Екатерине было тридцать восемь лет, но порой она чувствовала себя намного старше. Не от возраста, а от усталости, накопившейся за годы семейной жизни. Дом, работа, ребёнок, счета — всегда какие-то "надо" и "нужно".
Жили они с мужем Владимиром в трёхкомнатной квартире в панельном доме. Не богато, но и не бедно. Екатерина работала главным бухгалтером в небольшой фирме, зарплату получала приличную по их меркам. Владимир трудился менеджером по продажам, часто говорил, что на работе ад, но домой приносил меньше, чем она.
Семилетняя дочь Полина была их поздним и долгожданным ребёнком. Сын от первых лет брака уехал учиться в другой город, приезжал нечасто. Полина же жила с ними, ходила в школу, в кружок рисования и очень любила мать.
К Екатерине девочка тянулась больше, чем к отцу. Не потому, что Владимир был плохим — просто он всё чаще был занят собой: телефоном, телевизором, какими-то своими делами.
Екатерина была из тех женщин, которые держат всё на себе, но не жалуются: вставала раньше всех, готовила завтрак, собирала дочку в школу, успевала сдать отчёты, забежать в магазин, приготовить ужин, проверить уроки. Вечером падала с ног, но находила силы дочке книжку почитать, Владимира выслушать, пусть и вполуха.
Последний год Екатерина заметила: что-то в их жизни сместилось. Не громко, не резко, а вроде бы тихо, но ощутимо.
Владимир стал всё чаще задерживаться. Мог позвонить: "Я поздно, не жди с ужином, у нас совещание". Приходил ближе к одиннадцати, от него пахло не только офисом и табаком, но и лёгкими духами — явно не её.
Телефон он теперь не бросал на тумбочку, как раньше, а носил с собой даже в ванную.
Екатерина делала вид, что не замечает. И не потому, что ей всё равно, а потому, что страшно было лишний раз тронуть тонкую плёнку их семейного мира. "Может, и правда работа? — думала она. — Сейчас везде трудно. Может, я придираюсь?"
Иногда, укладывая Полину спать, Екатерина ловила на себе внимательный взгляд дочери. Девочка будто хотела что-то сказать, но каждый раз замолкала и просто крепче прижималась к матери.
Однажды вечером, когда они втроём ужинали, Владимир вдруг заговорил необычно бодро:
"Кать, слушай, тут такая штука". — Он отодвинул тарелку и посмотрел на неё чуть приподнятой бровью, как умел, когда хотел понравиться. — "У нас с тобой скоро годовщина — четырнадцать лет, между прочим, как живём вместе".
Екатерина улыбнулась, поставила ему свежий чай: "Помню. Куда ж я денусь?"
"Так вот..." — Он довольно хлопнул ладонью по столу. — "Я решил, что в этом году подарок тебе нужен особенный. Ты у нас пашешь как трактор — и дома, и на работе. Устала уже, честное слово, видно по тебе".
Она слегка покраснела: "Да нормально..." — "Ненормально, — перебил он, но мягко. — Поэтому..."
Он поднялся, вышел в комнату и вернулся с конвертом. Положил перед ней: "Открывай".
Екатерина осторожно развернула бумагу. Внутри — яркий буклет: море, пальмы, лазурь, пакет документов, билеты, ваучер в отель.
"Путёвка?" — не поверила она. "Не просто путёвка". — Довольный Владимир откинулся на спинку стула. — "Неделя на море, хороший отель, всё включено".
"Нам?" — машинально спросила Екатерина. "Тебе, — он сделал ударение. — Лично".
"Одна?" — Екатерина подняла на него глаза. "Одна. А что тут такого? — он развёл руками. — Я не могу вырваться, ты же знаешь — начальство на ухо садится, планы, отчёты. А ты? Ты же сама сто раз говорила: вот бы неделю побыть одной, чтобы никто не дёргал. Вот я и сделал". — Он улыбнулся. — "Ты это заслужила, Кать. Улетишь, отдохнёшь, полежишь на пляже, выспишься, вернёшься обновлённая".
Екатерина повертела в руках билет, заглянула в буклет — там всё выглядело очень красиво.
"Это ж сколько стоит?" — только и сказала она. "Не думай об этом, — отмахнулся Владимир. — Обо всём уже договорился, всё оплачено".
Сбоку — тихий голос Полины: "Мама в самолёте полетит?"
"Да, доченька, — окинул её взглядом Владимир. — Мама в самолёте полетит на тёплое море, а ты с папой здесь побудешь. Правда, Полинка?"
Девочка резко потупилась в тарелку.
Екатерина машинально погладила её по голове: "Посмотрим. Надо на работе спросить, отпустят ли".
"Я всё уже узнал, — улыбнулся Владимир. — Твой директор в курсе, я ему звонил, сказал, что у жены юбилей. Он разрешил, даже порадовался".
Екатерина удивлённо подняла брови. Её директор действительно упоминал, что неплохо бы ей отдохнуть. Пазл складывался, но внутри всё равно оставался непонятный холодок.
"Какой-то он слишком старательный, — мелькнуло. — Сам всё узнал, всё оплатил, всех предупредил".
Она проглотила эту мысль, улыбнулась в ответ: "Ну спасибо. Правда, не знаю, заслужила ли..." — "Заслужила, — твёрдо сказал он. — Очень даже".
Дни до вылета прошли как в тумане. Екатерина собирала чемодан, выбирала купальник, купила лёгкое платье, шляпу. Полина всё время крутилась рядом:
"Мам, ты надолго уедешь?" — "На неделю всего, солнышко". — "А я без тебя как?" — "С папой. Он тебе всё купит, всё приготовит".
Екатерина улыбалась: "Я буду звонить каждый день".
Полина мяла в руках свой любимый розовый резиновый мячик, который всегда носила по квартире: "А если папа забудет мне кашу сварить?"
"Не забудет", — автоматически ответила Екатерина, хотя сама в это не очень верила. Владимир не особо любил хозяйственные дела.
Накануне вылета Екатерина уложила Полину спать, как обычно: почитала сказку, почесала спинку, поцеловала в лоб. Уже собиралась выходить из комнаты, как дочка позвала её шёпотом: "Мам..."
Екатерина вернулась, присела на край кровати: "Что, зайчик?"
Полина оглянулась на дверь, потом подтянула маму ближе и горячо зашептала в ухо: "Мам, не уезжай".
Екатерина удивилась: "Почему, Поля? Я же вернусь".
Дочка покачала головой, глаза наполнились слезами: "Не уезжай. У папы есть тётя. Он говорит, что любит её, и говорит ей по телефону, что когда ты улетишь на море — они всё заберут. Все твои деньги".
У Екатерины внутри что-то оборвалось.
"Что ты говоришь, Полина?" — прошептала она, стараясь, чтобы голос не задрожал. "Ты откуда знаешь?"
Дочка всхлипнула: "Я ночью в туалет ходила, а папа в кухне разговаривал. Я тихо шла, он думал, что я сплю. Он сказал: 'Только потерпи, она скоро улетит, тогда все её карточки наши будут'. А тётя в телефоне смеялась".
"И ещё..." — Полина замолчала, потом добавила ещё тише. — "Он спрашивал меня, где ты бумажки свои держишь. Я сказала, что не знаю, но он смотрел в шкаф, где у тебя сверху папка".
Екатерина медленно выпрямилась. Знакомый шкаф с папками стоял в их спальне — там были её договоры по вкладам, копии документов, всё, что она считала важным. Она обычно не думала, что кто-то туда полезет.
"Полина, — тихо сказала она, — ты никому больше это не рассказывай. Ни папе, никому. Хорошо?"
Дочка часто закивала: "Я только тебе".
Екатерина обняла её, почувствовав, как дрожит детское тело: "Всё будет хорошо, солнышко. Я рядом, я никуда не исчезну. Спи".
Полина наконец уснула, всхлипывая во сне. Екатерина сидела рядом ещё долго, глядя в темноту. Голова гудела, как колокол.
С одной стороны — слова ребёнка: семь лет, фантазия. С другой — все мелкие странности последних месяцев: задержки, телефон, путёвка одной.
"Если Полина придумала — это страшно, — думала Екатерина. — Но ребёнок такое вряд ли выдумает. Она же конкретные слова повторила, и про шкаф".
Она тихо вышла из комнаты, закрыла дверь и ушла на кухню, налила себе чаю, но руки так дрожали, что чашка постукивала о блюдце.
Сидела до глубокой ночи, перебирая в мыслях всё, что было за последние годы. В какой момент Владимир стал чужим? Когда он перестал спрашивать, как прошёл её день? Когда стал раздражаться, если она просит помочь? Когда впервые спрятал телефон под подушку?
Под утро Екатерина приняла решение.
Утром Владимир был необычно обходителен: помог донести чемодан до машины, проверил документы, повторил по дороге: "Кать, ты только не волнуйся — всё будет хорошо. Вылет нормальный, отель отличный. Я сам в интернете смотрел".
Екатерина кивала, делая вид, что слушает, а сама мысленно прокручивала другие действия: звонок в банк, в офис, ещё кое-кому.
У стойки регистрации он обнял её, взял за плечи: "Ты только отдыхай, не думай ни о чём. Я с Полей справлюсь". — Он поцеловал её в щёку. — "Буду скучать", — сказал привычным тоном.
Екатерина посмотрела ему в глаза: "Я тоже".
Развернулась и пошла к контролю, но не к тому контролю, что ведёт к самолётам. Она прошла в общий зал, вышла к входу, спокойно спустилась на первый этаж и вышла на улицу.
На стоянке остановилось такси.
Полчаса назад она написала сообщение одному человеку, с которым познакомилась ещё при оформлении вкладов и недвижимости — юристу, с которым пару лет назад советовалась по поводу наследства.
"Если вдруг что-то серьёзное — звоните", — сказал он ей тогда.
Сейчас она не звонила — написала коротко: "Нужно срочно проконсультироваться. Вопрос семьи и денег".
Он ответил: "Могу принять сегодня".
Екатерина села в такси и назвала адрес не моря, а его офиса.
Юрист Михаил Петрович был невысоким седым мужчиной с усталыми, но добрыми глазами. Он выслушал Екатерину, не перебивая, только иногда задавая уточняющие вопросы.
"Значит так, — подытожил он, когда она рассказала и про путёвку, и про слова Полины, и про шкаф с документами. — На данный момент это только ваши подозрения и слова ребёнка, но игнорировать такое нельзя".
Он открыл папку с прежними документами: "Вы ко мне уже обращались — я помню. Квартира оформлена на вас и мужа в совместную собственность. Есть вклад на ваше имя, накопительный счёт, страховка, карты на вас".
"Да, — кивнула Екатерина. — Зарплатная и ещё одна накопительная. Муж знает только про зарплатную, но дочка говорит, что он искал бумажки".
"Мог догадаться", — спокойно сказал Михаил Петрович.
"Смотрите. Первое, что вы делаете сегодня — идёте в банк и меняете пин-коды, лимиты, при желании вообще перевыпускаете карты. Можно временно заблокировать доступ по интернету". — Он взял ручку, написал на листке. — "Второе: все важные документы, оригиналы — забираете из дома. Паспорт, свидетельство, договоры по вкладам, всё, что касается вашего имущества. Оставляете только копии, оригиналы кладёте в банковскую ячейку или хотя бы держите пока у меня в сейфе, если так спокойнее. Понимаете?"
Он посмотрел на неё внимательно: "Даже если муж решит переписать всё на себя — без вас и ваших подписей это юридически почти невозможно. Но проблемы устроить можно. Лучше не давать такого шанса".
Екатерина слушала, кивала. Постепенно тревога внутри превращалась в собранность.
"А если он начнёт шарить по шкафам, думая, что меня нет дома?" — спросила она.
"Это его право — ходить по своей квартире, — спокойно заметил юрист. — Но ломать ваш личный сейф, например, без согласия — уже нехорошо".
"У меня нет сейфа", — тихо заметила Екатерина.
"Можно купить небольшой, — предложил он. — Но можно и иначе. Поставьте в комнате простую камеру наблюдения — есть недорогие, через телефон всё видно. Если вам дочь говорит правду и он попытается вместе с кем-то лазить по вашим бумагам — вы хотя бы увидите своими глазами, что там происходит".
Он немного помолчал и добавил: "Екатерина, вы не обязаны прямо сейчас подавать на развод, но вы обязаны себя защитить, особенно если у вас на руках ребёнок".
Она вздохнула: "Я не хотела никакого развода. Я хотела жить спокойно".
"Бывает, что спокойствие приходится отстаивать", — мягко сказал он. "Вы уже сделали важный шаг — не закрыли глаза. Теперь главное — действовать не с горяча, а с головой".
Они договорились: Екатерина сегодня же идёт в банк, потом домой забрать документы. Михаил Петрович пообещал к завтрашнему дню подготовить базовый пакет на случай, если понадобится быстро подать заявление о разводе и разделе имущества.
"А что, если я ошибаюсь? — спросила Екатерина на прощание. — Что если всё это моя фантазия, надуманная тревога?"
Юрист пожал плечами: "Тогда вы просто поменяете пин-код и переложите документы. Хуже от этого не станет".
Ближе к вечеру Екатерина вошла в свою квартиру, как в чужую. Полина была у соседки — она попросила подержать девочку до вечера, сославшись на срочные дела. Владимир, по идее, был на работе.
В квартире было тихо.
Екатерина быстро открыла свой шкаф, достала папку с документами — всё было на месте. Она сложила оригиналы в плотный конверт, оставив в папке копии. Потом достала с антресолей старую сумку, куда когда-то складывала медицинские выписки. Теперь туда отправились бумаги, пара банковских карт, пара ювелирных украшений, которые ей дороги.
Сумку она поставила в коридоре, чтобы утром отвезти к юристу.
Потом прошла по комнатам, остановилась в спальне. Именно здесь, по словам Полины, Владимир искал её папки.
"Ты хочешь заглянуть ко мне в жизнь, когда меня нет дома? — подумала она. — Хорошо. Я тоже хочу посмотреть, чем ты живёшь, когда меня нет дома".
Екатерина достала из ящика стола небольшую веб-камеру, которую сын когда-то оставил. Позвонила ему, попросила помочь настроить через интернет. Саша объяснил, как подключить камеру к ноутбуку и телефону, чтобы можно было наблюдать удалённо — ничего сложного.
"Ма, а чего тебе камера?" — спросил он. "Да так, — ответила Екатерина. — Хочу проверить одну мысль".
Сын промолчал, но в конце сказал: "Ты береги себя, ладно?"
Камеру Екатерина спрятала на шкафу, направив на дверцу и кровать. Со стороны её почти не было видно.
Вечером она позвонила Владимиру: "Я добралась, — сказала. — Всё нормально".
Он ничего не заподозрил: "Ну вот и отлично, я рад. Завтра закинь мне фотку моря, а то не верится, что выбрались". — "Хорошо", — ответила Екатерина.
Телефон они отключили.
Владимир был уверен, что жена в чужом городе, в гостинице. Екатерина же ночевала у Веры, своей двоюродной сестры, которая жила в соседнем районе и давно звала её в гости.
Ничего лишнего говорить не стала — только принесла с собой сумку и попросила пару дней пожить.
Вера, женщина строгая, но мудрая, лишь посмотрела внимательно и сказала: "Ладно. Расскажешь, когда сможешь".
Первый день прошёл тихо. Вечером Екатерина открыла на телефоне приложение с камерой — в их спальне было пусто. Она даже смутилась: "Может, я совсем накрутила себя?"
Второй день был похож на первый. Владимир сообщил, что у него завал по работе, домой вернётся поздно. Камера показывала лишь темноту — несколько раз в кадр попадала дверь. Видимо, Владимир заходил переодеться, брал одежду, уходил. Никаких посторонних.
"Будем надеяться, что Полина всё-таки перепутала, — думала Екатерина. — Может, и правда ночной звонок был о работе, а ребёнок напридумывал".
На третий день Екатерина снова включила камеру. Поначалу в кадре было пусто. Потом показалась спина Владимира — он прошёл, вынул из шкафа рубашку, ушёл.
Минут через двадцать кто-то снова вошёл в спальню. Владимир. На этот раз он был не один — за ним показалась стройная женщина в коротком светлом платье. Лицо видно не было — камера сверху, но фигура говорила сама за себя.
"Вот, — послышался голос Владимира. — Здесь у неё всё. Она думает, что я не знаю".
Екатерина сидела на табурете в кухне у Веры, сжимая телефон так, что побелели пальцы.
"Не задерживайся, — услышала она женский голос. — Мне ещё обратно ехать". — "Да ладно тебе". — Владимир нервно хохотнул. — "Сейчас мы быстро, она далеко".
Он подошёл к шкафу, дёрнул дверцу, достал папку, пролистал: "Чёрт! Оригиналы она, кажется, убрала. Одни копии".
"Ты говорил, у неё какие-то бумаги были? — недовольно сказала женщина. — Про вклад, про страховку?" — "Были, — раздражённо бросил Владимир. — Значит, перевезла. Но карта с деньгами всё равно где-то здесь".
Он начал рыться в верхних полках, в бельевых ящиках. Женщина стояла рядом, заложив руки за спину.
Екатерина чувствовала, как в груди поднимается волна — не истерики, а какой-то холодной решимости.
"Вера!" — позвала она.
Сестра вошла на кухню, увидела её лицо, только коротко сказала: "Так. Берём сумку, документы, я вызову такси".
"Надо бы ещё одного человека прихватить", — тихо сказала Екатерина, набирая номер Михаила Петровича.
К тому времени, как они подъехали к дому, в голове у Екатерины было странное спокойствие. Она уже увидела всё, что боялась увидеть. Дальше надо было просто поставить точку.
Михаил Петрович встретил их во дворе. С ним был участковый — невысокий мужчина с неприметным лицом.
"На всякий случай, — сказал юрист. — Если ваш супруг решит вести себя некорректно. И потом — у нас уже есть запись, как он с чужой женщиной роется в ваших личных вещах. Это хоть какая-то страховка".
Екатерина кивнула.
Они поднялись на их этаж. Дверь была закрыта изнутри, но звуки за ней доносились: шаги, шорохи, тихий смех.
Екатерина достала ключ, вставила в замок, на секунду задержала руку, потом повернула.
Дверь открылась резко.
В прихожей Владимир стоял с какой-то её сумкой в руках. Рядом — та самая женщина из кадра. Они оба замерли, как школьники, застуканные за чём-то запретным.
"Кать..." — выдохнул Владимир. "Ты как?..."
Екатерина спокойно зашла, пропуская вперёд юриста и участкового: "Как видишь — не на море. Далеко уехать не успела".
Женщина в светлом платье побледнела, сделала шаг назад: "Я, пожалуй, пойду..." — пробормотала она.
Участковый спокойно загородил ей путь: "Не торопитесь, гражданка. Возможно, вы нам пригодитесь как свидетель".
"Да что тут?!" — Владимир попытался собраться. — "Вы вообще кто?!" — рявкнул он на юриста и полицейского.
"Я тот, кого ваша жена заранее предупредила, — спокойно ответил Михаил Петрович. — Мы здесь на законных основаниях".
Екатерина вошла в спальню, где всё ещё была распахнута дверца шкафа, папка валялась на кровати, бельевой ящик был выдвинут.
"Ну что? — тихо сказала она. — Ищешь мои деньги?"
Владимир зашёл следом, всё ещё держа её сумку: "Кать, ты не так поняла! — заговорил он быстро. — Я... я просто хотел кое-что проверить..."
"С любовницей?" — мягко уточнила Екатерина.
Женщина вспыхнула: "Я не любовница!" — "Да вы вообще не имеете права..." — начал Владимир, но участковый поднял руку: "Гражданин, поосторожнее с выражениями. Жена имеет право войти в собственную квартиру и спросить, что вы тут делаете с посторонним человеком, когда она якобы на отдыхе".
Михаил Петрович достал из папки планшет, включил видео. На экране — только что отснятая запись: Владимир и женщина входят в спальню, разговор, шкаф, папка.
"Если вам кажется, что слова девочки — фантазия, — спокойно сказал юрист, — то вот у нас уже есть факт. Вы совместно вскрываете её личные вещи в отсутствие хозяйки и обсуждаете её вклады".
Владимир побледнел: "Ты за мной следила?!" — выдавил он.
"Я защищала себя и ребёнка, — ответила Екатерина, — после того как узнала, что у моего мужа есть планы на мои деньги".
Она подошла ближе, забрала из его рук сумку: "Вообще-то мы четырнадцать лет вместе жили. И я много чего терпела и не замечала. Может быть, и это бы стерпела, если б не одно 'но'".
Она посмотрела ему прямо в глаза: "Ты втянул в свою грязь нашу семилетнюю дочь. Она слышала ваши разговоры, она плакала ночами, боялась, что мама уедет, а её семейные деньги заберут чужие люди".
Владимир опустил глаза: "Не драматизируй..." — буркнул он. Но уверенности в голосе уже не было.
"Драматизируешь здесь ты, — спокойно ответила Екатерина. — Я пришла за фактом. Факт есть. Дальше будем разговаривать через бумаги".
Михаил Петрович положил на стол конверт: "Здесь предварительное заявление о разводе и перечень имущества. Екатерина Владимировна не торопится, но, как вы понимаете, после того, что мы увидели — доверия к вам больше нет".
Женщина в светлом платье резко вздохнула: "Ты говорил, что у вас всё давно кончено! Что вы как соседи!"
"У нас и правда многое кончилось, — тихо сказала Екатерина, глядя на неё. — Но юридически мы до сих пор муж и жена. И деньги, которые ты рассчитывала увидеть, принадлежат мне и нашему ребёнку. Не вам".
Женщина замяла подол платья, потом неожиданно выпрямилась: "Владимир, я поеду. Разбирайся сам". — Кивнула Екатерине: "Простите".
Она вышла в коридор. Участковый уже не стал её задерживать.
В квартире повисла тяжёлая тишина.
"И что теперь? — хрипло спросил Владимир. — Ты так просто всё перечеркнёшь?"
Екатерина посмотрела на шкаф, на папку, на сумку: "Не я перечеркнула. Это ты попробовал перечеркнуть меня — четырнадцать лет меня рядом, мою работу, моё доверие".
Она чуть улыбнулась — устало, но без злобы: "Знаешь, я с детства люблю порядок — на работе, в бумагах, в голове. Сейчас я просто навожу порядок в своей жизни".
Михаил Петрович поднялся: "Мы не будем сейчас устраивать допрос. Все юридические вопросы обсудим отдельно".
Екатерина внимательно посмотрела на Владимира: "У тебя будет время подумать, как ты хочешь дальше жить — со мной или без меня. Это уже второй вопрос. Первое: я больше не буду той тихой женщиной, которая ничего не видит и только крутится на кухне. Я человек, и у меня есть права".
Она взяла сумку, папку, вышла в коридор: "Где Полина?" — спросила уже у дверей.
"У соседки..." — пробормотал Владимир.
"Я заберу её к Вере, — спокойно сказала Екатерина. — Ты можешь позвонить дочери завтра, но больше, пожалуйста, не обсуждай мои деньги в её присутствии. Это последнее, о чём прошу по-человечески".
Она вышла, прикрыв за собой дверь.
Полину забрали у соседки. Девочка кинулась к матери, обняла и не отпускала долго: "Ты не улетела?!"
"Нет, — ответила Екатерина, глядя её по голове. — Я подумала и решила, что сейчас мне важнее быть с тобой".
Они переехали на несколько дней к Вере. Екатерина не скрывала от сестры ни слёз, ни горечи, ни своего стыда за то, что долго закрывала глаза.
Вера, выслушав её, только сказала: "Ты всё правильно сделала — не стала лететь, когда душа кричит: 'Стой!' Послушала ребёнка. Это самый верный советчик".
В следующие дни Екатерина с Михаилом Петровичем оформляли бумаги, уточняли счета, составляли список имущества, писали заявления.
Владимир несколько раз звонил, просил встретиться, говорил, что всё понял, сошёл с ума, не знает, зачем полез.
Екатерина пообещала поговорить, но только в присутствии юриста.
Когда они сели втроём за столом в офисе Михаила, Владимир выглядел постаревшим: "Я не ожидал, что ты вот так..." — начал он.
"Я тоже многого не ожидала", — спокойно ответила Екатерина.
Он опустил глаза: "Мне казалось, ты никуда не денешься. Ты всегда всё терпела, всё прощала".
Екатерина кивнула: "Я и сейчас не собираюсь мстить. Я хочу спокойно развязать узел, который мы сами завязали".
Михаил Петрович изложил условия: раздел имущества пополам, квартира либо продаётся, либо Владимир выкупает её долю, либо наоборот. Вклады, карточки и прочее — в соответствии с законом.
"Мне ничего лишнего не надо, — сказала Екатерина. — Только то, что по праву моё и дочери".
Владимир вздохнул: "Я соглашусь. Понимаю, что сам довёл до этого".
Потом он взглянул на Екатерину и добавил: "Ты когда-нибудь сможешь меня простить?"
Она задумалась: "Возможно. Но не для того, чтобы жить вместе — для того, чтобы спокойно смотреть на своё прошлое".
Прошло несколько месяцев. Бумаги были подписаны, квартира продана. Екатерина с Полиной переехали в небольшую, но светлую двушку поближе к школе и к Вере.
Жизнь постепенно входила в новое русло. Не стало мужских тапочек у порога, чужого телефона на тумбочке, постоянного напряжения в воздухе. Зато появилось больше тишины, больше времени на себя и на Полину.
Иногда вечерами Полина спрашивала: "Мам, а папа нас любит?"
Она отвечала честно: "По-своему — да. Просто взрослые иногда очень глупо поступают".
"А я правильно сделала, что сказала тебе?"
Екатерина крепко прижимала её к себе: "Ты сделала самое правильное из всего, что могла. Ты спасла маму и себя тоже".
Девочка улыбалась и спокойнее засыпала.
Екатерина больше не оглядывалась назад с болью. Прошлое было — там было и хорошее, и тяжёлое. Но главное, она теперь знала: одна тихая фраза семилетнего ребёнка может быть важнее тысячи красивых обещаний взрослого.
И в тот момент, когда муж подарил ей путёвку на море одной, судьба действительно дала ей дорогу.
Только Екатерина выбрала не самолёт и чужой берег, а такси до адвоката и путь к собственной честной жизни.