Всё началось с полотенца. Нет, даже не с полотенца, а с того, как Андрей его бросил на пол в ванной, прямо рядом с корзиной для белья. Я стояла на кухне, помешивая утренний кофе, и слышала этот характерный шлепок мокрой ткани об плитку. Что-то внутри меня щёлкнуло.
— Андрей, ты серьёзно? — крикнула я в сторону ванной.
Он вышел, застёгивая ремень на брюках, с таким невинным видом, будто не понимал, о чём речь.
— Что?
— Полотенце. Корзина в двух сантиметрах.
Он пожал плечами, и в этом жесте было столько наигранного равнодушия, что я почувствовала, просто закипаю от злости.
— Алин, ну серьёзно? Из-за полотенца устраивать сцену?
— Это не из-за полотенца! — голос мой сорвался на крик, и я тут же пожалела об этом. — Это из-за того, что ты специально... Ты делаешь это нарочно!
Последние две недели были именно такими. Мелкие, крошечные провокации. Грязная кружка, оставленная на столе, хотя посудомойка пустая. Обещание заехать в химчистку — забытое в третий раз. Ироничная усмешка, когда я напоминала о чём-то. И это постоянное ощущение, что я схожу с ума, потому что как можно всерьёз обижаться на немытую кружку?
— Алина, у меня важная неделя на работе. Корпоратив в пятницу, отчёты, презентации. Можешь хоть раз не устраивать драму на ровном месте?
Вот оно. Каждый раз он говорил что-то подобное, и я начинала сомневаться в себе. Может, правда, я слишком требовательная? Может, я придираюсь?
Но почему тогда это ощущение, что он хочет, чтобы я сорвалась?
В пятницу утром мы молчали. Я готовила ему рубашку для корпоратива, гладила её, складывала в сумку. Делала это механически, как будто не своими руками. Он сидел в гостиной, уткнувшись в телефон, и я видела краем глаза, как он улыбается экрану. Быстро печатает что-то. Улыбается снова.
— С кем переписываешься? — спросила я, сама не зная, зачем.
— С Сашей из отдела продаж. Обсуждаем корпоратив.
Саша. Я вспомнила эту Сашу с последнего корпоратива — высокую блондинку с длинными ногами и смехом, который было слышно через весь зал.
— Понятно.
Он поднял глаза от телефона, и в них мелькнуло что-то... азарт, что ли?
— Алин, ты же поедешь со мной сегодня? На корпоратив?
Тон был странный. Вроде бы вопрос, но звучало так, будто он надеялся на отрицательный ответ.
— Не знаю ещё, — буркнула я, хотя ещё вчера собиралась. Даже платье приготовила.
— Как хочешь, — он пожал плечами и снова уткнулся в телефон.
Взрыв случился за час до корпоратива. Андрей вышел из душа и сказал, что не может найти запонки. Те самые, которые я подарила ему на годовщину.
— Где они могут быть? — спросил он, и в его голосе была такая наигранная беспомощность.
— В шкатулке, где они всегда, — ответила я, не поднимая глаз от телефона.
— Там нет.
— Андрей, они там. Ты просто не смотришь.
— Алина, я смотрел! Там нет!
Я встала, пошла в спальню, открыла шкатулку — запонки лежали сверху, на самом видном месте.
— Вот они.
Он посмотрел так, будто я только что достала их из воздуха.
— Странно. Я точно смотрел...
И тут меня прорвало.
— Хватит! Хватит делать вид, что ты слепой, глухой и беспомощный! Хватит провоцировать меня на эти дурацкие ссоры! Я устала! Ты слышишь? Устала притворяться, что всё нормально, когда ты явно хочешь, чтобы я взорвалась и свалила!
Он замер с запонками в руках, и по его лицу я поняла — я угадала. Я попала в точку.
— Знаешь что? — я рывком открыла шкаф и достала чемодан. — Давай я сделаю тебе одолжение. Поезжай на свой корпоратив один. А я уеду к маме.
— Алин...
— Не надо. Не надо сейчас ничего говорить.
Я собирала вещи, а он стоял в дверях спальни и молчал. Даже не пытался остановить. Это было самое страшное — его молчание. Не протест, не попытка удержать, а такое тихое, почти облегчённое молчание.
Я уехала. Села в машину, тряхнула головой, чтобы прогнать слёзы, и поехала к маме.
Мама встретила меня на пороге с таким видом, будто всё уже знала.
— Поссорились?
— Не хочу говорить, мам.
Она не стала настаивать, помогла занести сумку, заварила чай. Я сидела на кухне в её квартире, той самой, где я выросла, и смотрела в окно. За окном уже темнело, начинался снег.
Корпоратив начинался в семь. Сейчас было половина седьмого.
Я представила, как Андрей приезжает туда один. Как все спрашивают: "А где Алина?" Как он пожимает плечами: "Приболела". Или: "Не смогла". Или вообще честно говорит: "Поссорились".
А потом представила эту Сашу, блондинку с длинными ногами. Как она подходит к нему, участливо кладёт руку на плечо. "Ой, жаль, что Алина не приехала". И эта улыбка. И его улыбка в ответ.
— Мам, знаешь, мне нужно уехать.
Мать посмотрела на меня внимательно.
— Алин, ты уверена?
— Нет. Но мне надо.
Я не знаю, что двигало мной. Может, упрямство. Может, желание доказать себе, что я не псих, что я не выдумываю проблемы на ровном месте. Может, просто любовь, глупая, цепкая, не желающая отпускать даже то, что уже почти потеряно.
Я переоделась в то самое платье — тёмно-синее, по фигуре, которое Андрей когда-то назвал своим любимым и которое я зачем-то не думая взяла с собой. Подкрасила глаза, надела каблуки. Посмотрела на себя в зеркало — вроде ничего, не видно, что час назад рыдала в подушку.
Офис их компании находился в центре, в старинном особняке, отреставрированном под бизнес-центр. Я припарковалась неподалёку и шла к входу, стуча каблуками по морозному асфальту, и с каждым шагом всё больше сомневалась, правильно ли делаю.
Гардеробщица приняла моё пальто, и я поднялась на второй этаж, где гремела музыка и слышался смех. Дверь в зал была приоткрыта. Я остановилась на пороге.
Первое, что я увидела, — Андрея. Он стоял возле бара, в той самой рубашке, которую я утром гладила, и смеялся. Рядом с ним была она. Саша. Блондинка в красном платье, которое было чуть слишком ярким, чуть слишком коротким для корпоратива. Она что-то говорила, касалась его руки, и он наклонялся к ней, чтобы расслышать через музыку.
Моё сердце ухнуло вниз.
— Алина?
Я обернулась. Рядом стоял Максим, коллега Андрея, с которым мы были знакомы поверхностно — виделись пару раз на совместных мероприятиях.
— Привет, Максим.
— Не знал, что ты придёшь. Андрей говорил...
— Что говорил? — перебила я чуть резче, чем хотела.
Максим замялся, потом понизил голос:
— Слушай, мне неудобно, но... Ты в курсе про них с Сашей?
У меня похолодело внутри.
— Про что именно?
Он вздохнул, явно сожалея, что вообще заговорил.
— Ну... весь офис уже знает. Они, в общем... Они встречаются. Уже месяца полтора. Думал, ты знаешь. Прости.
Я кивнула. Полтора месяца. Как раз тогда всё и началось — эти ссоры, провокации, его желание, чтобы я ушла.
— Спасибо, что сказал.
Я подошла к бару. Они не сразу меня заметили — слишком увлечены были разговором. Саша смеялась, запрокинув голову, а Андрей смотрел на неё с таким выражением лица... Так на меня он не смотрел уже сто лет.
— Андрей, — позвала я тихо.
Он обернулся, и я видела, как по его лицу прошла целая гамма эмоций: удивление, раздражение, что-то похожее на вину, а потом — такая быстрая, натянутая улыбка.
— Алин! Ты приехала! Думал, ты...
— Мне надо с тобой поговорить, — перебила я. — На улице.
— Сейчас? Алин, может, попозже? Вечер только начался...
— Сейчас.
Саша смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством и каким-то торжеством в глазах. Я развернулась и пошла к выходу, не оглядываясь. Через минуту услышала шаги за спиной.
На улице было морозно и тихо. Снег падал крупными хлопьями, оседая на моих волосах, на его плечах. Мы стояли под фонарём, и я видела, как он подбирает слова, как пытается найти правильную интонацию.
— Алин, ты зачем устраиваешь сцену? Это корпоратив, там мои коллеги...
— Сколько? — спросила я просто. — Сколько времени у тебя с ней?
Он замер. Потом выдохнул, и пар от его дыхания повис в холодном воздухе.
— Ты о чём?
— Не надо, Андрей. Не надо врать. Весь офис знает. Мне сказали прямо сейчас.
Пауза была долгой. Где-то вдалеке сигналила машина, играла приглушённая музыка из зала.
— Два месяца, — сказал он наконец. — Началось случайно. Мы работали над проектом, задерживались...
— Два месяца, — повторила я. Голос был чужим, отстранённым. — И всё это время ты провоцировал меня. Хотел, чтобы я ушла сама. Чтобы ты был белым и пушистым, а я — истеричкой, которая сама всё разрушила.
Он опустил глаза.
— Алин, я не хотел так. Я правда... Я просто не знал, как сказать. Ты хорошая, ты...
— Не смей, — оборвала я. — Не смей говорить, какая я хорошая, стоя здесь после того, как два месяца изменял мне. Два месяца лгал. Два месяца манипулировал, чтобы я почувствовала себя виноватой.
— Я не манипулировал...
— Манипулировал! Полотенца, кружки, забытые дела, эти твои бесконечные "ты опять за своё", "ты слишком требовательная". Ты хотел, чтобы я ушла. Ты хотел быть сегодня здесь один, чтобы без помех веселиться с ней.
Он молчал. И в этом молчании было всё — признание, капитуляция, даже какое-то облегчение от того, что наконец-то можно не притворяться.
— Я хотел, — сказал он тихо. — Да. Я хотел. Прости.
Я кивнула. Странно, но я чувствовала не боль, а какую-то пустоту.
— Ладно. Спасибо за честность. Хоть сейчас.
Я развернулась к машине.
— Алин, подожди! Куда ты?
— Домой, — ответила я, не оборачиваясь. — Заберу вещи. Всё, что осталось.
— Может, поговорим нормально? Завтра, когда...
— Нет, Андрей. Всё уже сказано.
Дорога до дома заняла двадцать минут, но казалось, что прошла целая жизнь. Я ехала на автопилоте, не замечая ни светофоров, ни других машин, ни снегопада, который становился всё сильнее.
Дома было темно и холодно. Я включила свет и огляделась. Всё то же самое — наши фотографии на полках, его кроссовки в прихожей, моя кружка на кухонном столе. Но всё это было уже не наше. Просто вещи, собранные в одной квартире.
Я методично собирала: одежду, косметику, книги, документы. Складывала в коробки и сумки. Это заняло часа два. Я не плакала. Просто работала, как робот, выполняющий программу.
Последней я сняла со стены нашу свадебную фотографию. Мы стояли на ней обнявшись, счастливые, влюблённые. Андрей смотрел на меня, а не в камеру, и в его глазах было столько нежности. Когда это прошло? Когда я перестала быть той, на кого он смотрит вот так?
Я положила фотографию в коробку лицом вниз.
К маме вернулась за полночь. Она ещё не спала, ждала на кухне.
— Ну что?
— Всё, мам. Он изменял. Два месяца. Со своей коллегой.
Мать вздохнула, встала, обняла меня. И только тогда я разрыдалась. Не громко, а как-то тихо, обречённо, уткнувшись ей в плечо.
— Детка моя. Ну что ж... Значит, так оно и должно было быть.
— Как теперь? — спросила я сквозь слёзы. — Что теперь делать?
— Жить, — ответила она просто. — Жить дальше. У тебя семья есть. Я, брат, племянники. Встретишь Новый год с нами. А потом — разберёшься со всеми формальностями. Разведётесь. И начнёшь новую жизнь.
Она говорила это уверенно, спокойно, как будто это было легко — взять и начать новую жизнь. Но в её глазах я видела и что-то другое: боль за меня, память о своей собственной когда-то разбитой любви, понимание, что это больно, но проходит.
В ту ночь я почти не спала. Лежала в своей старой комнате, на своей старой кровати, и смотрела в потолок. Думала о том, сколько признаков я пропустила, сколько раз закрывала глаза на странности, убеждала себя, что всё в порядке.
Но знаете, что странно? К утру я почувствовала что-то новое. Не облегчение, нет. Но какую-то... определённость. Впервые за два месяца я точно знала, что происходит. Не гадала, не сомневалась, не винила себя. Всё стало ясно.
Брат приехал утром, узнав от мамы о случившемся.
— Ты как? — спросил он, обнимая меня на кухне.
— Нормально. В смысле, плохо, но как-то понятно плохо.
— Хочешь, я съезжу, морду ему набью?
Я усмехнулась сквозь слёзы.
— Не надо. Он не стоит того, чтобы ты из-за него у тебя были проблемы.
— Встречай с нами Новый год. Лена уже готовит салаты, дети ждут тебя. Будешь Снегурочкой для них.
И знаете что? Это прозвучало не так уж плохо. Новый год в кругу семьи. Без Андрея, без притворства, без необходимости улыбаться и делать вид, что всё хорошо. Просто я, моя мама, мой брат, его семья.
Новая жизнь. Страшная, непонятная, но честная.
На следующий день я записалась на консультацию к юристу по семейным делам. Ещё через день подала заявление на развод.
Андрей звонил несколько раз. Я не брала трубку. Потом он написал: "Прости. Я всё понимаю. Скажи, когда можем встретиться и обсудить всё спокойно". Я ответила коротко: "Через адвокатов".
Тридцать первого декабря я проснулась в маминой квартире от запаха жареной курицы и смеха племянников. За окном шёл снег. Было морозно и светло.
Я встала, накинула халат, вышла на кухню. Мама резала салат, брат возился с ёлкой, дети носились вокруг с гирляндами.
— Тёть Алин, помоги нам звезду повесить! — закричал старший племянник.
Я посмотрела на них всех — на этих родных, близких людей, которые просто были рядом, без вопросов, без осуждения. И подумала: а ведь это и есть настоящее. Не романтика, не цветы, не красивые слова. А люди, которые рядом, когда тебе плохо.
— Иду, — улыбнулась я. — Сейчас повесим самую красивую звезду.
И в этот момент я поняла: я справлюсь. Будет больно, будет трудно, будут ночи, когда захочется позвонить ему, вернуться, простить. Но я справлюсь. Потому что я заслуживаю большего, чем любовь, которую приходится выпрашивать. Заслуживаю честности, а не манипуляций. Заслуживаю того, кто выберет меня, а не будет провоцировать, чтобы я ушла сама.
Новый год мы встретили шумно, весело. Я даже выпила шампанского и станцевала с племянниками под старые песни. И когда часы пробили полночь, я загадала желание. Не о том, чтобы Андрей вернулся. А о том, чтобы у меня хватило сил начать заново.
Утром первого января я проснулась с лёгким похмельем, но с чистым сердцем. Открыла телефон — три пропущенных от Андрея. Одно сообщение: "С Новым годом. Прости за всё".
Я удалила его без ответа.
Впереди был новый год. Новая жизнь. И я была готова.