Ирина Павловна проснулась от того, что где-то в недрах квартиры жалобно звякнула посуда. Звук был тихий, вороватый, словно кто-то пытался украсть фамильное серебро, которого в доме отродясь не водилось. Часы на прикроватной тумбочке — старые, электронные, с ядовито-зелеными цифрами — показывали 02:15 ночи.
«Опять жрут», — констатировала Ирина Павловна, переворачиваясь на другой бок. Пружина старого дивана скрипнула, выражая солидарность с хозяйкой.
Вставать не хотелось. Хотелось верить, что это кот Барсик, давно почивший в бозе еще в 2015 году, вернулся с того света, чтобы погреметь миской. Но суровая реальность в лице сына Виталика и его супруги Светочки была куда прозаичнее призрачного кота. «Молодые», как они себя называли (хотя Виталику стукнуло тридцать два, а у Светочки уже намечались первые мимические вокруг глаз, которые она яростно замазывала кремами по три тысячи за баночку), вели ночной образ жизни. Днем они спали, вечером «искали себя» в интернете, а ночью на них нападал, как говорила Света, «жор».
Ирина Павловна вздохнула, натянула одеяло до подбородка и попыталась снова уснуть. Но сон, пугливая птица, уже упорхнул. В голове, как назло, включился калькулятор.
Так. Вчера она купила палку колбасы «Брауншвейгской» по акции — 890 рублей за килограмм, взяла триста грамм, чтобы побаловать себя утром бутербродиком. Сыр «Тильзитер» — еще 250 рублей за кусок. Масло сливочное, настоящее, 82,5% (потому что на маргарине Ирина Павловна принципиально не экономила, здоровье дороже) — 180 рублей пачка. Хлеб бородинский.
Звяканье на кухне прекратилось, сменившись шуршанием пакетов и приглушенным хихиканьем. Потом хлопнула дверца холодильника. Раз. Два. Три.
«Господи, да что ж там можно открывать три раза подряд? — подумала Ирина с тоской. — Надеются, что там за пять секунд омары самозародились?»
Утром, едва будильник пропищал свои положенные семь ноль-ноль, Ирина Павловна вышла на разведку. Кухня встретила её запахом чего-то подозрительно сладкого и видом, достойным кисти художника-баталиста.
На столе, который Ирина вчера вечером вытерла до скрипа, красовались:
- Огрызок той самой «Брауншвейгской». Буквально «жопка» с веревочкой. Триста грамм элитной колбасы исчезли в желудках «растущих организмов» без следа.
- Масленка была открыта, крышка валялась рядом. В масле зияла дыра, будто кто-то ковырял его ложкой, причем грязной. В желтой мякоти застряли черные крошки бородинского хлеба.
- Пакет молока (вчера полный!) стоял пустой на столе. Рядом — грязная кружка с засохшим ободком какао.
Ирина Павловна подошла к раковине. Гора посуды. Сковородка, на которой, судя по пригару, пытались жарить яичницу прямо в скорлупе. Две тарелки с остатками кетчупа. Вилки, ложки…
— Ну, здравствуй, новый день, — прошептала она, включая воду. Счетчик воды тут же радостно зажужжал, наматывая рубли.
Ирина Павловна была женщиной закаленной. Девяностые она прошла с честью: умела сварить суп из куриных лапок так, что гости просили добавки, и перелицевать пальто мужа в модную куртку для сына. Муж, царствие ему небесное, был человеком хорошим, но к быту неприспособленным, так что Ирина всю жизнь тащила воз сама. И вот, когда казалось бы — живи да радуйся, пенсия есть (маленькая, но своя), подработка бухгалтером в ТСЖ капает, квартира двухкомнатная, чистая…
Три месяца назад на пороге возник Виталик с чемоданом и Светочкой.
— Мам, мы квартиру продаем, берем ипотеку в новостройке, надо где-то перекантоваться. Поживем у тебя? Мы не помешаем, мы тихонечко. Мы копим.
«Копим». Это слово стало проклятием Ирины Павловны.
Она поставила турку на плиту. Кофе был её единственной слабостью и ритуалом. Хороший, зерновой, «Арабика». Она покупала его раз в месяц в специализированном магазинчике, смаковала каждый глоток.
Банка с кофе оказалась предательски легкой. Ирина заглянула внутрь. На дне — пыль.
— Да вы что, с ума сошли?! — вырвалось у нее вслух. — Это же на месяц было!
Дверь в комнату молодых была плотно закрыта. Оттуда не доносилось ни звука. Спят. Устали после ночного дозора у холодильника.
Ирина села на табуретку, глядя на пустую банку. Дело было не в кофе. И даже не в колбасе. Дело было в тотальном, вопиющем неуважении границ. Её квартира превратилась в общежитие, где она, хозяйка, была одновременно уборщицей, поваром и банкоматом, а постояльцы вели себя как VIP-клиенты отеля «Все включено», забывшие заплатить на ресепшене.
«Ну погодите, — подумала Ирина, и в глазах её зажегся недобрый огонек, какой бывает у бухгалтеров перед годовой проверкой. — Копите, значит? Ну давайте посчитаем вашу экономию».
Она достала из ящика тетрадку в клеточку и ручку.
«Итого за неделю:
— Мясо (говядина, вырезка) — 1.5 кг. Съедено за два дня. Кто съел? Виталик сказал «котлеты были супер».
— Порошок стиральный — 3 кг. Света стирает по одной футболке на режиме «хлопок 60 градусов» каждый день.
— Свет. Счетчик мотает как бешеный. У них там что, майнинговая ферма или они просто боятся темноты?
— Туалетная бумага. Я не знаю, что они с ней делают. Едят? Оборачиваются как мумии? Рулон улетает за сутки».
Ирина Павловна подвела черту и написала сумму. Цифра получилась внушительная. Почти половина её пенсии.
Вечером того же дня Ирина вернулась с работы уставшая. В ТСЖ опять скандалили из-за капремонта, какая-то бабка грозилась написать Путину, потому что у неё в трубах «шумит вода с политическим подтекстом». Голова гудела.
Дома пахло… ничем. Точнее, пахло пылью и застоявшимся воздухом. Окна никто не открывал.
Виталик сидел на диване в гостиной (которая по совместительству была комнатой Ирины) и играл в приставку. На журнальном столике стояла кружка чая и пачка печенья «Юбилейное», которое Ирина припрятала для себя.
— О, мам, привет! — не отрываясь от экрана, бросил сын. — Там в магазине хлеба не было нормального, я не купил. И это, у нас гель для душа кончился. Света просила купить тот, с миндалем, у неё от обычного кожа сохнет.
Ирина медленно сняла пальто, аккуратно повесила его на плечики. Поставила сумку. Прошла в комнату, выключила телевизор из розетки.
Экран погас. Виталик подскочил:
— Ты чего?! Я же уровень проходил!
— Виталик, — голос Ирины был спокойным, как поверхность озера перед бурей. — А ты не припух, сынок?
— Мам, ну началось… — Виталик закатил глаза. Этот жест он явно перенял у жены, раньше за ним такого не водилось. — Что опять не так? Мы же тихо сидим, никого не трогаем.
— Хлеба не было? — уточнила Ирина. — Во всем районе? В «Пятерочке», в «Магните», в пекарне за углом? Хлебный мор в стране начался?
— Ну я зашел в один, там очередь была. Я не стал стоять. Думал, ты купишь по дороге. Ты же все равно идешь.
— Я иду с работы, Виталик. Мне пятьдесят восемь лет. У меня варикоз и сумка весит пять килограмм. А ты сидишь дома. Твоя смена на складе — два через два. Сегодня у тебя выходной. Ты здоровый лось, метр восемьдесят пять. Тебе сложно очередь отстоять?
В комнату, шаркая модными пушистыми тапками, вплыла Света. Она была в маске для лица — зеленой, глиняной, отчего напоминала грустного Шрека.
— Ирина Пална, ну зачем вы нагнетаете негатив? — пробубнила она сквозь застывшую глину. — Виталик устал, у него выгорание. Ему надо восстанавливаться. И мне тоже. Я сегодня весь день вебинар слушала про раскрытие денежной чакры, это очень энергозатратно. Кстати, вы гель купили? А то мне мыться нечем.
Ирина посмотрела на невестку. «Денежная чакра», — подумала она. — «Интересно, а в каком месте она у них находится? Судя по расходам — в прямой кишке, всё туда вылетает».
— Гель, Светочка, стоит в магазине «Улыбка радуги». Тот, с миндалем, — двести восемьдесят рублей. Если у тебя чакра открылась, может, оттуда деньги посыпались? Сходи и купи.
Света обиженно засопела:
— У нас сейчас режим жесткой экономии. Мы каждую копейку откладываем. Вы же знаете, цены на квартиры растут. Мы думали, что такие мелочи, как бытовая химия и еда — это общий бюджет. Мы же одна семья.
— Общий бюджет? — переспросила Ирина. — Замечательно. Давайте тогда сводить дебет с кредитом. За этот месяц я потратила на продукты двадцать пять тысяч рублей. Коммуналка — семь тысяч. Химия, порошки, ваши бесконечные салфетки — еще три. Итого тридцать пять тысяч. Вы мне сколько дали?
Света и Виталик переглянулись.
— Ну… мы же продукты тоже покупали! — начал Виталик. — Помнишь, я на прошлой неделе принес пиво и чипсы? И пельмени!
— Пачку пельменей категории «Г», в которых мяса меньше, чем совести у депутата, — кивнула Ирина. — И пиво себе. А я, извините, пиво не пью. Я ем мясо, овощи, творог. Которые покупаю я.
— Вам жалко для родного сына тарелки супа? — Света пошла с козырей. Это был её любимый аргумент. Манипуляция на материнских чувствах, уровень «Бог».
Ирина Павловна устало села в кресло.
— Тарелки не жалко, Света. Кастрюли жалко. Вы жрете, простите мой французский, как не в себя. Вчера я сварила борщ. Пять литров. ПЯТЬ! Где он?
— Ну… вкусно было, — буркнул Виталик.
— Я его варила три часа. Я планировала, что нам этого хватит дня на три. Вы сожрали его за ночь. И даже кастрюлю не помыли. Засохшая свекла, между прочим, от эмали оттирается только вместе с эмалью.
— Мы бы помыли! Потом! — воскликнула Света. — У меня просто маникюр свежий, мне нельзя в воде долго возиться.
— А у меня маникюр казенный, из кожи мамонта, мне можно, — кивнула Ирина.
Она встала.
— Значит так, дорогие мои «копильщики». С сегодняшнего дня вводится новый экономический порядок. НЭП. Полка в холодильнике — верхняя — моя. Нижние — ваши. Что купили — то и едите. Мои продукты не трогать. Готовите себе сами. Посуду за собой моете сразу. Не помыли — я складываю грязную вам на кровать.
— На кровать?! — взвизгнула Света. — Это негигиенично!
— А жрать мою колбасу по ночам — это гигиенично? — парировала Ирина. — И еще. Коммуналка делится на троих. Счетчик я переписала сегодня утром. В конце месяца жду вашу долю.
Виталик смотрел на мать так, будто у неё выросла вторая голова, причем в шляпе Наполеона.
— Мам, ты чего? У нас же каждая тысяча на счету! Мы хотели к лету на первый взнос набрать! Если мы будем покупать еду и платить за хату, мы ничего не отложим!
— А это, сынок, называется «взрослая жизнь», — улыбнулась Ирина Павловна улыбкой акулы, завидевшей серфингиста. — Добро пожаловать в реальность. Она кусается.
Ирина ушла на кухню, демонстративно достала из сумки пачку макарон (хороших, итальянских), кусок сыра и банку тунца.
— Я буду ужинать, — объявила она громко. — Паста с тунцом. Порция одна. Приятного мне аппетита.
Из комнаты донесся шепот:
— Она блефует, — уверенно сказала Света. — Попсихует и отойдет. Завтра же напечет пирогов, вот увидишь. Это у неё климактерическое, или магнитные бури. Старшее поколение, они же не могут не кормить. У них это в прошивке.
«В прошивке, говоришь?» — подумала Ирина, высыпая макароны в кипящую воду. — «Ну-ну. Посмотрим, как ваша чакра запоет, когда макароны закончатся».
Глава 2. Битва за кастрюлю
Первые два дня прошли в состоянии холодной войны. Молодые демонстративно питались дошираками и сосисками, запах которых напоминал химическую атаку времен Первой мировой. Ирина Павловна готовила себе маленькие, изысканные ужины: овощное рагу, куриную грудку на пару, салат из свежей капусты с ароматным маслом. Ела она на кухне, медленно, с книжкой в руках, наслаждаясь тишиной.
Виталик ходил кругами, как акула вокруг клетки с водолазом. Он втягивал носом ароматы маминой стряпни, заглядывал в кухню с видом побитого спаниеля, но молчал. Гордость — штука сильная, особенно когда её подогревает жена.
— Не проси у неё ничего! — шипела Света за стенкой. — Мы должны показать, что мы самостоятельные! Пусть ей станет стыдно! Она мать или ехидна?
Ирине стыдно не было. Ей было легко. Впервые за три месяца у неё в холодильнике лежал сыр, который никто не трогал. Это было пьянящее чувство свободы.
Но на третий день система дала сбой.
Ирина пришла с работы пораньше, в пятницу. У неё были планы: приготовить себе на выходные рассольник. Настоящий, с перловкой, с солеными огурчиками, на почечках. Она купила все ингредиенты, предвкушая процесс.
Зайдя на кухню, она замерла.
На плите, на её конфорке, в её любимой кастрюле для супа (толстостенной, нержавейка, подарок коллектива на 50-летие) что-то бурлило. Запах стоял специфический. Пахло вареной капустой, но не той благородной, что в щах, а какой-то сиротской, перепревшей.
У плиты стояла Света. В руке у неё был телефон, она что-то увлеченно читала.
— Света? — Ирина поставила пакеты. — Что происходит?
Света вздрогнула и обернулась. Вид у неё был боевой.
— Я готовлю, — заявила она. — Виталик просил домашнего. Я нашла рецепт в тиктоке. «Жиросжигающий суп из сельдерея и капусты». Это очень полезно и бюджетно.
— Я рада за Виталика и его жир, — медленно произнесла Ирина. — Но почему в этой кастрюле?
— А в какой еще? Та маленькая занята, там Виталик носки замачивал… ой, то есть, там вода отстаивается для цветов. А эта большая, удобная.
Ирина подошла к плите. Заглянула в варево. В мутной воде плавали крупные куски капусты, нечищеный лук (прямо с шелухой, «для цвета», видимо) и палки сельдерея, похожие на утопленников.
— Света, — голос Ирины дрогнул. — Ты лук не почистила?
— Там написано «положить луковицу целиком»! — огрызнулась невестка. — Я и положила. Шелуха — это витамины! Кверцетин! Вы вообще ничего в нутрициологии не понимаете.
— Я понимаю, что ты заняла мою кастрюлю своей… кверцетиновой похлебкой, когда я собиралась варить рассольник.
— Ну сварите завтра! — фыркнула Света. — Подумаешь, трагедия. Нам тоже есть надо. Вы же сказали — готовьте сами. Вот я и готовлю!
Ирина глубоко вздохнула. Вдох-выдох. Как учил доктор Курпатов. Не убивать. Убийство карается законом. Сидеть в тюрьме в пятьдесят восемь лет не хочется, там сквозняки и кормят плохо.
— Хорошо, — сказала она. — Вари. Но учти: если ты эту кастрюлю сожжешь, новую купишь с тех самых «накопленных». Немецкую. За семь тысяч.
Ирина развернулась и ушла в комнату. Рассольник отменялся. Пришлось довольствоваться бутербродами и валерьянкой.
Через час с кухни донесся вой Виталика.
— Светка! Это что?! Это можно есть?!
— Это полезно! — визжала в ответ Света. — Ешь! Я старалась! Я стояла у мартена!
— Это помои! Тут земля на луке!
— Это не земля, это минералы! Ты неблагодарная скотина! Я для кого экономию соблюдаю?!
Ирина Павловна лежала на диване, слушала эту перепалку и улыбалась. Первый акт воспитательной пьесы начался. «Голод — лучший повар», — гласит пословица. Но в случае со Светой, голод был еще и катализатором скандалов.
Вечером к ней постучался Виталик. Вид у него был несчастный.
— Мам… есть что-нибудь от желудка?
— Что, кверцетин не пошел? — не удержалась Ирина.
— Мам, не смешно. Меня мутит. Она туда еще имбиря накрошила кусками. Говорит, метаболизм разгоняет. У меня теперь метаболизм такой, что я боюсь от туалета отойти.
Ирина молча достала из аптечки «Мезим» и «Смекту».
— Держи. Дарю.
— Спасибо. Мам… а у тебя хлебушка нет? Просто хлеба. Без имбиря.
Ирина посмотрела на сына. Большой, лохматый, в растянутой футболке. В детстве, когда он болел, она варила ему куриный бульон и читала сказки. Сердце дрогнуло.
— На кухне, в хлебнице. Отрежь. И колбасы возьми кружочек. Но только один, Виталик! И чтобы Света не видела, а то она тебе еще лекцию про вред переработанного мяса прочитает.
Виталик просиял так, будто ему вручили «Оскар».
— Ты лучшая! Я мигом!
Он убежал, шлепая тапками. Ирина покачала головой. Слабая она женщина. Но ничего, завтра суббота. Завтра будет новый раунд. Света заикнулась про гостей. Подружки, карта желаний, пирог…
«Ох, Светочка, — подумала Ирина, засыпая. — Твоя карта желаний завтра столкнется с суровой реальностью моей карты возможностей. И боюсь, Мальдивы на ватмане тебе не помогут»...
Субботнее утро началось предательски мирно. Ирина Павловна, выспавшаяся и полная решимости, пила на кухне свой (теперь уже только свой) кофе и читала детектив. От молодых не было ни слуху ни духу, что её вполне устраивало. Она уже мысленно раскладывала по полочкам свой день: дочитать книгу, сходить в парикмахерскую подровнять стрижку, заглянуть к подруге Вале, а вечером посмотреть по телевизору фигурное катание под бокал сухого красного. Идеальный выходной пенсионера-интроверта.
Но, как говорится, человек предполагает, а Светочка располагает.
В одиннадцать часов дверь комнаты отворилась, и на пороге кухни появилась невестка. Свежая, как майская роза после утреннего полива. На лице — ни следа вчерашней «нутрициологической» битвы. Волосы уложены, на губах — блеск, наряд — легкий домашний сарафанчик, под которым угадывалась полная боевая готовность к приему подруг.
— Ирина Пална, доброе утро! — прощебетала она с такой сладостью в голосе, что у Ирины чуть не слипся детектив. — У вас такое солнечное настроение, я прямо чувствую ваши позитивные вибрации!
«Это не вибрации, деточка, это сарказм бурлит», — подумала Ирина, но вслух сказала лишь:
— И тебе не хворать.
Света порхнула к холодильнику, заглянула внутрь. На её полке было сиротливо: пол-упаковки сосисок и тот самый сельдерей, который не влез в «жиросжигающий суп». Она вздохнула, закрыла дверцу и повернулась к свекрови с заранее отрепетированной улыбкой «просительницы милостыни».
— Ирина Пална, я к вам с ма-а-аленькой просьбой, — она сложила ладошки лодочкой, как героиня японского аниме. — Вы же помните, ко мне сегодня девочки придут? Человек пять, мы будем карту желаний делать, визуализировать успех. Это очень важно для моей карьеры коуча по женской энергии.
— Помню, — кивнула Ирина, переворачивая страницу. — И что?
— Ну… они придут голодные, после йоги. А заказывать еду — это такая прорва денег, вы же знаете. А мы же экономим каждую копеечку, на наше гнездышко! — тут Света сделала большие, честные глаза.
Ирина молчала, предчувствуя, куда дует ветер. И ветер этот пах капустой и майонезом.
— В общем, я подумала… раз уж вы всё равно дома, всё равно же будете себе что-то готовить… Вы не могли бы испечь ваш фирменный пирог с капустой? Он у вас такой воздушный получается! Девчонки будут в восторге! И, может, салатик какой-нибудь легкий? «Цезарь», например? У вас так сухарики хрустят волшебно! А то у меня от готовки энергия падает, я потом визуализировать не смогу.
Наступила тишина. Было слышно, как тикают часы на стене и как в голове Ирины Павловны с грохотом рушится плотина терпения.
Она медленно закрыла книгу, положила её на стол. Сняла очки. Посмотрела на Свету долгим, изучающим взглядом, каким смотрят на особо редкий экземпляр насекомого под микроскопом.
— Светочка, деточка, — ласково, почти шёпотом начала Ирина. — А ты не приболела? Головой о косяк не ударялась? Может, тебе к врачу?
Улыбка сползла с лица невестки.
— В смысле? — не поняла она.
— В прямом. Пирог с капустой — это два часа времени. Тесто поставить, капусту нашинковать, потушить, начинку остудить, пирог слепить, испечь, потом противень отдраить. «Цезарь»? Курицу замаринуй, обжарь. Соус — это желтки, горчица, масло, анчоусы. Салат помой, высуши. Сухарики натри чесноком и подсуши в духовке. Сыр натри. Пармезан, кстати, стоит тысячу рублей за несчастный кусочек. Это тебе не «жиросжигающий суп» из шелухи сварить. Это работа. И немаленькая.
— Но… вы же все равно дома сидите! Вам же несложно! — Света начала терять самообладание.
— Мне несложно, — согласилась Ирина. — Мне обидно.
На шум из комнаты выполз заспанный Виталик.
— Мам, ну чего ты опять начинаешь? — заныл он с порога. — Ну испеки пирог, жалко тебе, что ли? Люди в гости придут, неудобно же. Тесто поставила, в духовку сунула — и все дела.
И вот это «все дела» стало последней каплей. Той самой, что переполняет чашу и превращает милую женщину в фурию.
Ирина Павловна встала. Выпрямилась. И голос её, обычно спокойный, зазвенел, как натянутая струна.
— Я вашей семейке не бесплатный повар! Сами пусть готовь! — каждое слово падало, как удар молотка. — Я с работы прихожу, ноги отваливаются, а мне что? «Мам, дай, мам, принеси, мам, испеки»! Вы хоть раз за три месяца спросили, есть ли у меня деньги на ваш «Цезарь»? Хоть раз по своей воле картошку почистили? «Ресурс» у них, видите ли! «Энергия падает»! А у меня ресурс где?! В тумбочке? Он не кончается, по-вашему?!
Она сорвала с крючка свой старенький передник в горошек и швырнула его на стул.
— Всё! Лавочка закрыта! Кафе «У Ирины» объявляет бессрочный санитарный день по причине полного выгорания шеф-повара!
— Но гости! — пролепетала Света, бледнея на глазах. — Они уже едут! Что я им скажу?
— А гостям своим скажи, что вход со своим бутербродом. Или закажи им пиццу на свои «накопленные». А ещё лучше, — Ирина указала на кастрюлю с остатками вчерашнего варева, — угости их своим кверцетиновым супом. Скажи, что это детокс-программа от модного коуча. Может, купят.
Ирина Павловна, не говоря больше ни слова, прошествовала в свою комнату. Молодые остались стоять посреди кухни в полном оцепенении, как два столба на пустыре.
Через десять минут Ирина вышла. Она была в своем лучшем выходном костюме — брюки и элегантный жакет. Губы подкрашены, в руках — сумочка.
— Ты куда? — ошарашенно спросил Виталик, глядя на это преображение.
— В санаторий, — отчеканила Ирина. — Однодневный. К тете Вале на дачу. У неё там баня заказана, шашлык маринуется, и, главное, — Ирина сделала паузу, — никаких голодных родственников на шее.
Она обула туфли на небольшом каблучке.
— Ключи у вас есть. Еда — в магазине. Совесть — ищите в Гугле, говорят, помогает. Вернусь завтра вечером. Если что-то сгорит, звоните 01.
Хлопнула входная дверь, и в замке дважды провернулся ключ. С той стороны.
В квартире повисла звенящая тишина. Света и Виталик переглянулись.
— Она блефует, — неуверенно сказала Света. — Сейчас вернется. Постоит на лестнице и вернется.
— Не вернется, — мрачно ответил Виталик, который знал свою мать лучше. — Если она надела «парадный» костюм, это конец света. Локальный.
Через полчаса начали собираться подруги. Пять веселых, щебечущих девиц в лосинах и с ковриками для йоги под мышкой. Они ворвались в квартиру, ожидая увидеть накрытый стол, а увидели растерянную Свету и пустую кухню.
— Светик, привет! А где пироги? Пахнет так… никак, — протянула одна из подруг, самая бойкая.
Свете пришлось врать. Про внезапный приступ мигрени у свекрови, про то, что все отменяется, но можно заказать пиццу. Настроение у всех тут же скисло. Карта желаний клеилась вяло, под унылое жевание самой дешевой «Маргариты», на которую кое-как наскребли мелочью. Подруги ушли рано, оставив после себя гору коробок и ощущение тотального провала.
Субботний вечер и всё воскресенье превратились для Виталика и Светы в персональный бытовой ад.
Сначала выяснилось, что в доме закончился весь растворимый кофе и чай в пакетиках. Пришлось пить воду из-под крана.
Потом Виталик решил сварить пельмени. Он высыпал их в холодную воду, и они превратились в одну большую, склизкую массу теста с редкими вкраплениями чего-то серого.
Света попыталась пожарить сосиски, но забыла налить масла, и они намертво прилипли к сковородке, оставив на ней черный, пахнущий горелым пластиком след. Сковородку пришлось отмачивать.
К вечеру воскресенья закончилась туалетная бумага. Это стало последней каплей.
— Я не могу так жить! — рыдала Света, сидя на кровати. — Это не жизнь, а выживание! Этот быт, эти кастрюли, эта вонючая картошка! Он убивает мою женскую энергию! Я еду к маме!
Она собрала небольшую сумку (только самое необходимое: маски для лица, ноутбук и шелковую пижаму) и уехала, хлопнув дверью не менее эффектно, чем свекровь.
Виталик остался один. В грязной квартире, с горой немытой посуды и урчащим от голода животом. Он побродил по комнатам, заглянул в холодильник матери. Там, на её полке, всё было идеально: контейнеры с едой, сыр в пергаменте, масло в масленке. Но он не посмел взять. Впервые в жизни он почувствовал себя не сыном, а чужим, нашкодившим квартирантом.
От безысходности он решил совершить подвиг — приготовить жареной картошки. Он почистил её (кое-как, оставляя «глазки»), нарезал кривыми ломтями и высыпал на ту самую сковородку, которую пыталась отмыть Света. Картошка мгновенно почернела.
Ирина Павловна вернулась в воскресенье в девять вечера. Она была отдохнувшая, румяная, пахла баней, дымком и чем-то неуловимо-победоносным.
В квартире было подозрительно тихо. На кухне её ждала картина: раковина была пуста (явно кто-то совершил над собой усилие), но на плите стояла сковорода с чем-то обугленным, а в воздухе витал запах гари.
Из комнаты вышел Виталик. Помятый, с красными глазами.
— Привет, мам, — тихо сказал он.
— Привет, сынок, — спокойно ответила Ирина, снимая пальто. — Что, война была? Кто победил?
— Картошка победила, — мрачно признался Виталик. — И здравый смысл. Мам… ты прости нас. Мы… оборзели.
Он сел на табуретку, опустив голову.
— Я тут сел, посчитал… Если мы будем сами покупать еду, даже самую простую, платить за квартиру, за интернет… то на ипотеку мы накопим… никогда. Или к моей пенсии. Я не думал, что… всё так дорого.
Ирина молча поставила на стол пакет. Достала оттуда банку маринованных грибочков от тети Вали, контейнер с остатками шашлыка и ломоть домашнего хлеба.
— Дошло, значит, — сказала она, ставя чайник.
— Дошло, — кивнул Виталик. — Я работу вторую искать буду. Нормальную. И со Светой поговорю. Так жить нельзя. Это не экономия, это паразитизм какой-то получается.
— А где Света? — спросила Ирина, хотя уже догадывалась.
— У мамы. «Восстанавливает ресурс». Сказала, быт не для неё.
Ирина хмыкнула. Она нарезала хлеб, поставила на стол тарелку с шашлыком и грибами.
— Садись, — кивнула она сыну. — Чай пить будем. Гуманитарная помощь пострадавшему в кулинарной битве. Но учти, Виталик, это разовая акция. С завтрашнего дня наш НЭП снова в силе.
Сын поднял на неё благодарные глаза. Он ел шашлык так, словно не видел мяса год. А за окном шел мелкий осенний дождь, и на кухне было тепло и уютно.
Ирина Павловна смотрела на своего повзрослевшего за два дня сына и думала, что иногда шоковая терапия — самый действенный метод воспитания. Чтобы человек начал ценить горячий суп и чистую тарелку, ему нужно хотя бы раз остаться один на один с горой грязной посуды и пригоревшей картошкой.
— Кстати, — сказала она, когда Виталик допил свой чай. — В следующий раз, когда Света захочет «Цезарь», пусть сначала купит пармезан и анчоусы. А я, так и быть, рецепт соуса подскажу. Бесплатно. Но только рецепт...