Лена сидела на лекции в университете и мечтала о приближающемся празднике Нового года, когда пришло сообщение от отца: «Мама собиралась на работу… стало плохо… скорая… операция…» Сердце заколотилось где-то в горле, мешая дышать. Операция. Срочная. Папа в больнице.
Она даже не помнила, как встала. Стул с грохотом упал на пол. Все лица в аудитории повернулись к ней, преподаватель умолк, удивленно подняв бровь.
— Извините, — выдавила она. Мне… мне срочно нужно.
Не дожидаясь ответа,она схватила рюкзак и выбежала в коридор. Бежала, спотыкаясь, на лету натягивая куртку. Снег за порогом университета уже не казался красивым. Он был враждебным, холодным, бесконечным препятствием.
В больнице ее встретил отец. Он показался ей вдруг очень маленьким и ссутулившимся, хотя был высоким мужчиной. Лицо серое, землистое, глаза красные, но сухие.
— Пап…
— Делают, — коротко бросил он, не глядя на нее. — Скорая быстро, вот… сразу в операционную. Аневризма, сказали.
Он говорил отрывисто,словно слова давались ему с огромным трудом. Они сели на жесткие пластиковые кресла в коридоре. Время потеряло всякий смысл. Минуты тянулись, как часы. Лена то вставала, подходила к окну, то снова садилась. Отец же сидел неподвижно, уставившись в одну точку на грязном линолеуме.
Врач вышел только глубокой ночью. Усталый, в зеленом халате. Лицо его ничего не выражало, и это было самым страшным.
— Операция прошла успешно, — сказал он. — Критический период — следующие сутки. Организм должен справиться.
Елене показалось,что она вздохнула впервые за эти часы. Справится. Конечно, справится. Мама же сильная. Никогда не болела.
Ирина Станиславовна не справилась. Ее не стало на следующую ночь. Молодой, крепкий организм. Никто не мог объяснить, почему.
После похорон в квартире воцарилась особая, звонкая тишина, а отец Елены, Павел Игоревич сломался. Он перестал ходить на работу. День начинался и заканчивается бутылкой. Он мог часами сидеть на кухне, уставившись в стену, а потом тихо плакать, бормоча что-то невнятное, обращаясь к пустоте. Лене было невыносимо это видеть. Боль от потери матери смешивалась с жгучим чувством стыда и беспомощности перед отцовским горем. Она стала избегать дома.
Уходила рано утром, возвращалась поздно, когда отец уже спал или лежал в беспамятстве в своей комнате. Выходные были пыткой.
Однажды субботним вечером он набрался особенно сильно. Лена сидела у себя, пыталась читать конспект, но слова не лезли в голову. Вдруг — тяжелые, спотыкающиеся шаги в коридоре. Грубый стук в дверь.
— Лена! Открой дверь, мне нужно с тобой поговорить.
В его голосе было что-то непривычное,натянутое и требовательное.
— Папа, я не хочу сейчас разговаривать, — громко сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Открой, я сказал! — Кулак гулко стукнул по дереву. — Надо обсудить, как жить дальше.
— Прекрати пить и выходи на работу! — крикнула она в ответ, и в ее голосе прорвалось накопленное раздражение, боль, усталость. — Вот и всё обсуждение!
— Нет! — рявкнул он за дверью. — Так, как раньше, жить не будем. И вот почему! Открой, я всё объясню! Ты должна съехать отсюда, — выпалил он и даже попытался выпрямиться, гордо вскинув подбородок.
Лена отшатнулась, будто от удара и неожиданно резко открыла дверь в свою комнату:
— С… с какой это стати?
— С такой, что это моя квартира! — он ударил себя в грудь ладонью. — Я ее купил! Когда с Севера вернулся, двадцать два года назад!
В голове у Елены все смешалось.Горе, усталость, а теперь эта дикая, нелепая претензия.
— Ну и что? — ее голос дрогнул. — Родители покупают жилье для семьи! Разве не знал? Я твоя дочь, я здесь прописана!
Она злилась.Злилась на эту бессмысленную пьяную драму, на то, что приходится объяснять очевидные вещи. «Проспится, забудет», — отчаянно думала она.
— Ты не моя дочь, — тихо сказал отец. – Твоя мать умерла и теперь я могу сказать об этом.
— Что? — только и смогла выдохнуть Лена.
—Ты не моя дочь, — повторил он, и его голос внезапно сорвался, стал старческим, жалобным. — Я женился на твоей матери, когда она была уже беременна тобой. Обещала ждать меня, пока я на Севера не отработаю… А она… — Он тяжело опустил голову, и его могучие плечи сгорбились. — А я простил. И тебя принял. И молчал. Всю жизнь молчал…
Он закрыл лицо огромными,трясущимися ладонями и зарыдал. Громко, безутешно, по-детски. Елена стояла, не двигаясь. Эти рыдания, этот бред не могли быть правдой.
На следующее утро Павел Игоревич вышел на кухню бледный, с трясущимися руками. Он молча поставил чайник, избегая смотреть на дочь.
— Пап… — осторожно начала Елена. — Помнишь, о чем вчера разговаривали?
Он вздрогнул,как ужаленный. На мгновение в его глазах мелькнул неподдельный, животный страх. Затем на лицо легла маска пустого непонимания.
— Вчера? Что вчера? Я… я почти ничего не помню. А что?
Он смотрел на дочь таким потерянным, таким жалким, что у Елены не повернулся язык продолжать. Она махнула рукой: «Да ничего». Но внутри все замерло и насторожилось. Слишком уж быстро он спрятался в эту удобную амнезию. Слишком уж похоже было это на ложь.
С того дня между отцом и дочерью все испортилось окончательно. А потом и вовсе произошлоа такое, что разделило их навсегда! Это случилось через полгода после смерти матери. Лена сидела за учебниками, когда в дверь постучали.
— Доча, — голос отца за дверью звучал неестественно бодро и в то же время робко. — У нас… гость. Вернее, гостья.
«Наверное,Маринка забежала», — подумала Лена.
— Не Маринка, — словно прочитал ее мысли отец. — Юлия. Выйди на кухню, познакомлю.
Елена нахмурилась, но вышла. На кухне у стола стояла незнакомая женщина лет сорока пяти и ловко, с видом полной хозяйки, нарезала овощи в салатницу. Женщина обернулась. Улыбнулась:
— Здравствуй, Леночка! Я — Юлия, — сказала она бойко и кивнула в сторону стула. — Присаживайся, не стой.
Это«присаживайся» прозвучало так естественно и так чудовищно, что у Елены перехватило дыхание. Ее приглашали сесть на ее же кухне.
— Лена, это… моя жена. Юля, — проговорил Павел, переминаясь с ноги на ногу. Он смотрел куда-то в пол.
— Пап… — тихо начала она, и голос, к ее ужасу, задрожал. — Откуда… она взялась?
Она смотрела прямо на отца, игнорируя женщину, но ответа не было. Была только тяжелая, позорная тишина, которую заполняло лишь ровное, равнодушное постукивание ножа по разделочной доске.
— Неприлично говорить обо мне так, как будто меня нет, детка, — раздался спокойный, почти сладкий голос Юлии. Она отложила нож, вытерла руки о полотенце, висевшее на ручке холодильника, и облокотилась о стол, приняв позу полной хозяйки положения. — Мы с твоим отцом, вообще-то, давно знакомы. На заводе в одном цеху пятнадцать лет, как…
— И все эти годы между вами что-то было? — вырвалось у Елены, и голос её дрогнул не от страха, а от нарастающей, белой ярости. Она смотрела уже не на отца, а на эту женщину, на её аккуратно подкрашенные губы, на уверенный взгляд.
— Что ты, какие отношения! Служебный роман в цеху? Нет, мы просто коллеги были. Но жизнь, знаешь ли, поворачивается так, что ищешь опору в близком по духу человеке. Когда твоей мамы не стало, а через два месяца, к несчастью, и моего мужа… — она сделала паузу, изобразив на лице что-то вроде скорби, но это было неловко, как плохой актерский грим. — Ну, мы с Павлом и подумали: а почему бы и нет? Он вдовец, я вдова. Одной мне двоих детей тянуть — знаешь, каково? А Павлу… — она бросила взгляд на ссутулившегося мужчину, и в её глазах мелькнуло что-то вроде жалости, смешанной с раздражением. — Ему вообще одному трудно. Вот и расписались тихо, без шума. А теперь я буду жить здесь. Мы будем жить.
— У Вас… дети есть? — голос Елены стал тихим, почти шепотом. В голове молнией пронеслось: «Двушка. Две комнаты. Мамина комната, моя комната». — Ваши дети тоже будут жить здесь?
— Да, — кивнула Юлия, и её лицо наконец озарилось чем-то похожим на искреннюю эмоцию — материнской гордостью. — Сережка и Андрюшка. Погодки, по тринадцать. Сейчас у бабушки в области, на летних каникулах. Как школа начнется — конечно, переедут. Мальчишки шустрые, но славные.
Лена почувствовала, как пол уходит из-под ног. Комната поплыла. Она обвела взглядом родную, тесную кухню, где на полочке еще стояла мамина любимая чашка с незабудками.
— Но у нас же двухкомнатная квартира, — произнесла она, обращаясь уже прямо к отцу. — Папа! Почему ты у меня ничего не спросил? Ничего не сказал!
Павел Игоревич поднял голову. Его глаза были стеклянными, пустыми.
— А что спрашивать? — глухо пробурчал он. — Мы как-нибудь…
«Как-нибудь». Это слово стало последней каплей. Всё встало на свои места с ужасающей, кристальной ясностью. Её не спрашивали, потому что её здесь больше не ждали. Юлия не просто пришла — она расчищала территорию для своих птенцов. Два тринадцатилетних мальчишки в одной комнате с чужой взрослой девушкой? Конечно же, нет. Значит, комнату нужно освободить.
Не говоря больше ни слова, Лена рванулась в свою спальню. Она распахнула дверцу шкафа и стала срывать с вешалок платья, кофты, джинсы, сметая всё в кучу на кровать. Действовала на автомате, резко, почти яростно. Сзади, в дверном проеме, возникла тень отца.
— Лена… ты куда? — его голос прозвучал виновато, жалко.
Она обернулась. В руках у неё был свитер, связанный мамой.
— Как это куда? — её голос сорвался на высокую, истеричную ноту. — На улицу! Вы ведь этого и добиваетесь? Или ты думаешь, я буду тут ютиться в углу, пока твои новые сыновья будут делить мою комнату?
— Да ты что, Ленок? Вовсе я этого не хочу! — попытался он возразить, но это было так слабо, так беспомощно. — Поместимся как-нибудь! Ты пойми… Мне ведь тоже жить хочется. Любить хочется. Мама… мама ушла слишком рано. А я… я еще не старик. Мужчина я, в общем-то, видный. Мне женщина нужна, поддержка.
— Интересно, как мы впятером поместимся в этой тесной двушке? — ухмыльнулась она горько. — На полу в коридоре? Или ты мне шкаф под спальное место выделишь?
— Ну, как-нибудь… — повторил он своё бессмысленное, трусливое «как-нибудь».
В дверях появилась Юлия. Она стояла, скрестив руки на груди, и наблюдала за этой сценой с видом стороннего, слегка утомленного зрителя.
— А ты, если хочешь, можешь переехать в нашу комнату, — сказала она вдруг, деловито. — Я имею в виду, в комнату в коммуналке, где мы с ребятами раньше жили. Там как раз освободилось.
— А почему бы вам отца не забрать в свою комнату в коммуналке? — она сделала шаг вперед, её глаза горели. — Четверо в одной комнате — весело, да? Зачем ломать мою жизнь здесь?
Юлия не смутилась. Она даже рассмеялась — коротким, сухим, как щелчок, смехом.
— Ага, размечталась! — её голос потерял сладковатый оттенок, стал жестким и холодным. — Нас четверо, а ты одна. Вот и выбирай: либо принимаешь то, что тебе предлагают, либо… вообще, катись отсюда. Взрослая уже, диплом скоро. Живи сама.
И в этот самый момент Лена посмотрела на отца. Он стоял, опустив голову, и смотрел на свои тапочки. Он не сказал ни слова в её защиту. Ни единого. Всё внутри у неё перевернулось, и та страшная, пьяная ночь всплыла в памяти с кристальной, мучительной ясностью.
— А ты… ты ведь правду говорил тогда, — прошептала она, и в её голосе послышались слезы, которые она отчаянно сдерживала. — Не дочь я тебе. Мама, и впрямь… родила меня от другого. Была бы я родной — защитил бы сейчас. Не позволил бы, чтобы меня из дома… вышвыривали.
Она ждала, что он взорвется, начнет кричать, опровергать. Но Павел Игоревич лишь вздрогнул, как от удара током, и ещё глубже втянул голову в плечи. Его молчание было оглушительным. Оно было признанием.
А вот глаза Юлии буквально полезли на лоб от любопытства и внезапно вспыхнувшей злорадной уверенности.
— Так дочь тебе, Паш, не родная? — удивилась Юлия, и её брови поползли вверх. — Вот это поворот-то! Ну тогда… тогда вообще все вопросы снимаются. А я ещё, дура, комнату свою предлагала. Нет, уж извини. Давай, не задерживай. Собирай свои пожитки, девица, и на выход. Быстренько.
Лена чувствовала, как по щекам текут горячие, предательские слезы. Вся её гордость, всё достоинство рассыпались в прах.
—Завтра, — хрипло выдохнула она. — Завтра уеду.
Она решительно шагнула к двери,вытолкала отца и Юлию из своего пространства в коридор и захлопнула дверь, повернув ключ. Потом прислонилась к прохладной деревянной поверхности и сползла на пол, беззвучно рыдая, закусив кулак, чтобы не кричать.
До глубокой ночи она упаковывала вещи. Всё, что связано с мамой: альбомы, безделушки, — аккуратно, с особой нежностью. Свои книги, конспекты — яростно, с ненавистью к этой ситуации. Мысли метались. В деревню к бабушке с дедушкой? Нет, ни в коем случае. Они и так подкошены смертью дочери. Узнают, что внучку выгнали… Это добьет их. Нужно другое решение.
На рассвете, с красными от бессонницы глазами, она начала обзванивать друзей. Ответы были сочувствующими, но безнадежными: «У родителей живем, Лен, самим тесно», «Снимаем вшестером одну квартиру, тут даже полотенце свое места не найти»…
Ситуация казалась катастрофической. Деваться совершенно было некуда…
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.