Он хлопнул дверью так, что с антресолей посыпалась пыль, а хлипкий коврик в коридоре съехал набок.
— Я поеду, мам, — твёрдо повторил Артём, стоя посреди тесной кухни с рюкзаком в руках. — И никакие твои крики этого не изменят.
— Не поедешь! — сорвалась на визг Ольга Ивановна. — Пока я жива, ты никуда отсюда не уедешь! Я тебя одна поднимала, ночей не спала, а ты теперь… на север ему вздумалось!
Ей было сорок девять, но в этот момент она казалась старше. Лицо перекошено, глаза блестят, тонкие губы сжаты в нитку. Она стояла, упершись руками в стол, как надзорная вышка — прямо напротив Артёма.
Квартира была маленькой: кухня, комната, узкий коридор.
Сколько Артём помнил себя, всё здесь вертелось вокруг матери. Её расписание, её настроение, её правила. «Тапки ровно», «свет не забывай выключать», «в тарелке всё доедай» и главное — «делай, как я сказала». Мать не терпела возражений. Они для неё были личным оскорблением.
Теперь он стоял напротив неё, уже не щуплый мальчишка, а высокий, плечистый двадцатипятилетний мужчина. Диплом инженера в папке у него в рюкзаке. Предложение о работе — в телефоне. И желание — уехать. Наконец-то.
— Мам, мне двадцать пять, — сказал он, сдерживая раздражение. — Я не могу всю жизнь висеть у тебя на юбке и жить в этой коробке.
— На юбке?! — Ольга Ивановна взвилась. — Это я, значит, на своей шее тебя таскала, да? Ты когда маленький был, кто тебя по больницам таскал? Кто по ночам работал, чтобы ты в школе не хуже других был? Кто за кружки платил, за репетитора? Кто? Я! А он, твой… герой, где был? По бабам шлялся! А теперь, значит, я лишняя, да?
— Папа алименты платил, — спокойно напомнил Артём. — И со мной занимался. Ты сама знаешь.
— Алименты! — она презрительно фыркнула. — Копейки эти жалкие! Хватило бы ему совести не уходить из семьи. Трусливый он. А ты теперь такой же — бежать собрался!
Эта песня начиналась всегда с одной и той же ноты: «он ушёл». Артём слышал её с детства. Отец ушёл, когда ему был год. Официальная версия матери: «Не выдержал ответственности, слабак». Настоящая — выплыла потом, когда Артём повзрослел: не выдержал её.
Ольга Ивановна была женщиной сильной, тяжёлой. Всё и всегда должно было быть по её сценарию. Если кто-то пытался играть свою роль — вылетал из пьесы. Так вылетел отец. Но он не исчез: приходил, забирал Артёма по выходным, возил в парк, покупал конструкторы. Тогда мать устраивала истерики, но не могла запретить: суд оставил ему право общаться с сыном.
Артём помнил, как отец однажды сказал ему на скамейке:
— Тём, ты пойми, я от тебя не уходил. Я от войны ушёл. С ней жить — как по минному полю. Но ты… ты всегда мой сын.
Тогда, в десять лет, он ещё не до конца понимал. Теперь — понимал слишком хорошо.
— Мам, мне предложили нормальную работу, — размеренно произнёс Артём, будто разговаривал с нервным клиентом, а не с матерью. — Сразу официально, с договором, с зарплатой, которой тут я не заработаю и за пять лет. Север, да. Вахта. Но это шанс. Мы там станцию запускаем, отличное место. Я не собираюсь его упускать.
— А я? — перебила она, в упор глядя на него. — Я, значит, кто теперь? Отработанный материал? Я тебя одна растила, всё для тебя, а ты теперь взял — и уехал? Бросил мать!
«Вот оно», — с горечью подумал Артём. Мама действительно считала, что теперь он ей должен. По гроб жизни. Она не говорила «спасибо, что выжил», она говорила «плати по счетам».
— Ты не обязана работать до пенсии, — попытался он перевести разговор в практическую плоскость. — Я буду высылать тебе деньги. Помогу закрыть кредит, сделаем ремонт…
— Мне твои подачки не нужны! — отрезала Ольга Ивановна. — Мне нужен сын рядом! Ты! Чтобы вечером приходил домой, помогал, тарелки мыл, в магазин ходил. Я думала, ты устроишься тут, в городе. Женишься, невестка ко мне переедет, внуков я нянчить буду. А ты… в свои сугробы собрался. Нашёл где строить карьеру! Там и оставайся тогда! И дурочку свою туда же вези! Думаешь, не знаю, что ты там с кем-то переписываешься?
— Это коллега, — устало ответил Артём. И добавил: — И да, я там буду жить. Хоть первое время в общежитии. Мне надо от тебя отъехать, мам.
— От меня?! — в голосе зазвенело что-то истеричное. — Значит, я — обуза? Мать родная обуза?!
Он почувствовал, как начинает закипать. Столько раз он сглатывал, уходил от разговоров, делал, как она хотела, чтобы не было скандала. Но сегодня было нельзя. Сегодня он поставил себе точку.
— Мама, ты сейчас ведёшь себя не как мать, — тихо сказал он. — Ты ведёшь себя как человек, который считает, что купил меня. Да, ты много для меня сделала. И отец не меньше. Но это не значит, что я теперь должен отдать тебе свою жизнь.
— Это он тебе в голову напихал! — закричала она. — Этот… предатель! Всю жизнь мне портил, и тебя против меня настраивает!
Артём вдохнул глубже.
— Я уже взрослый, — твёрдо произнёс он. — То, что я думаю, — это мои мысли. И решение — моё. Я уезжаю через два дня. У меня билет. Можешь кричать, можешь не разговаривать со мной. Но я всё равно уеду.
Мать смотрела на него, как на чужого. В её глазах было столько обиды и ярости, что ему стало не по себе.
— Пожалеешь, — прошипела она. — Запомни мой слова, Артём. Пожалеешь ещё. Там тебя никто не ждёт. Там ты никому не нужен будешь. Вернёшься — а здесь уже места нет. Я тебя проклинаю, понял? Проклинаю! Как ушёл твой отец, так и ты уйдёшь!
Он почувствовал, как у него задрожали руки. Не от страха — от боли.
— Перестань, — глухо сказал он. — Не говори так.
— Пошёл вон! — она указала на дверь. — Чтобы я тебя не видела!
Он молча развернулся, вышел в комнату, захлопнул за собой дверь. Присел на край кровати. Никакого пафосного ощущения «вот оно, взрослая жизнь» не было. Было чувство, что он наступил босыми ногами в битое стекло.
Он набрал номер отца.
— Пап, привет.
— Ой, сынок, — обрадовался тот. — Ну что, готов к полярной ночи?
— Почти. Скажи… ты можешь приехать завтра? Помочь с вещами.
На том конце провода помолчали.
— Опять мама? — тихо спросил отец.
— Ага.
— Буду. С утра.
Они выносили чемодан, когда Ольга Ивановна буквально преследовала их по пятам.
— Так вот и уходишь, да? — с ядовитой усмешкой говорила она, шлёпая тапками по лестничной площадке. — Даже вещи сам не можешь собрать, папочку позвал! Всё за тебя этот трус делает! Вместе свалите, легче будет!
— Оль, хватит, — взмолился отец, поднимая тяжёлую сумку. — Не перед подъездом же…
— Молчи, предатель! — вспыхнула она. — Из-за тебя всё! Это ты его науськал! Всё тебе мало, что ли, что ты от нас ушёл?!
— Я ушёл от скандалов, а не от вас, — спокойно ответил он. — И от Артёма никогда не уходил.
— Конечно, конечно! — не слушала она. — Все вы хорошие! Это я у вас во всём виновата! Да чтоб вы оба… — она разразилась потоком проклятий, таким грязным и бессвязным, что Артём даже не сразу поверил, что это говорит его мать.
Соседка с третьего этажа выглянула на шум, потом поспешно захлопнула дверь.
Артём остановился у подъезда, поставил чемодан. Обернулся.
— Мама, — сказал он. — Я всё ещё твой сын. И ты — моя мать. Я буду звонить. Я буду присылать деньги. Если тебе станет плохо — скажи, я приеду. Но жить с тобой я больше не могу.
— Подавись своими деньгами! — выкрикнула она. — Я от тебя ничего не возьму! Уезжай! Катись в свой сугроб! И девку свою там себе найди, чукчу какую-нибудь!
Он поморщился. Отец дёрнул его за рукав:
— Пошли, сын. Хватит.
Они сели в машину. Отец завёл мотор. Пока машина трогалась, Артём видел в зеркале мать — маленькую, взъерошенную, кричащую что-то в след. Он не слышал слов, только видел, как открывается и закрывается её рот.
«Когда-нибудь она поймёт», — подумал он. Но внутри уже зарождалось сомнение: а поймёт ли?
Север встретил его морозом, который сразу выбивал всю спесь из головы, и небом, таким низким и чистым, что казалось, его можно потрогать рукой. Работа оказалась тяжёлой — объект был сложный, снова и снова всплывали проблемы, приходилось задерживаться, вызывать подрядчиков, принимать неожиданные решения. Но ему нравилось. Он чувствовал себя на своём месте.
Коллектив был разношёрстный: кто-то приехал «денег срубить», кто-то — «от проблем скрыться», кто-то — по призванию. Среди них была и Лена.
Её действительно все в шутку называли «чукчей», хотя сама она смеялась: «Я, вообще-то, наполовину якутка, если уж на то пошло». У неё были длинные тёмные волосы, собранные в хвост, серо-карие раскосые глаза и такой заразительный смех, что в вагончике, где они пили чай после смены, становилось сразу светлее.
Она не была похожа ни на одну девушку, которую он видел раньше. Не капризничала, когда ломался душ, не боялась засучить рукава и лезть в таблицы, чтобы искать ошибку в расчётах. И, в отличие от многих, не задавала вопросов про его семью. Просто однажды, увидев, как он мрачно смотрит в телефон после очередного разговора с матерью, сказала:
— У тебя там тайфун?
— Угу, — вздохнул он.
— Держи, — она сунула ему кружку чая. — У нас в тундре говорят: «Пока чай горячий, беды не страшны».
Они дружили. Потом это как-то плавно перешло в нечто большее. Не было ни «первая любовь до гроба», ни штормов страстей. Было тихое, устойчивое чувство, как хороший фундамент: на таком можно строить.
Тем временем мать звонила. Или он звонил ей — чаще всё же он.
— Привет, мам, как ты? — задавал он один и тот же вопрос.
— Как я могу быть, если ты меня бросил? — отвечала она каждый раз. — Ты там, небось, в шоколаде, а я тут одна, никому не нужная. Тебе даже не интересно, как у меня дела. Если бы интересно было — не уехал бы.
— Я же тебе деньги высылаю, — терпеливо напоминал он. — Ты же обратно всё высылаешь, сама говоришь, что хватает.
— Деньги! — ядовито усмехалась она. — Мне сын нужен, а не перевод! Сын, который будет рядом. Но этого мне, видите ли, много. У него своя жизнь. Мать ему больше не нужна!
Каждый такой разговор заканчивался одинаково: она бросала трубку, а он сидел и смотрел в чёрный экран, чувствуя себя виноватым. Перед кем — он сам уже не понимал.
Прошёл год. Ему дали отпуск. Он решил съездить домой. Заодно… познакомить мать с Леной.
— Ты уверена, что хочешь? — спросил он у неё, когда они покупали билеты.
— Я хочу увидеть, откуда ты, — улыбнулась Лена. — И познакомиться с твоей мамой тоже хочу. Она же тебя вырастила, значит, в ней что-то хорошее точно есть.
Он молчал. Предчувствие прожигало, но всё же надеялся, что «всё пройдёт не так плохо, как он боится».
Они стояли у знакомой двери. Лена держала в руках букет — простой, из хризантем. Она волновалась, поправляла шарф.
— Не переживай, — шепнул он. — Всё будет нормально.
Он сам в это не до конца верил.
Ольга Ивановна открыла не сразу. Когда замок наконец щёлкнул, дверь приоткрылась на цепочке. Из щели выглянул её глаз.
— Кто там?
— Это я, мам. Артём.
Цепочка звякнула, дверь распахнулась. Она выглядела постаревшей: волосы поседели, в глазах — вечная обида.
— Ну, наконец-то, — сказала она. — Соизволил вспомнить, что у тебя мать есть.
Её взгляд упал на Лену. И застыл.
— Здравствуйте, — вежливо сказала Лена, протягивая букет. — Я Лена. Очень рада с вами познакомиться.
Ольга Ивановна не взяла цветы. Она смерила девушку взглядом сверху вниз. Этот взгляд был как рентген: в нём была и насмешка, и презрение.
— Ну, я так и знала, — медленно проговорила она. — Невестка чукча. Экзотики ему захотелось. Не мог нормальную девушку найти, обязательно с края земли привезти.
— Мама, хватит, — резко сказал Артём. — Лена — мой выбор.
— А ты у меня кто теперь? — её глаза сверкнули. — Предатель! Можешь катиться обратно в свой сугроб! Тебе же там хорошо без матери! И её, — она кивнула на Лену, — тащи с собой. Мне ни ты, ни твоя… северянка не нужны. Живите там, где вы друг друга нашли.
— Ольга Ивановна, — спокойно сказала Лена. — Я понимаю, что вы злитесь. Но давайте хотя бы сядем за стол, познакомимся…
— Мне с тобой не о чем знакомиться! — оборвала её свекровь. — Я вас в дом не пущу! Вон отсюда!
Она захлопнула дверь перед их носом. Так резко, что лепестки хризантем дрогнули.
Лена стояла, держа букет, и растерянно моргала. Щёки её вспыхнули.
— Извини, — глухо сказал Артём. — Я… я надеялся…
— Ты не виноват, — тихо ответила она. — Мне жаль твою маму.
— Почему? — он смотрел на закрытую дверь с холодной злостью.
— Потому что она живёт в мире, где все ей должны… а в итоге остаётся одна.
Он вздохнул.
— Пойдём, — сказал он. — Отец ждёт.
Отец встретил их с распростёртыми объятиями. Жил он в другом конце города, в небольшой, но тёплой и светлой двухкомнатной квартире. Его жена давно ушла, не выдержав вечных попыток Ольги Ивановны «управлять» их семьёй, так что жил он один.
— Сын! — обнял он Артёма так, что у того хрустнули рёбра. — Вот это мужчина! Загорел, возмужал! А это, значит, Лена? — он повернулся к девушке и вдруг легко, по-молодёжному, пожал ей руку. — Спасибо, что терпишь этого хмурого северянина.
Лена рассмеялась.
— Это вы его таким воспитали, да?
— Я старался, — усмехнулся он. — Проходите, у меня там стол ломится, соседка помогла. Я так рад, что вы приехали.
В этом доме было всё то, чего не хватало в прежнем: лёгкость, уважение и отсутствие невидимых нитей вины, опутавших каждое слово. Они сидели, ели простую еду, говорили обо всём — о работе, о Севере, о планах.
Артём чувствовал, как отпускает давно зажатый внутри ком. Он понимал, что больше не хочет возвращаться туда, где его встречают не как сына, а как должника.
У матери он больше не был. Ещё пару раз он звонил ей из города — безуспешно. Она не брала трубку. А потом сама позвонила.
— Ну что, повеселился? — прозвучал в трубке всё тот же обиженный голос. — Приехал, меня опозорил перед подъездом со своей чукчей, даже в дом не зашёл! Как у меня дела, тебе не интересно! Живи там, где родился, говорили. А ты всё в противоположную сторону!
— Мама, — устало сказал он. — Ты сама захлопнула дверь.
— А ты должен был постучаться! — не унималась она. — Доказать, что тебе важно! Но ты же у нас гордый! У тебя там своя семья! Мать тебе больше не нужна!
Он понял, что разговор этот ни к чему не приведёт. И просто сказал:
— Я буду звонить. Если захочешь поговорить — возьми трубку.
И повесил.
Свадьбу они играли через полгода. В небольшом кафе в их северном городке. Пришли коллеги, друзья, пара соседей по общежитию. Был светлый зал, немного шариков, простые, но вкусные блюда. Лена была в кремовом платье, без лишнего шика, с косой, уложенной на плечо. Артём — в строгом костюме, чуть сбивчиво говорил речь, от которой его друзей пробивало на смех и слёзы одновременно.
За столом, на почётном месте, сидел отец. Он был в новом пиджаке, который специально купил на эту свадьбу. Глаза у него всё время блестели.
— Сын, — сказал он, вставая с бокалом. — Я… коротко. Я счастлив. Потому что вижу, как ты стоишь прямо, а не под чужой диктовкой. И вижу, как рядом с тобой женщина, которая идёт с тобой, а не тащит тебя за собой. Берегите друг друга. И, пожалуйста, не повторяйте моих ошибок. Любовь — это не война, а союз.
Он чокнулся со всеми, вытер слёзы тыльной стороной ладони и засмеялся:
— Всё, а то расчувствовался, как бабка на базаре.
Ольги Ивановны не было. Она знала о свадьбе — Артём звонил, приглашал, отправлял смс. В ответ получил одно: «У меня нет сына, который меня бросил». Потом — тишина.
Где-то далеко, в их маленьком городе, она сидела в той же кухне, на том же табурете, смотрела в окно и думала о том, как несправедлива жизнь. Как её бросили оба мужчины, которых она когда-либо любила. Не задаваясь вопросом, почему так получилось.
А в северном городе молодой мужчина с дипломом отличника и молодая женщина с тёплыми глазами танцевали свой первый медленный танец. И Артём впервые за много лет не чувствовал вины. Только благодарность — к отцу, который не испугался оказаться «плохим», уйдя от скандалов. К себе — за то, что решился уйти. И даже к матери — за то, что её жёсткий характер, как закалка, сделал его сильным.
Он знал: он будет звонить ей и дальше. Будет, может быть, когда-нибудь приедет. Но жить он будет не под её сценарий. А по своему.
И в этом была его взрослая, пусть и дорогая, победа.
👍Ставьте лайк, если дочитали.
✅ Подписывайтесь на канал, чтобы читать увлекательные истории.