Новое искусство зачастую воспринимается в штыки, и публика шикает и освистывает непривычное. Уродство, говорят, китч, говорят, пошлость, говорят. Так было не только с “Фонтаном” Марселя Дюшана. Так было с импрессионистами, с передвижниками, с абстракционизмом и супрематизмом, так было с поп-артом и неоэкспрессионизмом.
Энди Уорхола сильно обижали, и даже продвинутый Лео Кастелли не хотел его брать к себе в галерею, хотя там уже были Ротко, Поллок, де Кунинг и Лихтенштайн. Наезжали на Джеффа Кунса с его скульптурами, имитирующими пошлый садовый китч в виде алых мухоморов на ядовито-зелёной лужайке и надувных собачек цвета фуксии от аниматоров из деревенских ярмарок в Оклахоме.
Но природа науку одолевает. Новое пробивается и становится классикой, как суповые жестянки, дерьмо художника и банан, приклеенный скотчем к стенке. Наравне с акулой в формальдегиде эти арт-объекты вошли уже во все хрестоматии по истории искусств.
Искусство отражает жизнь, и отвечает эстетическим запросам цайтгайста, духа эпохи. В последние годы появились забавные вещицы, которые совмещают в себе эстетическую категорию, наиболее точно передаваемую японским словом kawai, что на русский можно перевести как “восхитительная милота, нежная клёвость, вызывающая умиление и восторг”, с трендом на показное потребление. Симпатичный минималистичный образ Hello Kitty - это эталон kawai. Эта субкультура японских барышень захватила весь мир. Они всю мировую милоту адаптируют под kawai. Это про доброту, умиление, нежность и беззащитность и минимализм - потому русский “Че-бу-ра-си-ки” (Чебурашка) стал в Японии не просто культовым персонажем, и родным, как Hello Kitty, Наруто и Пикачу.
Второй тренд - это новая форма демонстративного потребления в виде охватившей многих логомании, страсти к демонстрацию брендов как показателя продвинутости, прошаренности и определённого социального статуса. Брендомания и логомания пришли на смену хипстерству, когда ценились очки, кеды, клетчатая сорочка и книжка про личные границы в рюкзачке.
К этому тренду относится не только повальное неистовство по поводу сумок Birkin и Kelly, гвоздям от Cartier и четрырехлистникам Alhambra от Van Cleef and Arpels. В чём, собственно, нет ничего зазорного и предосудительного, потому что это норма - желать быть богатым, здоровым и красивым, а не бедным, больным и уродливым. Сюда относятся увлечения такими милыми безделицами, как, например, Лабубу. В 2025 году наблюдалась всемирная лихорадка на предмет приобретения Лабубу, за них платили сумасшедшие деньги, и каждая продвинутая девушка носила подвеску Лабубу на своей Birkin или Miss Dior. От появления на свет Лабубу в фантазиях своего создателя Луна Касина в 2015 до ажиотажа прошло 10 лет.
В последние несколько лет появилось несколько имён - художников и компаний - которые создают новые вещицы, у которых стёрта грань между утилитарной пользой, игрушкой и арт-объектом. Пластиковые медвежата, созданные американским художником KAWS, могут быть как игрушкой, так и скульптурой, а заодно и рекламно-маркетинговым инструментом, продвигающим какой-либо товар.
Например, в московских бутиках медвежата KAWS продают спортивную обувь. При этом, держа в лапах кроссовки, они сами являются отдельным товаром, и их цена может варьироваться от десятков до сотен тысяч рублей.
Российский искусствовед Софья Багдасарова назвала это новое направление в искусстве мета-пост-поп-модернизмом. Возможно, в начале это замысловатое сложносочинённое слово было иронией и шуткой, как слово “дада”, имитация младенческого лепета, которым в начале двадцатого века назвали тренд, из которого вышло всё современное искусство. Софья применила этот термин к изделиям эмиратской компании The Ugly Duck Toys, основанной серийным предпринимателем Дмитрием Портнягиным.
В этом термине соединились все тенденции последних семидесяти лет, когда на смену модернизму пришёл постмодернизм, а его стал замещать в последние десять лет метамодернизм. Ну и всё это рассмотрено сквозь фокус поп-арта, основоположниками которого были Энди Уорхол и Рой Лихтенштайн, Ричард Гамильтон и Эд Рушей. На сегодняшний день Джефф Кунс служит флагманом этого направления.
Появились картины и скульптуры, которые отражают повседневность и повседневные предметы, связанные с эстетизацией объектов массовой культуры...
...но только в предельно жизнерадостной, развеселой, ироничной форме, построенные на противоречивом поведении персонажей, или, говоря музыкальном языком, на теме и контртеме.
Например, всемирно известный мультяшный жлоб Дядюшка Скрудж с двумя бутылками дорогущего шампанского, явно собирающийся кутить в нумерах.
Или известная своей медлительностью черепаха, у которой панцирь - это гоночный шлем, а на шлеме эмблемы суперкаров - Ferrari, Lamborghini, Porsche. Или огромные шуточные картины, изображающие европейские денежные купюры, но только вместо исторических деятелей на них изображены иконы поп-культуры: Одри Хепбёрн, Адриано Челентано, Сильвио Берлускони и прочие люди, куда более знаменитые, чем деятели прошлого.
Спрос не остаётся без предложения, и в Москве в начале декабря в двух локациях художником Александром Метёлкиным, о котором писали несколько месяцев назад https://dzen.ru/a/aKgs1xooPX40G1Ko , открылись две локации мета-пост-поп-арта. Это бюро на Малой Грузинской 28, в доме Высоцкого, и галерея на Новой Риге в посёлке “Княжье озеро”. Метелкин, глашатай метамодерна в России, создаёт работы, отвечающие эстетическим и культурным запросам современности, сочетая вещицы, любимые с детства, такие как плюшевые мишки, с логотипами мечты. Только мишки теперь трендовые - как в логотипах, так и в бриллиантах.
Медведи, что удивительно, сейчас стали хитом спроса и продаж - они повсюду нужны людям, от Эмиратов и Лондона...
...до Москвы с её фешенебельными бутиками, которые не замечают особых перемен, и тем более не отстают от моднейших мировых трендов, и концентрируются в главных фешенебельных локациях, от Столешников до ЦУМа.
Для взрослых мальчиков Александром Метёлкиным создаются картины их юношеских вожделений - золотые прекрасные девы в сюрреалистических, неземных пейзажах, и ещё выполненные в технике 3D, что создаёт объёмный эффект присутствия. И создаёт всякую яркую и объёмную красоту - пейзажи городов, существовавших лишь в воображении архитектора Гауди, носороги и хамелеоны, словно сотканные из драгоценных камней, абстракции, в которые визуально проваливаешься, как в бездну.
И создаёт ироничную интерпретацию классики - две Джоконды, одна из которых Мона Лиза, а вторая - Девушка с жемчужной серёжкой, распивают красненькое на Патриках - отсыл к эстетическим и поведенческим нормам современности. Наполеон, тянущийся к Жозефине, которая возлежит в позе Одалиски - это отсыл и к “Махе обнажённой” Гойи и “Олимпии” Моне; надо ли напоминать, что картины наделали в своё время много шума, а “Олимпия” вызывала дичайший скандал.
Равно как и пресловутая акула Дэмиена Хёрста, сделавшая его всемирно знаменитым провокатором от искусства. Акулу Метёлкин тоже обыграл в стилистике хрестоматийной работы Джозефа Кошута “Один и три стула”, где существовал объект (стул), изображение объекта (фото) и описание объекта (текст). Метелкинская акула - это изображение, сделанное в виде метафоры, сочетающей в себе как ужас смерти, так и саму смерть (акула почти утратила плоть) и симметрично-антонимичное Хёрсту название: “Физическая невозможность жизни в сознании умершего”.
Этот арт выражает суть нашего времени - он отвечает запросу на радость и спокойствие, на процветание и благополучие. Люди устали за последние пять лет от ковидных ужасов, конфликтов, турбулентности, нагнетания проблем всех мастей, от ухудшения климата до наплыва иммигрантов, и хотят куда-то спрятаться от постоянного накошмаривания через масс-медиа, соцсети, инфляционные ценники в магазинах и постепенного ограничения свобод. Искусство, рассказывающее про любые проблемы, отторгается. Никто, кроме кураторов и мазохистов, не хочет смотреть на боль, страдание и отчаяние. Этого всего вокруг более, чем достаточно. А вот радости мало. И мета-пост-поп-арт, он же мета-пост-поп-модернизм, несёт эту радость людям, и не как плацебо, то есть лекарство-обманка, рассчитанное на самообман, но как вечная ценность, упакованная в новую, радостную и понятную, оболочку, при неизменном содержании счастья, любви и надежды на лучшее.