— Ты опять все свои «китайцы» в ночь гонишь? — Иван Семёнович провёл ладонью по грязному борту Howo и фыркнул. — Дорогу уже развезло, как кашу.
— У нас по графику пятьсот тонн до утра, — спокойно ответил Артём, затягивая стяжку на тенте. — Или мы везём, или я завтра еду в банк объясняться.
— Банку скажи, что вязкость глины больше твоих планов, — буркнул Иван. — Эти Howo, конечно, тягачи, не спорю… но карьер сегодня злой.
— Семёныч, — Артём посмотрел на него внимательно. — Мы взяли этот объект, чтобы вылезти. И техника выдержит. Главное, чтоб люди не подвели.
Слева завёлся жёлтый Howo с логотипом фирмы. Двигатель низко рычал, габариты пробили темноту.
— Понеслась, — сказал Иван. — Только запомни, начальник: самосвал можно заставить терпеть перегруз, но усталость водителя не загрузишь в борт.
Ещё год назад Артём сам сидел за рулём старого КАМАЗа. Ночами мотался по карьерам, днём чинил рессоры прямо во дворе. В какой‑то момент понял: если дальше так, то к сорока годам останется только хроническая усталость и папка неоплаченных штрафов.
Идея открыть свою небольшую фирму пришла в кабине, между четвёртой передачей и разбитой рулевой. Тогда же он в первый раз заметил на трассе колонну красных Howo — новые, высокие, с аккуратными кузовами.
Через три месяца он уже сидел в офисе дилера, нервно вертя ручку.
— Вам нужно считать не цену, — давай говорил менеджер. — А стоимость тонны на весь срок службы. Howo берёт грузоподъёмностью и экономикой. Двигатель 430 лошадей, Евро‑5, расход в среднем на двадцать процентов ниже вашего КАМАЗа. Плюс межсервисный интервал — двадцать пять тысяч.
— И кредит, и лизинг одновременно, — протянул Артём. — Красиво по бумажке. А если встанет посреди сезона?
— Гарантия, мобильный сервис, склад оригинальных запчастей. Ваша задача — не убивать машину перегрузом и соляркой из лужи. Остальное — наша.
Артём всё‑таки решился.Продал дом родителей в посёлке, заложил собственную квартиру, взял в лизинг три Howo, один, в кредит, пятый, по trade‑in, отдав свой последний КАМАЗ.
Нужны были люди. На собеседование пришёл он — Иван Семёнович. Старый водитель, хмурый, с потрескавшимися руками.
— На китайцев не поеду, — сказал он с порога., Мосты сыпятся, рама трескается, металл, фольга. Видел я ваш Китай.
— А вы на них ездили? — спокойно спросил Артём.
— Лично нет. Но слышал.
— Слушайте тогда до конца. — Артём разложил перед ним распечатки. — Рама усиленная, лонжероны девять миллиметров.Кузов, износостойкая сталь, толщина дна, восемь. Задний свес короткий — легче вылезать из карьера. Ну и главное — если ухаживать, не перегружать, ходят по полмиллиона без капремонта.
Иван взял в руки фото, поворчал, покрутил.
— Ладно. Поезжу. Но предупреждаю: если эта штука подо мной развалится — скажу. Громко. Всем.
Так появился первый экипаж: Иван и бордовый Howo с номером 001.
Когда пришёл большой объект, строительство объездной дороги, у Артёма уже было пять машин и два молодых водителя. Один из них, Мишка, — двадцатипятилетний, с телефоном вместо головы.
— Да вы не боитесь, Артём Сергеевич, — смеялся он на первой планёрке., У этих Howo момент, как у танка. Я вам за смену по сто рейсов накатаю.
— Ты мне лучше за смену без штрафов и поломок откатай, — сухо ответил Артём. — У нас тут не гонки. У нас тонна щебня по договору стоит дороже твоих понтов.
С заказчиком работала инженер Алина — сухая, собранная, в каске, вечно с планшетом.
— Нам нужна стабильность, — сказала она в первый же день. — Тридцать тысяч тонн до конца месяца. Никаких ночных простоев, никаких «сломались, не успели». Штрафы в договоре видели?
Артём кивнул. Если сорвёт — фирма развалится. Если вытянет — встанет на ноги.
И в первые недели всё шло ровно. Howo тянули, как по учебнику. Моторы гудели дерзай, гидравлика поднимала кузов без рывков. Водители быстро оценили пружинные сиденья, автономку и то, что кабину не приходится прогревать по полчаса.
Слева в телефоне у Артёма тикала банка: «Платёж через 10 дней».Справа, отчёты по рейсам: «Средний расход, 32 л. на 100 км. Перегрузов — нет».
Он даже начал спать по пять часов вместо трёх.
Пока не пошёл дождь.
Сначала это был просто летний ливень. Асфальт шипел, колёса бросали веера воды. Но через два дня дорогу к карьеру размыло. Глина стала вязкой, как холодец. Самосвалы, гружёные щебнем, проваливались до ступиц.
— Я предупреждал, — бурчал Иван, вытирая лоб. Его Howo, измазанный до кабины, только что вылез из колеи, ревя мотором на пониженной. — Тут бы грейдер сначала, а потом нас пускать.
Алина стояла на обочине, под зонт не помещалась каска.
— Грейдер уже выехал, но вы нам не можете ждать, — твёрдо сказала она. — У нас армирование моста через сутки. Без щебня — всё.
— А у нас мосты в редукторе, — отозвался Иван. — И они тоже не железобетонные.
— Семёныч, хватит, — вмешался Артём. — Включай межосевую блокировку, бери правее, по кромке. Держи обороты — вытащит.
Он верил в технику, но каждая новая лужа казалась ему дырой в кредите.
К вечеру случился первый удар. На третьем рейсе у Мишиного Howo кузов завис на полпути. Гидроцилиндр поднялся, замер и заскрипел.
— Артём Сергеевич, у меня кузов не встаёт! — заорал Миша в рацию. — Я щас тут весь карьер перекрою!
Артём выругался, сорвался по лужам к машине. Масло в гидробаке было мутным, с запахом гари.
— Какое масло заливали на ТО? — спросил он механика на базе по телефону.
— Ну… обычное, подешевле взяли, вы же сами говорили экономить, — неуверенно ответил тот.
Артём коротко матюкнулся. Howo требовал своё — гидравлика не терпела дешёвого суррогата.
Вызвали выездной сервис от дилера. Тот приехал ночью, под фонарями вскрыл фильтр.
— Вот видите, — показал он чёрную кашу. — Эта техника любит чистоту. Китайцы вон пишут — меняйте по нормативу, лейте, что положено. Вы же хотите, чтобы он работал как немец, а кормите как гаражный самосвал.
Пришлось менять масло, фильтры, продувать систему. Потеряли пять часов и десяток рейсов.
— Запомнил? — холодно сказал Иван, когда вернулся в кабину. — У хорошего самосвала два врага. Перегруз и экономия «на завтра». Оба — от начальства.
Артём промолчал. Он считал каждую копейку, и эта экономия уже ударила по нему, как гаечный ключ.
На следующий день Миша решил «отработать» потерянное.
— Да нормально, влезет, — говорил он лапшисту в карьере. — Кузов высокий, борт толстый, чё ты.
Он увёл машину с погрузки с перегрузом тонн на десять. Howo тянул, но рессоры стонали.
На подъёме раздался треск. Машину повело, она встала, завалившись набок. Одна из листов рессоры лопнула, как спичка.
— Всё, приехали, — прокомментировал по рации Иван, когда увидел картину. — Начальник, поздравляю. У тебя теперь не парк, а оркестр. Только тут играют по костям листов.
Мишка бледнел, чуть не плакал.
— Я думал, он потянет…
— Он и тянул, пока ты не решил, что сталь бесконечная, — рявкнул Артём. — Тахограф тебе на что? Telematics не просто так стоит. Там датчик нагрузки орёт, когда ты кузов превращаешь в кирпичный завод!
Рессору пришлось менять прямо в поле. Ночь. Холодная грязь, фонари, мат. Артём сам залез под раму, держа монтировку.
К утру все были вымотаны. Но план по вывозу всё равно уползал вниз, как песок из дырявого кузова.
Алина позвонила без прелюдий:
— Если до пятницы не нагоните график, включаем штрафы.
— Мы вытянем, — глухо ответил Артём.
— Это уже не только вы. Это ваши водители и ваши машины. И хватит перегружать, — неожиданно добавила она тише. — У меня вон по счётчикам видно.
— Вы тоже за нами следите? — удивился он.
— Я слежу за объектом, — спокойно сказала она. — И я тоже в залоге у банка, если вам интересно.
Ливень, тем временем, усиливался. Прогноз на ночь: штормовой фронт, усиление ветра, возможные оползни.
Вечером на планёрке Иван сказал жёстко:
— В такую ночь в карьер только самоубийцы поедут.
— И мы, — ответил Артём. — Семёныч, у нас осталось две ночи до вашего «самоубийства». Потом штрафы, расторжение контракта, банк, конец. Либо мы вытаскиваем этот объект, либо…
Он не договорил. Слова не нужны были.
— Ладно, — вздохнул Иван. — Значит, поедем. Только я сразу предупреждаю: не геройствовать. Не перегружать. Блокировки включать заранее. И если почувствую, что дорогу совсем срежет — разворачиваюсь, даже если ты мне будешь по рации орать.
— Договорились, — кивнул Артём.
Они не знали, что этой ночью дорога решит проверить их на прочность по‑настоящему. И не только их.
Ночь накрыла карьер тяжёлой чёрной крышкой. Дождь лупил по кабинам, как дробь. Фары резали влажный туман, отражаясь в лужах молочными пятнами.
Колонна из трёх Howo ползла по раскисшей дороге. Впереди шёл Иван на 001‑м, за ним — Миша на самом новом, только что из салона, Howo с номером 005. Замыкал колонну третий водитель.
— Семёныч, как там наверху? — спросил Артём по рации из штаба, наблюдая за точками на мониторе. Telematics показывала уклон и скорость, словно ЭКГ для железных сердец.
— Как в молодости в армии, — отозвался Иван. — Темно, мокро и непонятно, за что нам это. Пока тянем.
Миша хмыкнул:
— Да ладно, Семёныч, этот Howo сам по глине поплывёт. Я на нём вчера из колеи выскочил вообще без блокировок!
— Без… чего? — Иван резко притормозил. — Ты что, до сих пор не научился межосевой включать вовремя?
— Да нормально всё. Тяга есть, резина свежая, — отмахнулся Миша.
В этот момент земля под ними решила показать характер.
На правом склоне, обрубленном экскаватором, размокшая глина начала сползать вниз. Сначала тихо, как будто что‑то шевельнулось в темноте. Потом — с хлюпающим рыком.
— Стоять! — заорал Иван. — Стоп, все!
Он вжал тормоз, включил все возможные блокировки. Его Howo, нагруженный щебнем, остановился в двух метрах от разлившейся массы. Телега позади качнулась.
Мишин самосвал же был чуть ниже, на повороте. Когда глина двинулась, дорога под его левыми колёсами просто исчезла.
Машину повело. Левый борт ушёл вниз, кузов накренился. Щебень глухо ухнул, смещаясь. Howo повис наполовину в воздухе, задние колёса по ступицы ушли в слизкую массу.
— Я сажусь! — завизжал Миша в рацию. — Меня тащит!
— Руль прямо! РЕТАРДЕР НЕ ТРОГАЙ! — вспыхнул в ответ Иван. — Нога с тормоза, держись на сцеплении!
Но было поздно. Грязевой поток медленно, но неумолимо разворачивал машину в сторону обрыва, где под склоном темнела старая заброшенная выработка — можно пропасть, наполненная чёрной водой.
— Семёныч, — голос Миши перешёл в писк. — Я… Я не могу! Всё скользит!
Рация захрипела от помех. Артём в штабе увидел, как точка №5 на экране медленно сползает с трассы в серую зону.
В голове у него защёлкнуло что‑то древнее, животное. И — очень человеческое: ответственность.
— Семёныч, оставайся на месте, — сказал он, уже кидаясь к выходу. — Я еду к вам.
— Не вздумай! — рявкнул Иван. — Тут и так цирк. Если ещё один Howo в эту кашу сунется…
Но Артём уже несся к 004‑му, который стоял загруженный у въезда в карьер. Он запрыгнул в кабину, прокричал выскакивающему навстречу механику:
— Рейсы отмена! Все — стоять! Я на спасение!
Двигатель Howo взревел, словно тоже понял, что это не обычный рейс.
Дорога к месту ЧП превратилась в полосу препятствий. Вода вырывала из глины целые пласты, тащила ветки, камни, мусор. Колёса резали жижу, разбрасывая в стороны комья грязи.
В кабине Артёма было сухо, тепло, но в ушах гудел только один звук — треск рвущейся земли в рации.
— Миша! Держись! — орал Иван. — Не дергайся!
— Я… Я не знаю, Семёныч, я… — Мишин голос захлебнулся.
Артём подскочил к повороту и увидел картину, которая потом ещё долго будет приходить к нему в кошмарах.
Мишин Howo висел на краю, как гигантская красная игрушка на витрине, которую забыли прикрепить. Левые колёса в воздухе, правые скользили, пытаясь найти опору. Кузов ещё держал щебень, но любое движение могло перевесить баланс.
Пониже, метрах в пяти, глина шевелилась и текла в пропасть.
Слева чуть выше стоял Иван. Его Howo упёрся всеми колёсами в размоченную глину, кузов чуть задран, фары освещают сцену, как прожекторы на арене.
— Ты с ума сошёл, Артём! — рявкнул он, увидев подъехавшую машину. — Тут и без тебя ад!
— Мы его так не вытащим, — коротко ответил Артём, выскакивая из кабины. Дождь сразу же забил по лицу ледяными иглами. — Нужен трос. И твои блокировки. И мой двигатель.
— Если тут что‑то сейчас сорвётся, потянет всех, — упрямо сказал Иван. — И твой кредит, и мой стаж.
— Там человек, Семёныч, — тихо сказал Артём. — Мальчишка. Которого я посадил за руль. И который верит, что эта техника, которую я купил, держит его жизнь.
Иван посмотрел на дрожащие фары Мишиной машины. На лавину глины внизу. На раму своего Howo, забитую грязью.
— Ладно, начальник, — выдохнул он. — Давай сделаем то, что все считают невозможным.
Они бросили трос — толстый, стальной, с крюками, тяжёлый как судьба. Зацепили Мишин Howo за переднюю проушину, Ивана — за задний буксирный. Потом Артём по рации скомандовал третьему водителю:
— Стой вверху, никого не пускай. Если что — вызывай спасателей. Но пока — молчать.
Он сел за руль своего Howo, чувствуя, как дрожит под ним сиденье не от мотора, а от его собственного сердца.
— Семёныч, схема такая, — сказал он в микрофон. — Ты держишь линию, я тяну. Главное — не дёргать. Движемся медленно, как будто везём стекло.
— Стекло, которое весит двадцать пять тонн, — сухо ответил Иван.
Артём включил пониженную, заблокировал дифференциалы, выдохнул.
— Поехали.
Он плавно отпустил сцепление. Двигатель Howo отозвался глухим рыком, передавая момент на колёса. Шины вгрызлись в грязь, глина брызнула веером.
Трос натянулся, как струна. Мишин самосвал дёрнулся, кузов опасно качнулся.
— Стой! — завопил Миша. — Меня рвёт!
— Не смей тормозить! — перекрыл его Иван. — Держи ровно!
Артём едва‑едва добавил газа. Колёса его машины поехали вперёд, но глина тут же попыталась превратить их в бессмысленное вращение на месте.
Он почувствовал, как металл рамы под ним напрягся, словно сжавшись в кулак. Двигатель ревел, турбина свистела, трос стонал.
— Давай, родной, — прошептал Артём, словно обращаясь к живому существу. — Покажи, за что я тебе дом мамы отдал.
Howo потянул. Сантиметр за сантиметром, через визг и скрежет, Мишин самосвал начал выпрямляться. Левые колёса медленно опустились вниз, нашли глину, провалились, но уже не в пропасть, а в вязкую кашу, где ещё можно было бороться.
В этот момент земля снова взревела. Новый слой глины оторвался от склона выше и двинулся вниз.
— Быстрее! — заорал Иван. — Она нас догоняет!
Артём выжал сцепление до конца, мотор взвыл, стрелка тахометра прыгнула. Колёса зарылись, но выстояли — шины Howo с глубокой шашкой вцепились в грязь, как зубы, не желающие отпускать добычу.
Всё вокруг превратилось в единый шум — дождя, глины, металла, голосов. Мир сузился до рычага КПП в его руке и до звуков в полу от натянутого троса.
И вдруг — резкий рывок. Мишин Howo, как пробка, выскочил из липкой ловушки и рухнул всеми колёсами на дорогу. Машину качнуло, но она устояла.
В ту же секунду лавина глины, как огромная тёмная волна, захлестнула именно то место, где секунду назад висели его колёса. Внизу, в чёрной пропасти, что‑то с глухим плеском провалилось.
Рация замолчала. Дождь, казалось, тоже на секунду сбился.
Потом в эфире прозвучал дрожащий голос Миши:
— Я… живой.
И глухой, усталый голос Ивана:
— Ну вот, начальник. Твоя китайская жестянка сегодня вытащила не только тонны, но и дурака.
Артём почувствовал, как у него подкашиваются руки. Он заглушил двигатель, уткнулся лбом в руль и вдруг понял, что смеётся и плачет одновременно.
Его Howo тихо остывал под ним, щёлкая металлом, как сердце, переходящее с бешеного ритма на спокойный.
К утру дождь ослаб. Карьер напоминал поле боя: размазанная глина, обрывы, следы от шин, свежий шрам оползня. Но колонна Howo, хоть и измазанная с ног до головы, стояла целая.
Мишин самосвал отогнали на безопасное место. Рама — цела. Кузов — цел. Поцарапан, но без трещин.На ступицах, глина, на зеркалах, капли, в кабине— дрожащий водитель, который впервые в жизни по‑настоящему понял, что значит фраза «запас прочности».
К восьми утра на объект приехала Алина. Увидела обрыв, глину, тяжёлые машины, усталые лица.
— Что здесь было? — тихо спросила она.
Иван коротко рассказал, без героизма и лишних слов. Как дорога ушла. Как висела машина. Как тянули.
Алина молча слушала, глядя на чёрную воронку внизу. Потом перевела взгляд на Артёма.
— Вы могли всё бросить, — сказала она. — Потеряли бы машину, списали в страховой, сослались бы на стихию.
— Там был мой водитель, — ответил он спокойно., Техника, железо. Деньги — цифры. Людей не списывают.
Она кивнула, будто сверяясь со своими внутренними нормами.
— По контракту мы можем наложить штраф за срыв части поставок этой ночью, — сказала она., Но учитывая…, она махнула рукой в сторону обрыва,— мы этого делать не будем.
Артём почувствовал, как что‑то тяжёлое отлипает от груди.
— У нас ещё два дня, — продолжила Алина. — Успеете добить объём?
Иван усмехнулся:
— Если дорогу не отрежет ещё раз, успеем. Наши Howo уже поняли, что от них хотят.
Алина впервые за всё время улыбнулась. Нормальной, человеческой улыбкой, без делового прищура.
— Тогда работаем. Только без перегрузов, Артём. Я видела ваши прошлые рейсы по датчикам.
— Больше не будет, — твёрдо сказал он. — У меня тут есть один человек, который прочитал это правило на собственной шкуре.
Миша в ответ только кивнул, не поднимая глаз.
Объект они сдали в срок. Не идеально ровно по графику, но без катастроф. Howo отходили сезон, как солдаты, которые прошли первую серьёзную войну.
После того ночного оползня Артём многое пересчитал. В прямом и переносном смысле.
Он перестал экономить на масле, фильтрах и резине. Ввёл жёсткий запрет на перегруз под угрозой увольнения. Настроил телематику так, чтобы каждый лишний килограмм и каждое резкое торможение были видны ему тут же, на телефоне.
—Ты заметил,, как‑то вечером сказал ему Иван, сидя на бампере своего Howo, техника начала ломаться меньше.
— Она и раньше была нормальная, — ответил Артём. — Ломаться меньше начали мы. Наши привычки.
Иван усмехнулся, погладил по крылу красный металл.
— Знаешь, начальник, я когда к тебе шёл, думал: китайцы — картон. Всё одноразовое, как дешёвый чай. А оно вон как вышло.
— Они такие же, как люди, — сказал Артём. — Кто‑то сойдёт с дистанции после первого же дождя. А кто‑то вытащит из грязи, где любой другой бы сдался.
— Разница только в одном, — задумчиво проговорил Иван. — Человеку ещё можно что‑то объяснить. А самосвал понимает только одно — отношение. Как к нему относятся, так он и держит удар.
Артём посмотрел на ряд своих Howo. Они стояли на базе, вымытые после сезона, но с ещё заметными шрамами глины в труднодоступных местах.
Он вдруг ясно увидел — не цвет, не лейбл на решётке, не цифры в договоре с банком. А то, что за каждым самосвалом стоит чья‑то жизнь. Водителя, его семьи, его самого.
Для кого‑то Howo — просто тяжёлый грузовик. Для него эти машины стали партнёрами, через которых он вытаскивает не только щебень из карьера, но и себя — из прошлого, где всё было на авось.
И он понял простую, почти детскую мысль, за которую заплатил домом, нервами и ночной дорогой по краю пропасти:
*самосвал — это не просто тонна металла и цифры в паспорте.
Это зеркало владельца. Как ты к нему — так он к тебе.
В грязи это видно лучше всего.*