- На прошлой неделе я ездил в Брянск, в диагностический центр...
Она слегка нахмурилась, глубоко затянулась, изящно держа в своих тонких, красивых пальцах длинную и модную сигарету - так, что ее щеки, казалось, впали еще глубже, обнажив высокие острые скулы, втянулись в немом напряжении, - и будто нехотя выдохнула дым. Я лениво проследил за ним. Знает ведь, что курение вредно для здоровья, но все равно курит. Ничего, однажды осознает. Табачный дым, словно сотканный из причудливых, полупрозрачных и невесомых кружев, потянулся в мою сторону, но не дополз, растворившись и бесследно исчезнув в пустоте между нами.
- В Брянск? Где это, далеко? - она откинулась на спинку простенького металлического стула и, кажется, впервые за вечер взглянула на меня с интересом.
- Сто тридцать километров или около того, пустяки по нашим меркам. Два часа на машине, три на поезде, можно сказать - совсем рядом.
- А зачем ты туда ездил? – поинтересовалась она, на сей раз выпустив изо рта тонкую, быструю струйку ядовитого дыма.
- Провериться хотел. А-но-ним-но. Чтобы никто об этом не знал. У меня там товарищ работает, старый школьный приятель. Давно с ним не виделись, лет десять-двенадцать, наверное. А тут вдруг зимой повстречались. На вокзале, случайно. А может, и нет. Но это не важно. Главное, что встретились и узнали друг друга. Он узнал меня, а я его. Хотя запросто могли пройти мимо. В толпе трудно отличить одного человека от другого, тем более после десяти лет разлуки. Люди меняются, лица, души…
- Да? – равнодушно проронила она.
- Да, точно.
- А что потом?
- Потом? Ничего. Посидели в привокзальном кафе, выпили по чашечке кофе и разошлись.
- Поговорили?
- Да, приятель рассказал мне о своей семье. Оказывается, он уже шесть лет, как женат, у него растут две прелестных дочурки.
- Откуда ты знаешь, что они прелестные?
- Он показал мне их фотографию.
- Разве по фотографии можно определить, прелестный человек или нет? – удивилась она.
- Хм, не знаю, наверное, нет. Но мне они показались прелестными. Да и какими еще могут быть девочки двух и четырех лет от роду?
- А ты ему о чем-то рассказал?
- Я? Да… О том, что в последнее время меня мучают сильные головные боли. Такие, что уснуть не могу.
- Странный ты, - убежденно протянула она и облокотилась левой рукой о край столика. – Тебе что, больше не о чем было ему рассказать? Вы же столько лет не виделись. Не понимаю… Приятель рассказал тебе о семье, а ты ему - о боли?
- Ну и что?
- Да нет, ничего, - пожала она плечами и, задумчиво скосив глаза, поиграла словами, словно пробуя их на вкус: – …Семья – радость, радость – горе, горе – боль, боль – семья, семья – радость… Хм, замкнутый круг какой-то получается…
- Некоторые называют это бытом.
- Быт? Глупость какая, бред, - поморщилась она. – Все равно не понимаю, объясни. Когда люди встречаются после долгой разлуки, то стараются рассказать друг другу самое важное. Никому не интересно, сколько раз за эти годы ты смотрел футбол, был в кино или ходил на свидание с девушкой.
- Как сказать… Для некоторых и это очень важно.
- Неужели в твоей жизни за все эти годы не произошло ничего более важного и интересного, чем головные боли? Не понимаю, человек к тебе со всей душой, а ты ему - о боли.
- Какая разница, о чем рассказывать? Людей редко волнуют чужие проблемы. Тем более что мне на самом деле больше не о чем было ему рассказать.
- У тебя такая скучная жизнь? Никогда бы не подумала… А знаешь, я бы так не смогла.
- Как?
- Как ты, рассказывать о боли. Ну, врачу – да, но не очень близкому приятелю – нет. Я бы промолчала. Или что-нибудь выдумала. Иногда людям нужна… нет, не ложь, конечно, а чужие… м-м-м… фантазии... нет, скорее вымыслы. Они помогают отвлечься от собственных бед.
- Ложь во благо?
- Нет, я же говорю, что это не совсем ложь, а… выдумка. Невинная, что-то вроде дружеской шутки. Допустим, ты что-нибудь придумаешь, не соврешь, а включишь на полную катушку свое воображение. У человека, может, станет на душе теплее. Разве можно это назвать ложью? По-моему, нет.
- Но это все равно неправда. А в детстве меня учили, что любая неправда – это и есть ложь.
- Брось и только не говори, что у тебя пунктик на этот счет. Никогда не поверю, что ты фанат правды.
- Разве у правды могут быть фанаты?
- Ну, фанаты, не фанаты, а иногда попадаются такие нудные святоши, которые только и знают, что бубнить о лжи и правде, о зле и добре.
- Ты не веришь в добро?
- Я верю в зло. Миллион раз убеждалась в том, что оно существует.
- Например?
- Наша учительница английского. Настоящая мегера, исчадие ада. Живет одна, без мужчины, вот и срывает на нас зло.
- Всего-то? Это не зло, а неудовлетворенная женщина.
- Иногда мне кажется, что ты издеваешься надо мной, - внезапно рассердилась она. - Относишься ко мне, как к ребенку. Ну, что молчишь? Нечего сказать? А, понимаю, снаружи ты опять наденешь эту суровую маску холодной бесстрастности, а внутри усмехнешься? Я знаю, ты в душе постоянно смеешься надо мной. Наверное, думаешь ко всему прочему, что я еще и дура. Я очень хорошо это чувствую, меня не проведешь.
- Считай это нереальным ощущением.
- Нереальным ощущением? Нет, не понимаю.
Она помолчала.
- Все равно не понимаю… Наверняка у твоего приятеля тоже есть собственная… боль, но он же тебе о ней рассказывать не стал, - внезапно произнесла она, возвращаясь к почти ускользнувшей от нас теме. – Зачем выкладывать свой негатив перед другим человеком? Это отвратительно и несправедливо по отношению к нему. Разве он виноват, что у тебя проблемы? Почему он должен тебя слушать? Если хочешь выговориться – сходи к психоаналитику. В крайнем случае, к друзьям сходи, если у тебя есть друзья, которые готовы тебя выслушать.
- Считай, что ты меня убедила, - сдался я и притворно поднял руки вверх.
- Знаешь, я даже на миг представила себя на месте твоего приятеля, - вся подобралась она, в ее глазах заиграл живой интерес, но уже в следующий миг они подернулись легкой дымкой задумчивости. - Как бы я себя чувствовала, если бы мне рассказывали о чужой боли? Вот иду по вокзалу чужого города и вдруг совершенно случайно встречаю в толпе будто бы знакомого человека. В первый момент глазам своим не верю. Смотрю снова, приглядываюсь, стараюсь узнать знакомые черты, сомневаюсь, но убеждаю себя в том, что не ошиблась. А потом приходит чувство уверенности: не ошиблась, передо мной действительно человек из моего прошлого. Представляю, как бы я тогда обрадовалась. Кругом одни незнакомые, чужие лица. И вдруг среди них мелькает знакомое лицо! Это же здорово! Тяжело, когда вокруг вообще не знакомых. Это как в лесу заблудиться – ори, не ори, никто не поможет. Только и остается, что брести, куда глаза глядят, пока не выйдешь на какой-нибудь спасительный огонек. Уж поверь мне, я знаю. Вот и он, твой приятель оказался на вокзале совершенно один. А ты для него стал тем самым спасительным огоньком. Случись что, ему даже не к кому обратиться за помощью. А тут вдруг он видит тебя. И ты для него - первый и единственный знакомый человек в незнакомом городе. Знаешь, как это важно! И это уже накладывает на тебя огромную ответственность. С того мгновения, как вы встретились, ты автоматически меняешь свой статус.
- Это как? - не понял я.
- Как? Очень просто. Вернее, очень непросто, но меняешь. Вот представь, ты идешь по вокзалу родного города. Проще говоря, находишься в своей привычной среде. В голове у тебя крутятся обычные мысли: о семье, о доме, о футбольном матче, на который надо сходить в субботу. И тут вдруг тебе встречается старинный приятель, который временно находится в чужой для себя среде. Он растерян, у него сбиты все привычные ориентиры, в каждой тени ему чудится опасность. А тут перед ним вдруг возникаешь ты – его единственная надежда, его единственный проводник в этом мире. Без тебя он тут ничто и никто. Ты – его слух и зрение, его разум и память. Он полностью тебе доверяет и в тебя верит. Получается, что ты не можешь его подвести.
- Во многом это зависит от уровня моей порядочности и желания кому-то помогать…
- Все равно, с того момента, как вы встретились, ты уже в ответе за него.
- Это еще почему? Я же не звал его в мой город! Он сам приехал, по каким-то своим делам. К тому же он, наверняка, и раньше здесь бывал. А что, если бы мы вообще не встретились? Ведь не ехал же он сюда в надежде встретить на вокзале именно меня.
- Все равно, - упрямо повторила она, - какие-то законы гостеприимства, основанные на принципах ответственности за судьбу другого человека, тем более приятеля, должны были сработать. Иначе грош цена твоему эгоистичному существованию и твоей мнимой порядочности.
- Возможно, ты права, хотя, признаться, не ожидал услышать от тебя ничего подобного.
- Спасибо, на самом деле я девушка не глупая, просто выгляжу так.
- Выглядишь ты потрясающе.
- Знаешь, о чем я подумала? – спросила она, подавив польщенную улыбку. – Наверное, он сначала глазам своим не поверил, когда увидел тебя.
- Возможно, не знаю. Вообще-то он первым меня узнал и окликнул. А я мог пройти мимо. Обычно я не присматриваюсь к лицам прохожих.
- Почему? Это же интересно!
- Нет, совсем неинтересно. Зачем мне на них смотреть? На чужих лицах написаны чужие чувства. А мне не нужны чужие чувства.
- Такое ощущение, что тебе вообще чувства не нужны, - раздраженно фыркнула она. - И все равно твой приятель был очень рад тебя видеть, руку даю на отсечение.
- Не надо.
- Что не надо?
- Давать руку на отсечение. Лучше голову.
- Почему?
- Чтобы не мучиться.
- А, поняла – ты так шутишь, - ее взгляд острой холодной пикой вонзился в мои глаза.
– Хорошо, раз тебе не нравится, что я говорю, буду молчать, - ледяным тоном добавила она.
- Да нет, нравится.
- Что нравится? – капризно дернула она головой.
- Как ты говоришь. Вернее, что говоришь. Продолжай, у тебя неплохо получается.
- Хорошо, но помни, что ты сам напросился. Итак, на чем мы остановились?
- Не помню…
- Не ври, все ты помнишь. Так что ты там сказал своему приятелю?
- Я рассказал ему о том, что меня мучают головные боли.
- Ах да, боли… А он?
- Что он?
- Что он ответил? Как отреагировал? Проявил искусственный интерес или выразил искреннее сочувствие?
- Ни то, ни другое. Предложил мне провериться в клинике. Сухо и по-деловому, без эмоций. Для него это обычное дело. Он работает в брянском диагностическом центре не то лаборантом, не то техником-диагностом, я так и не понял… Ах да, я уже об этом говорил. Или нет? Впрочем, неважно. Смысл в том, что я к нему съездил.
- И-и-и…, - теряя терпение, вместе с новой порцией едкого, медленно убивающего табачного дыма выдохнула она.
- Долго не решался, почти полгода. То дела были неотложные, то настроения не было. А на прошлой неделе внезапно поймал себя на мысли, что не еду к нему потому, что боюсь.
- Боишься чего? – не поняла она.
- Боюсь узнать правду, - признался я. – Понимаешь, мне легче жить в неведении. Я счастлив, когда ничего не знаю. Это моя философия жизни. Раз ничего не знаю, то никто у меня ни о чем не спросит, значит, мне не придется терпеть чье-то общество.
- Но ты сам всегда можешь спросить о чем угодно у кого угодно!
- Да, но только если захочу. А я не хочу никому задавать вопросов. Мне это не нужно. Иногда это очень вредно, особенно для здоровья.
- Постой, ты сейчас о чем говоришь? Я что-то упустила ход твоей мысли. Причем тут страх и здоровье?
- Здоровье – это богатство человека, которое с годами тает, а не копится. Поэтому люди за него боятся.
- И ты боишься?
- Я человек, значит, мое существование всецело зависит от моего здоровья. Люди не умирают просто так, обязательно должна быть причина. Здоровье подотчетно инстинкту самосохранения, а это – основной инстинкт человека. Вот он-то и контролируется страхом.
- Основной? Ха-ха, а как же это?… Ну, сам понимаешь.
- Ты о сексе? Глупости, выдумки американских киношников. Поверь, что основной инстинкт – это инстинкт самосохранения. Скажи, ты смогла бы заниматься любовью, зная, что в твою комнату в любое мгновение может ворваться какой-нибудь… злодей и, например, всадить тебе в голову пулю из здоровенного пистолета?
- Трудно такое представить… Но, думаю, это меня сильно бы завело.
- Сомневаюсь, жизнь – это не кино, - усмехнулся я. – И вообще, кому я это говорю? Ты ведь еще совсем девчонка.
- Неправда, я давно уже не девчонка, я - взрослая девушка!
- Да? Ну ладно. Тогда смотри. Видишь тех парней?
Она обернулась и бросила взгляд на первый этаж, в дальний угол танцевального зала. Там, у тяжелой портьеры, закрывающей пустую сцену, застыли два явных отморозка лет двадцати на вид.
- Ну и что?
- Они пялились на тебя на улице, и в клуб вошли тоже за тобой. Они явно имеют на тебя виды.
- Какие? – с хрипотцой в голосе взволнованно спросила она.
- Какие? Наверное, самые омерзительные: хотят тебя выследить, подождать, пока я не отлучусь, например, в туалет. Ты останешься одна, а потом…
- А потом? – тихим эхо отозвалась она и нервно затушила докуренную, наконец, сигарету. (продолжение следует...)