Тишина в ухе была оглушительной. Не гудки, не короткие гудки отбоя, а именно тишина — плотная, беспросветная, как вата. Марина не сразу поняла, что связь уже прервалась. Она все еще держала телефон, прижатый к щеке, и в голове эхом звучала его фраза, отчеканенная, как приговор.
— У меня теперь своя семья, помогать не буду.
И короткий, сухой щелчок.
Она медленно опустила руку. За окном горел вечерний город, мигали неоновые вывески, ехали машины. Мир продолжал жить. А в ее маленькой кухне с обоями в мелкий цветочек что-то безвозвратно сломалось. Старший сын. Ее Андрей. Тот самый мальчик, ради которого она когда-то в тридцать лет вставала в пять утра на две работы. Которому отдавала последнее, лишь бы он поступил в тот самый престижный вуз. Которого провожала в большую жизнь со смесью гордости и щемящей тоски.
А сейчас он «положил трубку». Не «бросил», не «хлопнул». Вежливо, холодно «положил». Как кладут ненужную бумажку.
Марина посмотрела на тетрадь, лежавшую перед ней на столе. На исписанную столбиками страницу с подсчетами. Сумма на лекарства для младшего, для Кирилла. Сумма, которой не хватало. Она звонила не за подачкой. Она звонила в отчаянии. А получила — приговор.
Она провела ладонью по лицу, смахнув что-то мокрое с ресниц, и твердо закрыла тетрадь. Больше она ее не откроет. Никогда.
Все началось три недели назад, в кабинете врача. Кирилл, ее младший, двадцатилетний парень, после банальной простуды слег с температурой, которая не сбивалась. Анализы, обследования, и вот он, вердикт молодого, уставшего доктора — серьезное осложнение на почки. Нужно длительное, дорогое лечение. Не критично, но промедление грозило хронической болезнью.
— Марина Петровна, есть варианты клиник, препараты подороже, но они эффективнее и с меньшими побочками, — сказал врач, глядя куда-то мимо нее. — Подумайте. У вас ведь есть кто-то? Муж? Старшие дети?
Муж… Он ушел к другой, когда Кириллу было пять, а Андрею — пятнадцать. Сказал, что устал «тянуть лямку». «Старшие дети» — это был Андрей. Успешный, состоявшийся Андрей, женившийся на девушке из хорошей семьи и переехавший в новый район, в просторную квартиру.
Выйдя из больницы, Марина сначала позвонила именно ему.
— Андрюш, беда, — голос срывался от волнения. — Кирилл заболел серьезно. Нужны деньги на лечение. Я подсчитала… Мне не хватает.
На том конце пауза. Потом спокойный, деловой голос сына.
— Мам, у нас с Лерой сейчас свои расходы. Ипотека, машину в кредит взяли, планируем ребенка. Сейчас не лучшее время. Обратись в соц.службу, должны помочь.
— Соц.служба поможет копейки, через месяц! — вырвалось у Марины. — Андрей, это же брат твой! Я не прошу подарить, я одолжу, точно отдам!
— Мама, у меня теперь своя семья, — его голос стал жестче. — Свои приоритеты и обязанности. Помогать не буду. Ты как-нибудь сама.
Он положил трубку. Впервые. Тогда она еще не поняла, что это — не сбой связи, а позиция.
Марина оглядела свою жизнь, как полированный коридор. Вся она была вымощена этими «я как-нибудь сама». Она сама поднимала двух сыновей после ухода мужа. Сама таскала мешки с товаром на рынке, потом устроилась кассиром в супермаркет, брала ночные смены. Андрею — новую куртку, модные кроссовки, репетитора по математике. Кириллу — то, что осталось после Андрея. «Ты же мужчина, терпи, — говорила она младшему. — Брату важнее, у него экзамены, будущее».
И будущее состоялось. Андрей поступил, уехал, нашел хорошую работу. Звонил редко, приезжал на праздники с дорогими, безликими подарками. Он выстроил красивую, прочную жизнь, и Марина гордилась им, как главным своим достижением. Ей и в голову не приходило, что в этой жизни для нее и для брата места… нет.
Кирилл же остался с ней. Пошел в местный колледж, чтобы не обременять ее расходами. Работал курьером, приносил свои первые деньги, отдавал ей. Он был ее тихой опорой, тем, кто спрашивал «Мама, как ты?» и мог починить кран. И теперь он лежал бледный, с темными кругами под глазами, и пытался шутить — мол, просто простудился.
Отчаявшись, Марина пошла другим путем. Она вспомнила про Анну Сергеевну, свою бывшую начальницу в супермаркете, женщину строгую, но справедливую. Та уже давно ушла на пенсию, но связи остались.
— Марина, садись, — Анна Сергеевна выслушала ее, не перебивая. — Деньги я тебе дать не могу, сама на пенсии. Но могу другое. У меня знакомая, Надежда Петровна, владелица небольшого цветочного магазина. Ей нужен ответственный человек на доставки и помощь в павильоне на рынке. Работа тяжелая, с раннего утра. Но платят там сразу, наличными, без задержек. Хочешь, позвоню?
Это был луч надежды в полной темноте. Марина ухватилась за него. Да, хочу. Готова на все.
Через два дня она уже стояла в крошечном, пропахшем влажной землей и зеленью павильоне. Надежда Петровна, худая, подвижная женщина с цепким взглядом, окинула ее с головы до ног.
— Анна Сергеевна хвалит. Ладно. График с пяти утра до двух дня. Таскаешь горшки, подносишь воду, составляешь букеты по эскизам, развозишь заказы на тележке. Испытательный срок — неделя. Не потянешь — свободна.
— Потяну, — тихо, но твердо сказала Марина.
Она тянула. Мышцы ныли, спина гудела, земля забивалась под ногти. Но в итоге ей вручали несколько хрустящих купюр. Первые собственные деньги на лечение Кирилла.
Через неделю, когда Марина уже начала привыкать к ритму и даже находить в этом кайф от усталости, Надежда Петровна кивнула.
— Остаешься. Молодец.
Именно в этот день вечером раздался звонок от Андрея. Марина, окрыленная успехом, ответила с непривычной легкостью.
— Андрюша, здравствуй!
— Мам, — его голос был напряженным. — У нас проблема. Лере срочно нужно сделать какую-то дорогую косметологическую процедуру, иначе, как она говорит, «все пропало». Деньги вложены в акции, снять нельзя. Одолжи сто тысяч. На месяц, не больше.
Марина замерла. Сто тысяч. Та самая сумма, которую она по крупицам собирала на лекарства для Кирилла.
— Андрей… У меня сейчас нет таких денег. Кириллу лечение нужно, я еле-еле…
— Мама, это важно! — он повысил голос., Ты же всегда говорила, что семья, это главное! Лера — моя семья! Это ее нервное состояние, оно влияет на наши планы! Ты как-нибудь найди. Возьми в долг, займи у кого! Ты же всегда находила!
В этот момент в комнату, опираясь на костыль, зашел Кирилл. Он был бледен, но глаза его были ясными. Он услышал последнюю фразу из динамика. И тихо сказал, глядя на мать.
— Не надо, мам.
— Ты слышишь? — зашипел в трубку Андрей. — Он уже командует! Ты ему всю жизнь потакала, вот он и сел на шею! А мне помочь в критический момент не можешь! Ладно. Запомни.
И снова эта тишина. Он положил трубку. Второй раз. Теперь уже навсегда.
Марина долго смотрела на телефон. Потом медленно подняла глаза на Кирилла. Он стоял, прислонившись к косяку, и в его взгляде не было ни обиды, ни укора. Была только усталость и какая-то взрослая, не по годам, печаль.
— Прости, сынок, — выдохнула тихо.
— Не за что, — он покачал головой. — Просто… Хватит, мам. Хватит бегать за ним. У нас с тобой тоже семья. Не хуже.
Эти слова врезались в сознание. «У нас с тобой тоже семья». Да. Это была правда. Не та парадная, блестящая семья, которой хвастались перед другими. А настоящая. Та, что в беде.
На следующее утро Марина встала в четыре, как обычно. Но внутри что-то изменилось. Боль от предательства старшего сына не ушла, она была как огромный холодный камень где-то в груди. Но он больше не парализовал. Он стал точкой опоры. Она работала с удвоенной силой. Научилась быстрее составлять букеты, запомнила всех постоянных клиентов, сама предложила Надежде Петровне схему учета, которая сокращала расходы. Она не искала одобрения. Она просто делала.
Через месяц Надежда Петровна вручила ей конверт, потолще обычного.
— Премия. Ты у меня золотой работник. И… я знаю, зачем тебе деньги. Держись. Сын будет здоров.
На эти деньги удалось купить самый эффективный импортный препарат. Кирилл пошел на поправку быстрее, чем предсказывали врачи. Он уже ходил без костыля, цвет вернулся в его щеки.
Однажды вечером он сел рядом с матерью на диван.
— Мам, я нашел удаленную работу. Небольшую, но стабильную. Помощник менеджера. Так что скоро я сам смогу.
Он не сказал «я тебя содержать», он сказал «я смогу». И в этом была вся разница. Марина кивнула, не в силах вымолвить слово от нахлынувшей, светлой гордости. Это и было вознаграждение. Не деньги, а этот взгляд. И его силы, возвращающиеся день ото дня.
Звонок раздался в воскресенье утром. Марина готовила завтрак, Кирилл разбирал бумаги на столе. На экране горело имя «Андрей».
Она взяла трубку. Не сказала «алло». Просто ждала.
— Мам, — голос звучал иначе. Напряженно, почти умоляюще. — Мне… нам срочно нужны деньги. Очень. Сорвалась одна сделка, по ипотеке просрочка, банк грозится. Одолжи, пожалуйста. Ты же накопила, я знаю. Отдам все, с процентами.
Марина смотрела в окно. На улице светило солнце. Она чувствовала спиной присутствие Кирилла в комнате. Его тихую, спокойную поддержку.
— Нет, Андрей, — сказала она ровно, без дрожи в голосе.
— Что? Мам, ты не поняла! Это катастрофа!
— Я поняла. У меня теперь своя семья, — проговорила она его же слова, и они звучали не как месть, а как простая, непреложная истина. — Свои приоритеты и обязанности. Помогать не буду. Ты как-нибудь сам.
На той стороне повисло тяжелое, задыхающееся молчание. Потом хриплый, обреченный выдох и тихий стук. Он положил трубку. В третий раз. Теперь это уже не имело значения.
Марина положила телефон на стол. Она подошла к плите, перевернула омлет на сковороде. Он шипел, издавая аппетитный запах.
— Кирилл, завтрак готов, — позвала она.
— Иду, мам.
Он подошел, обнял ее за плечи на мгновение, легкое, быстрое объятие, и сел за стол. Они завтракали в тишине, но тишина эта была не пустой, а наполненной — светом из окна, вкусом еды, простым присутствием друг друга.
Марина убрала тарелку в мойку. Она вытерла руки, взглянула на календарь. Сегодня нужно было завезти в павильон новую партию грунта. Тяжелая работа. Но своя. Она надела куртку.
— Я на работу, — сказала она сыну.
— Удачи, — кивнул он, не отрываясь от ноутбука.
Марина вышла на лестничную площадку, закрыла за собой дверь. Ключ повернулся в замке с твердым, уверенным щелчком. Она больше не ждала спасения. Она шла его зарабатывать.