Сенебье, соотечественник Лефорта, писал из Москвы на родину:
«Пока Москва остаётся Москвой, не было в ней иностранца, который пользовался бы таким могуществом».
Между тем сам Лефорт прибыл в Россию почти нищим, его даже не взяли на службу. Как же вышло, что безденежный авантюрист стал адмиралом, генералом и единственным другом царя?
Но прежде, чем я начну мой сегодняшний рассказ, сделаю одну оговорку.
В книгах часто пишут «швейцарец Лефорт», и это, не совсем верно. Женева в те годы была самостоятельной республикой; в состав Швейцарской конфедерации она вошла только в 1815 году, больше чем через век после смерти нашего героя.
Так что правильнее называть его женевцем. Впрочем, для русского уха разница невелика, да и сам Лефорт вряд ли обижался.
Родился он 2 января 1656 года в семье торговца Жака Лефорта. Семья была влиятельной, торговля шла бойко, и отец прочил сыну место за конторкой. А сын, паренёк ростом за два метра, да косая сажень в плечах, на конторку не глядел.
Какие гроссбухи, какие счёты? Ему бы шпагу в руку и вперёд, куда глаза глядят.
В четырнадцать лет отец отправил его в Марсель, к знакомому купцу учиться коммерции. Франц сбежал на третий месяц. Поступил кадетом в городской гарнизон. Отец, узнав, примчался сам и за шиворот вытащил сына домой. Перень посидел недолго в Женеве, поскучал.
В конце 1673 года в город приехал младший сын курляндского герцога Карл-Яков, такой же искатель приключений. Молодые люди сошлись за неделю: оба рвались на войну и оба презирали бюргерскую жизнь. Но ещё больше они любили шумные застолья. Карл-Яков расписывал славу военной службы в Голландии, где его старший брат командовал полком.
— Поехали! Там нас ждёт слава, там большие деньги!
Семья была против. Женевские законы строго запрещали служить иностранным государям. Отец грозил проклятием.
Франц написал родным:
«Вы узнаете или о моей гибели, или о моём успехе»
Написал и уехал.
Гибели не случилось. Успеха правда тоже. Повоевал Франц немного, получил ранение, а потом война кончилась, а следом за ней и деньги. Лефорт остался в Европе один, без гроша и без покровителей. А потом узнал, что отец умер. Хотел вернуться домой, но даже на дорогу средств не было.
Тут ему подвернулся голландский полковник ван Фростен. Он как раз набирал офицеров для службы в Московии. Платят, говорил, хорошо. Страна, говорил, богатая. Франц согласился, а что терять?
В 1675 году отряд наёмников прибыл в Архангельск. И тут случился конфуз, его на службу не взяли. Война закончилась, офицеры не требовались. Отряд разъехался кто куда.
А Лефорт остался.
Почему, никто не знает. Может, возвращаться было не на что. Может, упрямство. А может, чутьё авантюриста, которое редко подводит. Так или иначе, Франц поселился в московской Немецкой слободе и стал ждать.
Слобода была местом особым. По указу царя Алексея Михайловича всех иностранцев выселили из Москвы за черту города, на берег Яузы. Получился европейский городок посреди русских снегов: аккуратные домики, кирхи, трактиры. Жили здесь англичане, шотландцы, голландцы, немцы - всех скопом русские звали «немцами», то есть немыми, по-нашему не разумеющими.
Лефорт оказался в своей стихии. Весёлый, острый на язык, умеющий расположить к себе любого, он быстро стал своим. Его приглашали на обеды, ему давали в долг, его представляли нужным людям. Денег, правда, не было ни копейки. Перебивался он как мог: одно время служил секретарём при датском после - работа не пыльная, но и не денежная.
А потом женился. И тут, друзья мои, начинается совсем другая история.
Елизавета Сугэ была вдовой. Её отец, подполковник Франц Сугэ, умер от ран; мать происходила из семьи фон Бокховен, перебравшейся в Россию из Англии ещё при Алексее Михайловиче. Семья небогатая, но с отличными связями в Немецкой слободе.
Среди родственников Елизаветы оказался генерал Патрик Гордон - шотландец, тридцать лет прослуживший русским царям. Человек серьёзный, основательный, знавший при дворе всех и каждого. Вот он-то и стал для Лефорта трамплином.
Гордон составил протекцию, и в 1678 году Франца наконец приняли на службу. Дали чин капитана и отправили в Киев командовать ротой.
Скажу о Гордоне два слова, потому что без него история Лефорта непонятна.
Патрик Гордон был на двадцать лет старше, успел повоевать в Польше и Швеции, вёл подробный дневник (сохранился до наших дней), держался с достоинством и никогда не терял головы. Пётр его уважал, но так, как уважают учителя. А Лефорта он любил, как любят друга. Разница существенная.
Служба в Киеве растянулась на два с лишним года. Это время было наполнено пограничными стычками с крымчаками, изнурительными дозорами в лютые морозы и тяжелой болезнью, едва не сведшей его в могилу.
В 1681 году ему удалось получить отпуск на родину. В Женеве он поразил родственников новыми навыками. Лефорт мастерски управлялся с конем и бил из лука без промаха, вызывая восторг горожан. Семья молила его не уезжать, но Франц был непреклонен, он заявил, что связан клятвой верности русскому царю.
Слово-то он дал, да вот беда, государь тем временем умер. Пока Лефорт гостил на родине, в Москве скончался царь Фёдор Алексеевич. На трон посадили двух мальчиков Ивана и Петра, а правила за них сестра, царевна Софья. Её фаворитом стал князь Василий Голицын.
О Голицыне надо сказать особо.
Человек образованный, Европой очарованный, латынь знал, книги собирал, к иностранцам относился с интересом. Лефорт ему понравился. В 1683 году, на именины юного царя Петра, Франца произвели в майоры. Через два месяца, на именины царя Ивана он стал подполковником. Два повышения за одно лето!
Жаль, что в его кармане по-прежнему гулял ветер.
Когда в 1689 году Пётр сцепился с сестрой Софьей, Лефорт оказался не на стороне своего покровителя Голицына. Он выбрал Петра.
Как решился?
Ведь Голицын его возвысил, Голицын ему покровительствовал. А Пётр, мальчишка семнадцати лет, сидящий в Преображенском, без войска и без власти.
Чутьё, друзья мои, чутьё авантюриста.
В критический момент, когда юный Петр, спасаясь от возможного ареста, скрылся в стенах Троице-Сергиевой лавры, Лефорт не колебался. Он явился в монастырь в числе первых, приведя с собой верные войска вместе с Гордоном.
Этот маневр изменил расклад сил. Царевна Софья отправилась в келью, князь Голицын поехал в ссылку, а женевец занял место главного соратника и друга самодержца.
Царю было восемнадцать. Ростом он был тоже за два метра, как и Лефорт. Образования почти никакого: латыни не знал, этикета не понимал. Зато обожал всё иностранное: корабли, пушки, фейерверки, токарные станки. Характер имел бешеный, вспыхивал как порох, в гневе хватался за что попало.
Немецкая слобода манила его как магнит. А в слободе стоял дом Лефорта.
Здесь можно было сбросить царские одежды, устроить богатое застолье, танцевать до утра с немецкими барышнями. Здесь не было боярских бород, церковного занудства, материнских нравоучений. Пётр стал бывать у Лефорта чуть не каждый день, а иногда и ночевал.
Дом быстро стал тесен.
На царские средства к дому пристроили колоссальный зал, вмещавший до полутора тысяч персон.
Сохранились письма брата Лефорта из Амстердама, где тот с восторгом описывал быт генерала: серебряная сервировка, ежедневные обеды на дюжину гостей и штат из трех французских кулинаров. Роскошь была невероятной, но парадокс заключался в том, что лично у хозяина за душой не было ни гроша, потому что всё оплачивала казна.
Именно в доме Лефорта Пётр познакомился с Анной Монс, дочерью виноторговца из той же Немецкой слободы. Красавица, кокетка, умница. Царь влюбился как мальчишка. Оставил жену Евдокию, навещал Анну десять лет, осыпал подарками. Лефорт, выходит, не только другом был, но и доверенным лицом в сердечных делах. Такие дела.
Но перейду к главному.
В 1695 году Пётр двинул войска на турецкую крепость Азов. Армию разделили на три корпуса: один вёл Гордон, второй - генерал Головин, третим командовал Лефорт.
Первый поход провалился, крепость устояла. Но Лефорт отличился, он сам бросился в атаку впереди гренадеров и лично захватил турецкое знамя. При отступлении вывел людей без паники, сохранил пушки и знамёна.
Правда, при отходе случилась беда. Франц упал с лошади и расшибся о камень. В правом боку вздулась опухоль. Боль не отпускала. Сидеть не мог, а на совещаниях стоял или полулежал. Писать мог только на коленях, согнувшись.
Так и мучился следующие пять лет.
И вот только после этого провального похода Пётр назначил Лефорта адмиралом русского флота.
Чувствуете, друзья мои? Адмиралом! Человека из Швейцарии, самой сухопутной страны в Европе! Человека, который моря в глаза не видел!
Современники крутили пальцем у виска.
Но Пётр знал, что делает. Ему нужен был человек, который возьмёт дело и не отступит. Нужно было построить флот, и Лефорт построил. Полторы тысячи судов за несколько месяцев.
Кампания 1696 года завершилась триумфом, и Азов пал. За этот успех на Лефорта пролился дождь наград. Он стал новгородским наместником, владельцем поместий в Рязани, был пожалован золотой медалью и драгоценной соболиной шубой. В Москву въезжал триумфатором, только не верхом, а в санях: от тряски в седле боль становилась невыносимой.
Пётр, как я сказал, имел характер бешеный. Однажды на пиру вспылил на генерала Шеина и думного дьяка Зотова за что, уже не помню, да и неважно.
Схватил шпагу, кинулся на обоих, беды было не миновать. И тут двухметровый Лефорт, с ручищами как у кузнеца, перехватил царя поперёк туловища и держал, пока тот не остыл.
Никто другой не посмел бы. А он решился. И остался жив, и в милости не утратил. Вот что значит настоящий друг.
В 1697 году отправилось в Европу Великое посольство в триста человек. Формально посольство возглавлял Лефорт как Первый Великий посол. Фактически он переводил речи царя и устраивал приёмы. Пётр работал на голландских верфях под именем Петра Михайлова, а Лефорт вёл переговоры, нанимал специалистов, закупал инструменты.
Размах посольства поражал. Когда царь отбыл в Англию, Лефорт задержался в Голландии, поддерживая с монархом практически ежедневную переписку. Примечательно, что послания он составлял на русском языке, но использовал для этого латинский алфавит. Серьёзных дел в письмах не касался, просто шутил, передавал приветы и справлялся о здоровье.
Из Европы он написал матери:
«Матушка, могу вас уверить, что вы услышите или о моей смерти, или о моём повышении».
Те же слова, что двадцать лет назад, перед отъездом из Женевы. Только теперь он был адмиралом, генералом, наместником. Куда уж выше?
Выше было некуда. Оставалось только лететь вниз.
В 1698 году посольство вернулось в Москву. Пётр бросился подавлять стрелецкий бунт, он вершил суд собственноручно, требовал того же от приближённых. Лефорт, говорят, отказался. То ли брезговал, то ли здоровье не позволяло. Скорее - второе, потому что боль в боку становилась всё сильнее.
Он занялся обустройством нового дворца на берегу Яузы. Дворец вышел на славу: зелёная кожа на стенах, китайские диковины, серебряная парча, модели кораблей под потолком. 12 февраля 1699 года праздновали новоселье. Триста гостей, фейерверк, музыка до утра.
Лефорт простудился.
23 февраля слёг с горячкой. Пётр был в Воронеже, ничего не знал. Состояние ухудшалось с каждым днём. Больной метался, бредил, терял сознание. Врачи вызвали музыкантов, вдруг любимые арии успокоят? На час успокоили. А потом снова начался бред.
Пришёл пастор, начал говорить о покаянии. Лефорт очнулся, слабо махнул рукой:
— Не говорите так много.
И потребовал вина.
2 марта 1699 года он умер. Ему было сорок три года.
Пётр, узнав, рыдал так, как говорили, что плачут только по отцу. Повторял сквозь слёзы:
«Я потерял самого лучшего друга моего в то время, когда он мне наиболее нужен».
И ещё:
«На кого могу я теперь положиться? Он один был верен мне».
Денег у Лефорта не нашлось ни на похороны, ни на долги. Всё, что казалось его, принадлежало казне. Пётр оплатил из своего кармана.
Похороны устроили невиданные. Процессию возглавлял сам царь. За ним шли Преображенский, Семёновский и Лефортовский полки. Гроб несли двадцать восемь полковников. Впереди ехал рыцарь с обнажённым мечом, офицеры несли на бархатных подушках шпагу, шпоры, пистолеты, трость и шлем. Сорок орудий дали три залпа.
На надгробии, по приказу царя, высекли:
«На опасной высоте придворного счастья стоял непоколебимо».
Вот она, высшая похвала. При русском дворе устоять было труднее, чем на войне. Сегодня фаворит, а завтра уже в кандалах.
Лефорт устоял. Он умер адмиралом и другом царя. Угас, как видите, вовремя, успел до опалы, до того момента, когда государева любовь превращается в государев гнев.
А ведь превратилась бы. Рано или поздно у Петра всегда всё превращалось.