— Бабушка, я, наверное, беременная. Меня Женя Урбанский поцеловал, - выпалила Таня, едва переступив порог. В глазах стояли слезы панического недоумения, будто мир внезапно перевернулся.
Бабушка отложила вязание. Она не засмеялась, не ахнула. Ее мягкий взгляд внимательно скользнул по лицу внучки, задерживаясь на влажных ресницах и горящих щеках.
— Выдохни, Танюша, - тихо сказала она. — И расскажи все по порядку. Ты с ним... гуляла?
— Нет! Нет, бабушка, мы просто в кино ходили. Потом он меня проводил до подъезда... и... вдруг поцеловал. Вот так. А теперь у меня все тут болит и кружится голова. Это же точно оно!
Бабушка медленно поднялась, подошла к буфету и налила в граненый стакан воды.
— Пей маленькими глотками. От страха тоже голова кружится. И сердце колотится. А живот... Таня, голубушка, ты же в школе училась. Тебе там ничего не объясняли про цветы, пчел и детей?
Таня покраснела до корней волос, сжимая стакан так, что костяшки ее пальцев побелели.
— Значит так, - бабушка снова взялась за спицы, и в уголках ее глаз заплясали теплые морщинки. — За одного поцелуя даже от самого лучшего артиста на свете дети не заводятся. А вот что у тебя точно завелось, так это первая, самая настоящая любовь. И она, милая моя, иногда болит не меньше...
Татьяна Лаврова (настоящее имя — Татьяна Андриканис) родилась в Москве летом 1938 года. Ее судьба с детства была связана с кинематографом: оба родителя работали в этой сфере. Отец, народный артист Евгений Андриканис, был известным кинооператором и режиссером-документалистом. Мать, Галина Пышкова, тоже работала кинооператором. В числе ее работ, например, киноповесть Владимира Герасимова «Испытательный срок».
Детство будущей актрисы закончилось в 12 лет после развода родителей. Это, конечно, наложило отпечаток на ее характер. Отчим так и не смог найти с девочкой общий язык. До 17 лет Таня жила с мамой, но обстановка в доме накалялась. Однажды вечером она объявила о своем решении.
— Мам, я уезжаю. Буду жить у Кати, - сказала она, укладывая вещи в старый чемоданчик.
Галина Кузьминична смотрела на дочь с усталым недоумением:
— Как это уезжаешь? Куда? Останься, мы как-нибудь договоримся.
— Нет, - твердо ответила Таня, не поднимая глаз. — Не договоримся. Мне нужно свое пространство.
Еще подростком Татьяна решила, что ее место на сцене. Это была не мечта, а план спасения. Поэтому, едва получив аттестат, она отправилась обходить все приемные комиссии театральных ВУЗов Москвы. И только в Школе-студии МХАТ ей повезло. Ее приняли. А после выпуска сразу взяли в труппу этого театра.
Этот факт обретал особую символичность, ведь фундамент здания когда-то заложили на деньги знаменитого мецената Саввы Морозова. А Таня, как выяснилось, приходилась ему праправнучатой племянницей. В ее роду были и промышленник Викула Морозов, и революционер Николай Шмит, приходившийся родным братом ее бабушки по отцовской линии.
Та самая бабушка после подавления восстания 1905 года эмигрировала во Францию, где и родился отец Татьяны — Евгений Николаевич Андриканис.
Возможно, эта родовая связь сказывалась в утонченной красоте, врожденном чувстве достоинства и отсутствии мелочности Лавровой. От природы в ней чувствовалась какая-то внутренняя стать. Хотя ее манеры и поступки порой шокировали окружающих, в этой дерзости была не просто эксцентричность, а почти аристократическая свобода от условностей.
Во МХАТе молодой артистке сразу предложили роль-мечту для любого выпускника Нины Заречной в чеховской «Чайке». Удача была несомненной, но с одним условием: ей предстояло сменить фамилию. Андриканис звучала слишком громко для начинающей актрисы.
Как-то вечером Таня собрала друзей, те написали на клочках бумаги возможные псевдонимы и бросили их в шапку. Судьбу решил жребий: так Татьяна Андриканис стала Лавровой.
Под этим именем она вскоре дебютировала и в кино. И сразу в картине, которая стала событием. «Девять дней одного года» Михаила Ромма смотрела вся страна. На экране интеллектуальный поединок Смоктуновского и Баталова, а между ними ее героиня, — женщина, позволяющая себе выбирать сердцем.
К тому времени Таня уже сделала свой сердечный выбор. Еще студенткой-первокурсницей она познакомилась с Евгением Урбанским, уже состоявшейся звездой, чье лицо знала вся страна. Внимание такого мужчины льстило, захватывало, кружило голову.
Но складывался их роман непросто. Урбанский был старше на шесть лет, женат, у него подрастала дочь. Из семьи ради Татьяны он ушел, но официально так и не развелся. К тому же постоянно оказывался в центре женского внимания, этакий Марлон Брандо советского кино. И порой пропадал, возвращаясь с извинениями, которые молодая любовница ему прощала.
Увлеченная и ослепленная, она даже не задумывалась о том, что рушит чужую семью. Она видела в нем гения, человека невероятной души и не уставала повторять, какой он замечательный. Почти семь лет эта связь казалась ей настоящей жизнью.
Однако судьба нанесла ответный удар. Урбанский встретил латышскую актрису Дзидру Ритенбергс... И ушел. Для Тани это стало ударом. Но даже переживая боль и унижение, она продолжала любить Евгения, набирая его номер снова и снова:
— Женя, это я… Можно мы увидимся? Нужно поговорить, - ее голос звучал тише обычного, в нем слышалась мольба.
На том конце провода повисла короткая, но тяжелая пауза.
— Танечка, нет смысла. У меня теперь другая жизнь. Новая семья...
— Но мы же можем просто… как друзья…, - она почти не верила своим словам, но цеплялась за любую возможность.
— Нет. Не можем. Прости.
Ох, как, должно быть, страдала ее гордыня! Но в ее устах Урбанский навсегда оставался тем самым, единственным. Она и потом рассказывала о той счастливой поре со светлой грустью. Особенно смеясь и краснея, любила вспоминать историю их первого поцелуя.
— Юная, наивная дурочка, я была так потрясена и напугана! Прибежала к бабушке со слезами: "Я, наверное, беременна..."
Съемки в «Девять дней одного года» давались молодой актрисе непросто. Ее буквально трясло от волнения. Сцена, где ее героине Леле нужно было ложиться в постель с Баталовым, требовала нежности, а ее охватывал лишь парализующий страх.
— Таня, - тихо шепнул ей Алексей Владимирович. — Послушай меня. Ты же не Леля сейчас, а я не Митя. Мы просто коллеги. Видишь камеру там? Давай выдохнем.
Она лишь молча кивнула, не в силах разжать сцепленные пальцы.
— Не надо ничего играть, - продолжал он, не меняя доверительного, почти отеческого тона. — Просто ляг, закрой глаза и подумай о чем-нибудь своем, самом спокойном. А я буду просто тут, рядом. И все.
Такт и доброта Баталова словно сняли невидимые оковы. Когда прозвучала команда «Мотор!», в кадре уже не было зажатой студентки и великого актера. Были просто двое любящих людей в их самом обычном и самом важном утреннем моменте. Волшебство кино состоялось именно потому, что кто-то вовремя нашел нужные слова.
Помогал Лавровой и Иннокентий Смоктуновский, деликатно подсказывая и поддерживая.
К слову, оба актера были очарованы юной, талантливой и красивой коллегой и даже пытали за ней ухаживать. Особенно настойчивым в своих попытках был Баталов. Однако настоящего романа между ними не случилось.
После успеха картины для Лавровой открылся мир зарубежных поездок. Однажды ее включили в делегацию, отправлявшуюся в Мексику. Актриса позже с восторгом рассказывала, как на приеме, окруженная мужчинами во фраках, ловила на себе их восхищенные взгляды. И тогда, словно в кадре комедии, подняла бокал и с улыбкой скомандовала:
— Все в бассейн!
Несколько человек, не раздумывая, прыгнули в воду.
Но за эту самую дерзость и непредсказуемость артистке пришлось заплатить: на несколько лет выезд за границу для нее закрыли.
В 1962 году, откликнувшись на приглашение Олега Ефремова, Лаврова перешла из МХАТа в «Современник» и окунулась в самую гущу творческой жизни. Это была среда, где зарождалось все самое смелое и живое.
После спектаклей все собирались в театральном подвале-кафе, слушали бардов, спорили до хрипоты... Каждый день был открытием. Однако больших ролей на его сцене Татьяне почти не доставалось.
Но если здесь ей приходилось оставаться в тени других ярких актрис, то в жизни она находилась в центре сложнейших человеческих переплетений. Яркой иллюстрацией стал громкий театральный роман. Олег Даль сделал предложение Нине Дорошиной, но прямо на свадьбе Ефремов увез невесту с собой. Безнадежно влюбленная в мастера актриса не смогла ему отказать.
Вся труппа сочувствовала оскорбленному Далю. Именно в этот момент произошло его сближение с такой же яркой, ранимой и внутренне одинокой Лавровой. Их роман стал скорее попыткой забыться, чем настоящим чувством.
Позже, вспоминая тот странный период, Татьяна качала головой и говорила, будто оправдываясь перед самой собой:
— Как это все получилось? Я ведь Даля-то не любила.
Она делала паузу, ее взгляд терялся где-то в прошлом.
— Он приходил ко мне вечерами, читал стихи Блока, Пастернака… Говорил о том, как ему больно. А мне… мне было просто невыносимо одиноко. Мы сидели до рассвета, пили чай, курили одну сигарету на двоих. Было чувство, будто мы оба на дне колодца и можем слышать только друг друга. Но это не было любовью.
Она замолкала, а потом добавляла уже совсем тихо:
— Но самое странное, он тоже не любил меня. Нам просто обоим нужно было к кому-то прикоснуться, чтобы убедиться, что мы еще живы.
Продолжение истории о жизни Татьяны Лавровой уже готово и будет выложено на канале в ДЗЕН. Чтобы не пропустить, рекомендую подписаться на Телеграм канал.
Еще на канале: