь поморщился:
— Лера, давай без сцен. Тёме негде жить. У Светки… у его матери… там сейчас тяжёлая ситуация. Я всё объясню, только не при нём, ладно?
«Светка, мать».
До этого момента я была уверена, что его бывшая жена — Ирина. Он так говорил.
И что детей в том браке не было.
Он так говорил тоже.
Мальчик всё это время мялся на коврике, пытаясь стать прозрачным.
Я машинально выключила газ под кастрюлей.
Поставила половник.
Вытерла руки о полотенце, как будто это главная задача на сегодняшний вечер.
— Артём, — сказала я ровным голосом. — Проходи, раздевайся. Тапочки у нас пока только больших размеров, но что-нибудь придумаем.
Он кивнул, стянул куртку. На нём была тонкая серая кофточка, явно не по сезону.
Я что-то буркнула про чай и ушла на кухню.
Они остались в коридоре вдвоём — Игорь и его «внезапный» сын.
Мы с Игорем вместе десятый год.
Познакомились банально: общие друзья, корпоратив, слишком громкая музыка.
Я тогда уже была «та самая взрослая женщина под тридцать пять», о которой родня говорит шёпотом: «Ну, у Лерки всё как-то не складывается».
За плечами — один торопливый брак, развод без скандалов, бесконечные попытки объяснить бабушке, что «ничего страшного, что без мужа».
Игорь появился как-то очень вовремя.
Спокойный, надёжный.
«Я уже нагулялся, мне бы дом, кота и тихие вечера», — сказал он на третьем свидании, и я поверила.
Кота мы завели.
Дом пока был в ипотеке, но тоже ничего.
С детьми не получалось — сначала «подождём, наладим быт», потом «работа, не до того», потом я сделала пару анализов и услышала осторожное: «Сложности есть у вас обоих, но пробовать можно».
Он как-то очень быстро свернул эту тему:
— Давай жить, как живётся. Не хватало ещё больниц и этих бесконечных подсчётов дней.
И я, уставшая от предыдущих попыток «создать семью», согласилась.
Мы жили действительно неплохо. Отпуска, ремонт, его родители по воскресеньям, мои — по праздникам.
Иногда мне казалось, что чего-то не хватает, но я гнала от себя эти мысли: что ещё нужно нормальной женщине в сорок лет?
Ответ пришёл сегодня вечером, в виде худого мальчишки в чужой куртке.
Игорь зашёл на кухню, когда я ставила на стол третью чашку.
— Лер, только давай спокойно, — начал он и сел на табурет, как школьник на родительском собрании.
— Я абсолютно спокойна, — сказала я, чувствуя, как дрожат руки. — Просто немного устала от сюрпризов.
Он потер лицо ладонями.
— Я не хотел так… внезапно. Но там реально жесть. Светка запила, с новым мужиком драки, ребёнок между ними… Соцслужбы уже интересуются. Я… Я не мог по-другому.
— Светка, — повторила я. — Это та, которая «просто бывшая подруга по молодости»?
Он кивнул, виновато опуская глаза.
— Мы… встречались ещё до тебя. Потом расстались. Я честно думал, что сын не мой. Она тогда сказала другое. А сейчас… Короче, сделала тест, прислала. Лера, ну он же копия меня, ты сама видишь.
— Вижу, — сказала я. — Очень удобно «думать, что не твой» десять лет.
Особенно, когда живёшь с женщиной, которая мечтала о ребёнке, но боится завести собаку, чтобы окончательно не понять, что мужа это устраивает.
Он молчал.
Про борщ мы уже забыли.
В воздухе пахло горелым — это у меня внутри что-то пригорало.
— Ты когда узнал? — спросила я.
— Окончательно… ну… неделю назад, — сдал он. — Когда пришли результаты.
Но она уже тогда срывалась, и я понимал, что надо что-то делать.
Сегодня там был скандал, соседи милицию вызвали. Я забрал Тёму и привёл сюда. Куда мне было его везти, в гостиницу?
— В гостиницу, к твоей маме, к твоим друзьям, — перечислила я. — Куда угодно, кроме нашей квартиры, где жена узнаёт о существовании твоего ребёнка одновременно с тем, что ему уже десять и он «теперь будет жить с нами».
Он поднял голову:
— Лер, я виноват. Дико виноват. Но ребёнок-то что? Он ни при чём. Ты всегда говорила…
— Что дети не виноваты в поступках взрослых, — закончила я за него. — Да. Я так говорила.
Иногда меня раздражает, что я действительно придерживаюсь того, что говорю.
Игорь потянулся к моей руке:
— Давай попробуем. Ну, поживём вместе. Ты увидишь, он хороший. Мы справимся.
Я отдёрнула пальцы.
— «Мы» — это кто, Игорь? — тихо спросила я. — Ты, я и твой ребёнок, о котором ты молчал десять лет?
Или ты, Светка и соцслужбы?
Он опять уткнулся взглядом в стол.
За дверью скрипнул пол — Артём, видимо, вышел из нашей комнаты, где я поспешно накидала ему чистое бельё и старое одеяло.
Я вышла в коридор.
Мальчик стоял посреди, не зная, куда деться. Глаза круглые, в руках зубная щётка (Игорь купил по дороге, конечно).
— Туалет там, — показала я. — Полотенца вот эти можешь брать. Скажи, ты хочешь есть?
Он пожал плечами:
— Не знаю.
Так отвечают дети, которые очень хотят, но привыкли на всякий случай не хотеть.
Я увидела это и почувствовала, как внутри что-то плюхается — жалость, наверное. Или те самые матер instinct, которые, по словам врачей, должны были родиться вместе с ребёнком, но почему-то не успели.
— Пойдём, — сказала я. — Посидим, пока взрослые не подрались.
Он хмуро хмыкнул: шутку понял.
Мы сели на кухне.
Я налила ему суп. Он сначала ковырялся, потом всё-таки начал есть.
— Ты любишь компот? — спросила я.
Он кивнул.
— Из чего?
— Всё равно, — после паузы ответил. — Только не из чернослива. От него… ну… живот.
— Справедливо, — сказала я. — Чернослив — это вообще плод, который всё портит.
Он посмотрел на меня странно, но уголки губ дрогнули.
Ночью я не спала.
Игорь ушёл в зал на диван «чтобы не раздражать». Артём сопел в нашей бывшей спальне — мы отдали ему большую комнату, потому что там шкаф ближе к батарее.
Я лежала в маленькой комнате, которая раньше была «кабинетом», среди коробок с зимними вещами и старых журналов, и думала.
Про Светку, которая «просто подруга».
Про мальчика, который «может быть, не мой» и вдруг через десять лет оказывается копией.
Про себя, которая опять сидит в чужой истории, как массовка.
— Надо что-то решать, — сказала я вслух потолку. — Прямо завтра. Потому что иначе это всё решится само за меня.
Потолок промолчал, но где-то за стеной хрюкнул Игорь — ему, видно, снились другие времена.
Утром в квартире пахло детским шампунем.
Артём скромно сидел за столом в моём старом халате (другого не нашлось, его вещи надо было стирать).
— Можно я отнесу в школу форму? — нерешительно спросил он. — У нас завтра физкультура, у меня вся форма у мамы осталась.
Слово «мама» прозвучало так естественно, что я даже вздрогнула.
Для него эта женщина — мама. Как бы он ни был похож на моего мужа.
— Конечно, — сказала я. — Только давай сделаем так. Сегодня после работы мы с папой… э-э… с Игорем съездим, заберём всё, что нужно. Я с вами поеду.
Игорь, который стоял у кофеварки, чуть не выронил кружку.
— Лера…
— Я не контролировать, — холодно сказала я. — Я посмотреть, в каком аду ты жил всё это время, не замечая собственного ребёнка.
Он хотел возразить, но промолчал, увидев мой взгляд.
К Светлане мы поехали вечером.
Двухкомнатная квартира в старой хрущёвке.
С первого этажа уже пахло чем-то кислым. В подъезде — облезшая реклама ломбардов.
Дверь открыла женщина лет сорока, в вытянутой футболке и с сигаретой.
— Пришёл, герой, — сказала она, цепляясь взглядом то за Игоря, то за меня, то за Артёма. — С женой, значит, да? Семейку ко мне привёл?
Я почувствовала, как у мальчика напряглись плечи.
Положила руку ему на спину.
— Мы за вещами, — сказал Игорь. — Тёма пока поживёт у нас. Ты сама просила.
— Просила, да, — передразнила она. — А ты спросил, чего он хочет?
Но делайте, как хотите. Вы взрослые. Я тут так, инкубатор.
Она развернулась и ушла вглубь квартиры, оставив дверь открытой.
Мы зашли.
Я краем глаза видела диван, заваленный пустыми бутылками и детскими игрушками.
Стол, на котором вперемешку лежали школьные тетради и грязная посуда.
Фотографии на стене — ещё с тех времён, когда Света была стройной и смеющейся девушкой.
Артём быстро шмыгнул в комнату, стал собирать в пакет одежду и учебники.
Я пошла за ним — помогать, но он уже справлялся сам: видно, не первый раз.
— Ты давно там… ну… с ними не спишь? — спросила я у Игоря, пока он стоял в коридоре и пытался не наступить в липкую лужу от пролитого сладкого напитка.
Он вздрогнул:
— Лер, я не врал тебе, что у меня нет другой жизни. Я просто… не знал, что он мой. Я подумал… Ну… Если она хотела ребёнка, пусть воспитывает.
Я был тогда в таком состоянии…
— Пьяный и обиженный на меня за то, что я не беременею, — подсказала я.
Он отвёл взгляд:
— Наверное.
«Наверное».
Хорошее слово, чтобы закрывать дырки в совести.
Светлана вернулась в коридор, прислонилась к стене, закурила новую сигарету:
— Забирай, конечно. Может, у вас он человеком станет. А то тут как…
Она махнула рукой в сторону комнаты.
— Я уже ни в чём не уверена.
Я посмотрела на неё внимательно.
За этой размазанной тушью и агрессией была обычная усталая женщина, которую жизнь неплохо так покусала.
Игорь тоже в этом участвовал, как ни крути.
— Светлана, — сказала я неожиданно для самой себя. — Если вам будет нужна помощь… я не обещаю денег, но… не знаю. Репетитора ему найти, врача…
Просто не исчезайте.
Она посмотрела на меня с таким удивлением, будто я предложила ей слетать на Луну.
— Ты ненормальная, что ли? — искренне спросила она. — Я бы на твоём месте его вместе с ребёнком в суд потащила.
Я улыбнулась уголком рта:
— Возможно, я не самая нормальная. Но ребёнок тут точно ни при чём.
Мы обменялись телефонами — так, на всякий случай.
И ушли.
Дальше началась странная жизнь.
Утром — школа, работа, готовка.
Вечером — уроки с Артёмом, бесконечные разговоры «а можно мне в кружок…», «а почему у вас кот такой толстый», «а папа всегда так громко храпит?»
Игорь старательно изображал образцового отца. Покупал тетради, вёл сына в бассейн, делал с ним модель самолётика.
Почти не смотрел мне в глаза.
Я наблюдала за этим цирком со стороны и пыталась понять:
могу ли я жить с мужчиной, который десять лет скрывал от меня сына?
И хочу ли я жить без мальчика, который на третий день сказал мне «спасибо за суп, тётя Лера, он у вас вкуснее, чем у папы»?
Ответов не было.
Ночами я лежала в своей маленькой комнате и слушала, как в соседней храпит Игорь, а в дальней сопит Артём.
Иногда к нам приходил кот и выбирал, у кого лечь под бок. Чаще всего — ко мне.
По какой-то собственной кошачьей логике он уже всё решил.
Однажды, через пару недель, я пришла домой позже обычного — завал на работе, квартальный отчёт.
Квартира была тихая.
Я уже привыкла, что в это время Игорь с Артёмом смотрят мультики или устраивают битву подушками.
Но сейчас — тишина.
— Алло, вы дома? — позвала я.
Из комнаты выглянул Артём:
— Папа на встречу уехал. Сказал, ты не будешь против.
Надо было бы быть.
Но сил ругаться не было.
— Ты ел? — спросила я.
Он покачал головой.
— Папа сказал подождать тебя. А потом… ну… забыл, наверное, — поспешил оправдать мальчик.
Я вдохнула.
Выдохнула.
Сняла пальто.
— Пошли на кухню, — сказала. — Будем ужинать вдвоём.
У нас с тобой это, похоже, традиция.
Пока грела макароны и котлеты, Артём сидел за столом и крутил в руках вилку.
— Лера… — вдруг тихо сказал он. — А вам очень плохо, что я здесь живу?
Вилка чуть не выскользнула у меня из рук.
— С чего ты взял?
— Ну… — он пожал плечами. — Папа с мамой всё время ругались. А вы с папой стали тоже… ну… серьёзные такие.
Мама говорила, что я во всём виноват.
А папа теперь тоже грустный.
Может, если я уйду, вы опять будете… как раньше?
В горле застрял ком.
Я присела рядом, на его стул, так что мы смотрели на одну и ту же тарелку.
— Слушай меня внимательно, — сказала я. — Ты ни в чём не виноват.
Вообще.
Взрослые сами создают себе проблемы, а потом почему-то вешают их на детей.
Если мы с твоим папой что-то не смогли, это только наш косяк. Понятно?
Он кивнул, но в глазах всё равно оставалось это дурацкое «а вдруг».
— И ещё, — продолжила я. — Я злюсь не на тебя. Я злюсь на папу.
Потому что узнала о тебе слишком поздно.
Мне жаль десять лет, которые мы могли бы тоже проводить вдвоём на кухне, ругая чернослив.
Он наконец улыбнулся.
— А можно я, если вы вдруг… ну… будете жить отдельно, буду к вам приходить? — спросил он. — Просто иногда.
Вот так, между макаронами и котлетами, ребёнок задал вопрос, которого я боялась сама.
— Можно, — сказала я. — Даже нужно.
Решение пришло как-то само собой.
В воскресенье вечером, когда Артём ушёл гулять с соседским мальчиком, я села напротив Игоря в зале.
Кот, как обычно, устроился посередине, приготовившись слушать.
— Игорь, — сказала я. — Я не могу продолжать так.
Он напрягся:
— Ты его выгоняешь?
— Его — нет, — покачала я головой. — Тебя — да.
Он уставился на меня так, будто я объявила войну сразу трём государствам.
— Лера, ты с ума сошла? — прошептал. — Я же… я всё исправить хочу. Мы же… Мы семья.
— Семья — это не когда одна половина узнаёт через десять лет о другой половине, — устало сказала я. — Я много думаю последнее время. И понимаю: я не могу жить рядом с человеком, которому я доверяла, как себе, а он делал вид, что в его жизни только я да кот.
Я не уверена, что смогу тебе когда-нибудь поверить снова.
А жить с человеком, которого постоянно проверяешь, — это не жизнь.
Он вскочил, начал ходить по комнате:
— И что ты предлагаешь? Развод? В сорок два? Ты представляешь, как это будет выглядеть?
Да никто даже не поймёт, почему. Все скажут: «Он хоть ребёнка домой привёл, не бросил». Ты на себя роли злой мачехи не боишься?
— Бояться я буду, если останусь и буду гнить, — ответила я. — Пусть думают, что хотят. Кто захочет — узнает правду.
Только есть один момент.
Он остановился:
— Какой?
— Я не собираюсь выкидывать Артёма из своей жизни.
Если ты хочешь жить с ним, живи. Я не буду препятствовать.
Но мы юридически и фактически расходимся.
Квартиру поделим, как положено.
А с Артёмом я буду видеться, когда он сам захочет. Это моё условие.
Он сел, как будто из него вынули воздух.
— То есть… ты выбираешь его? — глухо спросил он.
— Я выбираю себя, Игорь, — спокойно ответила я. — И, возможно, впервые за много лет — ребёнка.
Потому что ты его уже выбирал — когда молчал обо мне.
Пора кому-то думать и о себе.
Он долго молчал.
Потом сказал:
— Я не достоин ни вас обоих, ни одного.
Но ты права, наверное. Я… перееду к маме. Здесь буду только, когда приедет адвокат.
— И когда Артём захочет, чтобы вы погуляли, — добавила я. — Я не собираюсь мешать вам быть отцом и сыном. Просто пусть ты будешь отцом без мужа прицепом.
Он горько усмехнулся:
— Жёстко.
— Честно, — поправила я.
Дальше была рутина.
Документы, суд, делёж имущества, пересуды родственников.
Мама вздыхала в трубку: «Лерочка, ну как же так, вы же так хорошо жили»,
свекровь шипела: «Нашла повод, чтобы уйти, давно, видно, хотела»,
подруги крутили пальцем у виска: «Сын — это же такое счастье, ты что».
Я кивала, улыбалась, но делала по-своему.
Мы с Игорем развелись тихо, без скандалов. Квартиру я выкупила его долю, взяв кредит.
Он снял маленькую двушку поближе к школе Артёма.
С мальчишкой мы виделись регулярно.
Иногда он ночевал у меня — теперь у меня была свободная комната, аккуратно превращённая в детскую.
Иногда мы просто гуляли по парку или смотрели кино.
Поначалу Игорь ревновал, пытался устраивать сценки в духе: «Ты настроишь его против меня».
Я только разводила руками:
— Я не обязана любить тебя, чтобы хорошо относиться к твоему сыну.
В какой-то момент он устал и отстал.
Прошёл год.
Однажды Артём пришёл ко мне с огромным букетом жёлтых тюльпанов.
— Это вам, — смущённо протянул. — У нас в школе сказали: сегодня День матери.
А я… ну… не знал, кому их дарить.
Я зависла с чашкой в руке.
— У тебя же есть мама, — осторожно напомнила я.
Он пожал плечами:
— Я ей тоже купил. Но…
Помолчал.
— Но вы тоже… как мама. Только нормальная, без криков.
И с супом.
Я вдруг почувствовала, как к горлу подступает всё то, что я год сдерживала.
Заплакать при ребёнке — последнее дело, но я всё-таки вытерла глаза ладонью.
— Спасибо, — сказала я. — Это, наверное, самый странный, но самый честный комплимент в моей жизни.
Он улыбнулся:
— Это правда.
Можно я у вас сегодня останусь?
— Конечно, — сказала я. — У меня же теперь есть комната для «человека, который просто останется».
Он рассмеялся, не до конца понимая, но разделяя настроение.
Иногда я думаю: что бы было, если бы тогда, в первый вечер, я хлопнула дверью, выставила обоих и занялась своей жизнью без этих сложностей.
Наверное, тоже был бы свой сценарий.
Кто-то новый, обида на мужчин, очередные статьи про «как не ошибиться в выборе партнёра».
Но получилось вот так.
Муж привёл в наш дом мальчика, как две капли воды похожего на него, и сказал:
«Познакомься, это мой сын, он теперь будет жить с нами».
А в итоге получилось наоборот.
Он — нет.
А мальчик остался в моей жизни.
Я не стала ему матерью по документам.
Я стала взрослой женщиной, у которой есть собственная жизнь, квартира, кот и парень с рюкзаком, который иногда восклицает на кухне:
— Лера, а можно ещё макарон?
И этого, знаете, иногда достаточно, чтобы почувствовать:
да, всё я тогда сделала правильно.
А вы как думаете: можно ли простить такое молчание ради ребёнка — или лучше закрывать дверь вместе с мужем?