— А справку я принес, Мариш. Вот, держи. Десять тысяч рублей. Официально.
Вадим бросил на кухонный стол мятый листок бумаги. Я смотрела то на эту бумажонку, то на ключи от его нового внедорожника, которые он небрежно крутил на пальце.
— Вадик, ты смеешься? — тихо спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — У тебя машина стоит три миллиона. Ты только вчера выкладывал фото с Мальдив. Какие десять тысяч?
— А это не твое дело, откуда у меня машина, — он криво ухмыльнулся, поправляя воротник дорогой рубашки. — Может, подарили. Может, в кредит взял. А по документам я — кладовщик в ООО «Ромашка». Так что алименты будешь получать с этой суммы. Двадцать пять процентов. Две с половиной тысячи в месяц. На подгузники хватит.
Он развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что в серванте звякнули бокалы.
Антошке тогда было пять лет. Мы только-только развелись. Причина банальная — молодая секретарша, «кризис среднего возраста», желание новой жизни. Я не держала. Но вот эта справка… Она стала точкой невозврата.
***
Жили мы тяжело. Две с половиной тысячи, которые исправно приходили на карту раз в месяц, выглядели как насмешка.
Я работала бухгалтером, брала подработки на дом, по ночам сводила дебет с кредитом, пока глаза не начинали слезиться. А Вадим… Вадим жил на широкую ногу.
Наш город небольшой, все на виду. Да и соцсети он вел активно. Вот он с новой женой (той самой секретаршей, Леночкой) в Альпах. Вот он купил катер. Вот они ужинают устрицами.
Антон рос и все видел. Он был тихим ребенком, наблюдательным. Никогда не устраивал истерик в магазине «купи, купи», хотя я видела, как он смотрел на радиоуправляемые машинки или крутые кроссовки.
Помню один случай. Антону исполнилось четырнадцать. Он тогда резко вытянулся, старые джинсы стали коротки, куртка трещала по швам. А у меня — черная полоса: сломалась стиралка, да еще и зуб разболелся так, что пришлось отдать последние деньги стоматологу.
Сын ничего не просил. Ходил в школу в старом свитере. Но я же мать, у меня сердце разрывалось. И я позвонила Вадиму.
— Вадик, привет. Слушай, тут такое дело… Антону зимняя куртка нужна. И ботинки. Он вырос из всего. Ты не мог бы…
— Марин, ну ты чего начинаешь? — голос в трубке был ленивый, сытый. — Я же плачу алименты. Все по закону.
— Вадим, ты платишь две с половиной тысячи! Этого даже на ботинки из кожзама не хватит!
— Ну так учись экономить. Или работу другую найди. У меня сейчас у самого трудности, мы в доме ремонт затеяли, каждая копейка на счету. Плитку итальянскую заказали, а она застряла на таможне, представляешь? Нервов столько…
Я бросила трубку. Плитка. Итальянская.
Вечером Антон пришел из школы, увидел, что я плачу на кухне, молча заварил мне чай и сел рядом.
— Мам, не звони ему больше, — сказал он. Голос у него тогда ломался, звучал смешно и басовито одновременно. — Мне ничего от него не надо. Я летом на автомойку устроюсь. Куплю себе куртку.
— Сынок, тебе учиться надо…
— Я все успею.
И он действительно устроился. Мыл машины богатых дядек, пока его отец менял плитку в загородном коттедже.
***
Время летело быстро. Антон окончил школу с золотой медалью. Вадим на выпускной не пришел — был на Бали. Прислал смску: «Поздравляю, расти большим». И перевел пять тысяч рублей. «На подарок».
Антон эти деньги не потратил. Он открыл вклад.
Потом был университет. Бюджет. Сын выбрал IT-сферу, сказал, что там будущее. С третьего курса уже работал. Сначала стажером, потом младшим разработчиком.
Я видела, как он меняется. Он стал жестче, увереннее. В нем появилась какая-то взрослая, холодная спокойность. Он никогда не говорил об отце, словно того не существовало.
Алименты прекратились ровно в день его восемнадцатилетия. Вадим, видимо, поставил напоминание в календаре, потому что последняя выплата пришла день в день, а на следующий месяц — тишина.
И вот, прошло восемь лет с того момента, как Антон стал совершеннолетним. Сейчас ему двадцать шесть.
Он — ведущий разработчик в крупной компании. Купил мне квартиру поближе к парку, отправил в санаторий, заставил вылечить зубы и обновить гардероб. Сам ездит на хорошей машине, но не кичится этим.
У нас все стало хорошо. И тут, как гром среди ясного неба, объявился Вадим.
***
Я узнала новости от общих знакомых. Бизнес Вадима прогорел. Причем глупо — он доверился какому-то мошеннику, вложил все оборотные средства, заложил дом и прогадал.
А потом был удар в спину. Его Леночка, та самая, ради которой он когда-то ушел из семьи, подала на развод, отсудила половину того, что осталось, и укатила с молодым фитнес-тренером в Дубай.
Вадим остался у разбитого корыта. С долгами, без дома (его забрали за долги), на съемной двушке где-то на окраине.
И он вспомнил про сына.
Звонок раздался в субботу утром.
— Марин, привет, — голос был неузнаваемый. Дрожащий, заискивающий. — Как дела? Как Антошка?
— У Антона все хорошо, — сухо ответила я. — Чего хотел?
— Да вот… Хотел увидеться. С сыном поговорить. Столько лет прошло, родная кровь все-таки. Может, встретимся? В кафе посидим, как люди.
Я посмотрела на Антона. Он сидел рядом, пил кофе и листал новости в планшете. Он все слышал.
— Дай трубку, мам, — спокойно сказал он.
Взял телефон.
— Здравствуй, отец… Да… Хорошо, давай встретимся. Сегодня в шесть в «Панораме». Я буду.
Когда он положил трубку, я спросила:
— Зачем тебе это?
Антон странно улыбнулся. Не зло, но как-то очень… финально.
— Нужно закрыть гештальт, мам. И отдать долг.
***
Я напросилась с ним. Не могла усидеть дома.
Ресторан «Панорама» был дорогим местом. Вадим пришел первым. Я едва узнала его. Он постарел, осунулся. Вместо дорогих костюмов — потертый пиджак, который явно знавал лучшие времена. В глазах — тоска и страх.
Когда мы подошли, он вскочил, попытался обнять Антона, но сын мягко, но решительно отстранился и указал на стул.
— Присаживайся.
Мы заказали ужин. Вадим ел жадно, хотя старался держать марку. Разговор не клеился. Отец рассказывал какие-то небылицы о том, что это временные трудности, что он вот-вот запустит новый проект…
— Антон, — наконец перешел он к делу, когда принесли десерт. — Ты, я слышал, поднялся. Молодец. Горжусь. Весь в меня — хватка деловая.
Антон молчал, помешивая ложкой чай.
— Слушай, сын, — Вадим понизил голос. — Тут такая ситуация… Мне бы перехватить немного. Для стартапа. Сумма небольшая, миллиона полтора. Я отдам, как только раскручусь. Мы же семья. Кто еще поможет, как не родной сын? Лена, стерва, обобрала до нитки… А я ведь тебя растил, алименты платил исправно, ни разу не просрочил!
Я задохнулась от возмущения, хотела что-то сказать, но Антон накрыл мою руку своей ладонью, останавливая.
Он полез во внутренний карман пиджака и достал пухлый белый конверт.
Глаза Вадима загорелись. Он подался вперед, чуть не опрокинув чашку.
— Здесь деньги, — сказал Антон ровным голосом.
— Спасибо, сынок! Я знал! Я знал, что ты поймешь! — Вадим потянулся к конверту.
— Подожди, — Антон прижал конверт ладонью к столу. — Это не для стартапа. Это возврат долга.
— Какого долга? — опешил Вадим.
— Я тут подсчитал, — Антон говорил спокойно, как на совещании. — Ты платил алименты с пяти моих лет до восемнадцати. Ровно 13 лет. По 2500 рублей в месяц. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше, но в среднем так.
Вадим моргнул, улыбка начала сползать с его лица.
— 13 лет — это 156 месяцев. Умножаем на 2500. Получается 390 тысяч рублей. Плюс те пять тысяч, что ты прислал на выпускной. Итого — 395 тысяч рублей.
Антон пододвинул конверт отцу.
— Здесь ровно 400 тысяч. Я округлил. Это все деньги, которые ты потратил на меня за всю мою жизнь. Я возвращаю их тебе. Теперь мы в расчете.
Вадим замер. Он смотрел на конверт, как на бомбу.
— Антон, ты чего? — пробормотал он. — Я же… Я же отец. Я не это имел в виду. Мне помощь нужна, а ты мне… копейки эти тычешь?
— Копейки? — Антон впервые за вечер повысил голос. В его глазах блеснул холодный огонь. — Когда мне было четырнадцать, и я ходил зимой в осенних ботинках, ты сказал маме, что эти «копейки» — все, что ты можешь дать. Ты менял плитку в доме, пока я мыл машины на морозе, чтобы купить себе куртку.
— Но я же… — Вадим попытался оправдаться, но слова застряли в горле.
— Ты жил богато, отец. Ты ел устриц, пока мы с мамой ели макароны. Ты скрывал доходы, чтобы твоему родному сыну доставались крохи. Ты имел на это право по закону. Но теперь и я имею право. Я возвращаю тебе твои вложения. Считай это… дивидендами.
Антон встал, положил на стол купюру за ужин — с щедрыми чаевыми, которые были больше, чем месячные алименты Вадима.
— Больше не звони нам, пожалуйста. Денег здесь хватит на пару месяцев съема квартиры. А дальше — сам. Ты же мужчина. У тебя хватка. Прорвешься.
— Пойдем, мам, — он подал мне руку.
Мы вышли из ресторана, не оглядываясь. Я чувствовала, как дрожит моя рука в руке сына, но на душе было удивительно легко. Словно огромный камень, который я тащила двадцать лет, наконец-то упал с плеч.
У входа я обернулась через стеклянную витрину.
Вадим сидел один за большим столом. Плечи его опустились. Он смотрел на белый конверт перед собой, но не брал его. В тусклом свете лампы он казался маленьким, старым и никому не нужным человеком.
— Ты не слишком жестоко с ним? — тихо спросила я, когда мы сели в машину.
Антон помолчал, заводя двигатель.
— Нет, мам. Жестокость — это когда твой ребенок мерзнет, а ты покупаешь третий телевизор. А это… это просто бухгалтерия. Дебет сошелся с кредитом.
Мы выехали на проспект. Впереди горели огни большого города, и жизнь продолжалась. Справедливая и честная.
Спасибо, что дочитали! ❤️ Автор будет благодарен вашей подписке и лайку! ✅👍
Мои соцсети: Сайт | Вконтакте | Одноклассники | Телеграм | Рутуб.