Ксения проснулась ещё до будильника. В комнате было темно. За окном шуршал по стеклу мелкий дождь. Где-то во дворе уже привычно залаяла соседская собака. Она нащупала на тумбочке телефон, посмотрела на время и тихо вздохнула. Вставать пора, а сил как будто и нет. Живот тянул, спина ныла, ноги за ночь опять отекли.
Беременность подходила к концу. Врачи обещали роды со дня на день, но даже эта мысль радости почти не приносила. Усталость перекрывала всё.
Из кухни донёсся глухой стук — значит, свекровь уже встала. Потом хлопнула дверца шкафа, заскрипел табурет. Ксения на автомате спустила ноги с кровати, поднялась и, опираясь о стену, вышла в коридор.
"Доброе утро!" — попыталась она улыбнуться.
Валентина Ивановна, невысокая плотная женщина с вечным недовольством на лице, даже не обернулась: "Утро! — буркнула она, разливая по кружкам чай. — Такой расход воды с твоими ваннами по вечерам. Вот и утро потом дорогое".
Ксения промолчала. "Ванны по вечерам" — это был тазик с тёплой водой, куда она ставила ноги, чтобы хоть немного снять отёки. Но спорить не хотелось.
На кухню вошёл Алексей, её муж, сонный, в мятой футболке, но телефон в руках уже светился — проверял сообщения.
"Чего ты хмурая с утра? — спросил он, не отрывая взгляда от экрана. — Тебе рожать скоро, а ты как на похоронах ходишь". — "Спина болит, — тихо ответила Ксения. — Ночью тянуло сильно".
"Всё время тебе что-то болит, — вмешалась свекровь. — В наше время рожали и на работу бегали, а сейчас — то подай, то полежи ей".
Алексей ухмыльнулся, допил чай, встал из-за стола: "Ладно, ныть некогда. Я побежал. Денег надо заработать, а то тут у нас всё только тратят", — бросил он, целуя Ксению в макушку. "Не переживай, справишься".
Она смотрела ему вслед и думала, как давно уже не слышала от него простого: "Как ты? Тебе что-нибудь нужно?"
Раньше всё было по-другому. Когда они познакомились, Алексей казался совсем другим человеком — весёлый, уверенный, с кучей историй о том, как скоро поднимется на работе, как купит квартиру, машину, как заберёт Ксению из её съёмной комнатушки. Он рассказывал, как любит родителей, как заботится о матери. Про отца говорил мало — "ушёл рано", и глаза при этом становились хмурые.
Ксения тогда жила одна. Мать умерла от болезни. Отец исчез ещё в её детстве. Из родни остался только дед по матери — Павел Иванович, строгий, молчаливый, живущий в частном доме на другом конце города. С ним они виделись редко. Он не любил навязываться, а она всё как-то откладывала поездку на потом.
После смерти матери дед помог закрыть долги за похороны, тихо перевёл ей деньги, сказал: "Если будет по-настоящему туго — звони. Но мужчин вокруг себя выбирай с головой. Не всем доверять можно".
Тогда Ксения обиделась. Ей казалось, что Алексей как раз тот, кому можно доверять. Он всегда красиво говорил, ухаживал, носил её сумки, провожал до дома, умел слушать.
Когда предложил съехаться, она не раздумывая согласилась.
Сначала они снимали небольшую однушку на окраине. Денег едва хватало, но они смеялись: "Молодым везде у нас дорога, своё ещё будет". Ксения работала администратором в салоне красоты, Алексей — менеджером по продажам в какой-то фирме. Вечерами вместе ужинали, обсуждали рабочие дни, строили планы.
Через год Алексей сказал: "Мама одна в двухкомнатной живёт, тяжело ей. Квартира большая, коммуналка — всё на ней. Переедем к ней и поможем. А там, глядишь, и на ипотеку накопим. Чего деньги на съём вбухивать?"
Ксения сомневалась. Хотелось своё, пусть и тесное, но тихое. Но Алексей уговаривал, клялся, что свекровь — золотой человек, что конфликтов не будет. "Ты же у меня мягкая, — говорил он. — Сойдётесь. А я между вами, если что".
Она поверила.
Переезд в квартиру свекрови стал первым шагом в другую жизнь. Там уже всё было по её правилам: что готовить, когда убирать, как стирать, какие шторы повесить.
"Я не против, что ты тут живёшь, — говорила Валентина Ивановна, — но помни, это мой дом. Не забывайся".
Ксения старалась не забываться. Убирала за всеми, готовила, после работы помогала свекрови. Алексей приходил усталый, садился к телевизору: "Ты у нас хозяйка. Мне на работе хватает".
Когда Ксения забеременела, радость была искренней. Они долго ждали, обследовались, сдавали анализы — и вот получилось. Алексей прыгал, смеялся, носил её на руках. По крайней мере, первые недели.
Но очень скоро разговоры в доме стали другими.
"Тебе лучше из салона уйти, — сказал он как-то вечером. — Работа тяжёлая, на ногах целый день, от клиентов стресс. Ты ребёнка сохрани, остальное я возьму на себя".
"А как же доход?" — тихо спросила Ксения. "На одну мою зарплату не потянем". — "Тянули же раньше, — пожал он плечами. — Я мужик, я и потяну. Мама поможет, не пропадём".
Свекровь только фыркнула: "Правильно. Нечего беременной по салонам шляться. Женщина должна в семье быть, а не за прилавком".
Ксения долго сомневалась, но всё-таки написала заявление и ушла с работы. Ей было страшно, но она убеждала себя: "Это временно. Главное — ребёнок".
Первые месяцы всё было терпимо. Алексей действительно приносил домой деньги, покупал продукты, иногда даже радовал фруктами и сладостями. Но чем ближе становились сроки родов, тем чаще в доме звучало знакомое:
"Дорого сейчас всё", — вздыхала свекровь. "Не поживёшь особо". — "Ты опять мясо купила? — удивлялся Алексей, заглядывая в пакет. — Можно и без него как-нибудь".
Ксения старалась экономить. Покупала курицу вместо говядины, брала овощи на распродажах, подолгу стояла у полок с молоком, высчитывая, где дешевле. Про новое платье или обувь даже не заикалась.
Иногда, лёжа вечером в комнате, она вспоминала дедушку. Он звонил раз в месяц, интересовался, как дела, несколько раз намекал: "Если тяжело — скажи".
Она всегда отвечала одно и то же: "Всё нормально, дед, справляемся".
Он вздыхал: "Ладно. Но ты помни, у тебя есть на кого опереться".
Однажды вечером, когда Ксения сидела на кухне и вязала маленькие носочки, к ней подошёл Алексей с телефоном в руках.
"Слушай, — начал он как-то легко. — Сегодня дед твой звонил". — "Мне?" — удивилась она. "Ну да, на мой номер". Спросил, как ты. Я сказал, что беременна, что тяжело, денег не хватает".
Ксения напряглась: "И что?" — "Да предложил помогать — переводить каждый месяц на твою карточку".
Она смутилась: "Дедушка сам мне об этом не сказал..." — "Сказал бы, — Алексею, казалось, было всё равно. — Да связь подвисла. Он просил дать реквизиты. Я дал номер твоей карты".
Ксения не придала этим словам большого значения. "Ну, поможет — хорошо. Не поможет — тоже ничего". Она и так привыкла жить, считая каждую копейку.
Через несколько дней, когда у неё зазвонил телефон и пришла SMS из банка, Алексей ловко перехватил аппарат: "А это, наверное, дед перевёл свои три копейки. Ладно, потом посмотрю".
"Дай я посмотрю", — попросила Ксения, но он уже спрятал телефон в карман. "Да что ты так нервничаешь? — усмехнулся он. — Там, может, тысяча-две. Всё равно на семью пойдут".
Она пожала плечами: "На семью так на семью", — подумала.
Так и пошло. Телефон с банковскими SMS чаще был у мужа. Карту он тоже забирал — "оплатить счета" то утром, то вечером. "Ты у меня, — повторял он, — человек далёкий от финансов. Не забивай голову".
Она и не забивала — больше думала о том, как дотянуть день без боли в спине и ногах.
Роды начались в конце мая. Ночью, часа в три, Ксения проснулась от сильной боли. Сначала подумала, что опять тянет поясницу, но через несколько минут всё повторилось, только сильнее. Потом ещё.
Она разбудила Алексея. Тот подскочил, засуетился, стал одеваться, одновременно звоня в скорую и матери. Свекровь ворчала, собирая пакет: "Всё на мне, как всегда. И опять ночью. Вот я тоже рожала, но без этих театров".
В роддоме было холодно и светло — длинные коридоры, запах лекарств. Врачи не суетились, видели такое сто раз.
"Первый?" — спросила акушерка. "Первый", — прошептала Ксения.
Боль накатывала волнами. В какой-то момент она перестала соображать, что вокруг. Только голоса: "Дыши, потужься ещё немного".
Когда наконец послышался первый крик её ребёнка, мир будто остановился. "Девочка", — сказал кто-то. Ей показали крошечное личико. Ксения заплакала. Всё остальное исчезло.
На следующий день, когда Ксения уже лежала в палате с дочкой, всё казалось нереальным — сочетание усталости и счастья, лёгкого головокружения и странной пустоты вокруг. За окном светило солнце. В соседней палате кто-то тихо плакал — то ли от боли, то ли от радости.
По коридору прошла медсестра, заглянула в палату, проверила капельницу, улыбнулась: "Муж приходил?" — "Нет, ещё, — ответила Ксения. — Говорил, к обеду будет".
"Сейчас все придут, — вздохнула медсестра. — Бабушки, прабабушки, все с подарками".
Ксения улыбнулась. "Какие там подарки?" — подумала. "Лишь бы пришли".
Она тоже хотела позвонить деду, но никак не могла собраться с мыслями. Всё время или ребёнка забирали на процедуры, или приходила медсестра.
Ближе к обеду дверь тихо приоткрылась. В палату заглянула медсестра: "К вам мужчина пожилой. Говорит — дедушка. Пускать?"
У Ксении внутри всё дрогнуло: "Да, конечно!" — поспешно ответила она, поправляя халат и волосы.
В палату вошёл высокий пожилой мужчина в аккуратном костюме. Лицо знакомое, чуть постаревшее, но всё тот же прямой взгляд.
"Здравствуй, Ксюша", — сказал он негромко. "Можно, дедушка?"
Она неожиданно для себя почувствовала, как к горлу подкатывает ком: "Конечно, можно".
Он подошёл к кровати, осторожно заглянул в детскую кроватку: "Это она?" — "Она, — улыбнулась Ксения. — Дочка". — "Как назовёте?" — "Не решили ещё".
Дедушка смотрел на внучку долго, потом присел на стул, вздохнул, оглядел палату — и вдруг произнёс:
"Ксюша, скажи мне честно: тебе что, было мало 200 тысяч в месяц?"
Она не сразу поняла смысл фразы. "Чего?" — переспросила. "Денег, внучка. 200 тысяч. Я же перевожу их уже больше года на твою карту".
Ксения ошеломлённо заморгала: "Дедушка..." — Она даже приподнялась в кровати. — "Какие 200? Ты о чём?"
Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный пополам лист: "Вот". — Протянул. — Я растяпа, редко проверял. А тут что-то взыграло стариковское. Попросил в банке выписку. Вот она".
На листе аккуратными строками было распечатано: "Получатель — Морозова Ксения Андреевна. Сумма — 200 000. Назначение — помощь внучке". И так каждый месяц, начиная с прошлого года.
"Я думал, — продолжил дед, — ты на эти деньги питание себе нормальное купишь, витамины, одежду. А ты всё жаловалась, что тяжело, что денег нет, что всё на Алексее держится".
Ксения слушала и чувствовала, как у неё холодеют руки. "Я... — выдавила она. — Я никогда не видела таких сумм".
"Как это — не видела? — чисто по-деловому уточнил дед. — На твою карту приходят".
И тут ей всплыло в памяти: Алексей с телефоном. Перехваченные эсэмэски. Фраза "потом посмотрю". Карта, которую он забирал "оплатить коммуналку". Его слова про "копейки от деда".
Она прерывисто вдохнула: "Алёша говорил, что ты помогаешь, но немного. Что пенсия у тебя..."
Дед медленно, очень медленно выпрямился: "Пенсия у меня действительно небольшая. Но есть кое-что, кроме пенсии. И родная внучка, ради которой не жалко".
Вот только он не договорил.
В этот момент дверь палаты распахнулась. "О, наши девочки!" — Голос Алексея раздался громко, с шумной бодростью. "Ну как тут наши красавицы?"
Он влетел в палату с огромным букетом и двумя блестящими пакетами из известного торгового центра. Следом, чуть поодаль, вошла Валентина Ивановна с ещё парой пакетов.
"Ой, ну какая же прелесть! — защебетала она. — Ксюшенька, ты молодец, внучечку нам родила!"
Оба остановились, увидев у кровати дедушку. Лица у них изменились. Алексей как-то сразу вытянулся, улыбка съехала. Свекровь побледнела.
Павел Иванович медленно повернулся к ним: "Здравствуйте, — сказал он ровно. — Я как раз смотрю, на что уходят мои переводы".
Алексей попытался засмеяться: "Да вы что? Отчего такие слова? Какие переводы?"
"200 тысяч, — спокойно ответил дед. — Каждый месяц на карту Ксении. Ты эту карту хорошо знаешь, Алёша".
Валентина Ивановна сжала ручки пакетов так, что те заскрипели: "Да ладно вам! — пролепетала она. — Какие там тысячи?"
Дед стукнул пальцем по листу с выпиской: "Тут не тысячи — тут 200, и не один раз. И всё на нужды семьи. Только почему-то внучка не ощущала этой помощи".
Алексей покашлял: "Так это мы ж на всех... — начал он. — Она же дома, ей особо деньги не нужны. А я работаю, я вижу, где что, к чему".
"Видишь?" — кивнул дед. "Вижу, как ты видишь".
Он снова повернулся к Ксении: "Ты сколько раз за беременность купила себе что-то, кроме хлеба и макарон?"
Она молчала. Перед глазами всплывали старые кроссовки, которые она донашивала третью осень, и пальто с протёртыми рукавами.
"А витамины? — продолжал дед. — Ты их пила?" — "Самые дешёвые, — прошептала Ксения. — Другие дорого".
Алексей перебил: "Да были бы тебе деньги нужны — сказала бы. Я что, жадный?"
Дед посмотрел на него пристально: "А она тебе сколько раз говорила, что тяжело?"
Алексей замялся: "Ну так я же... это... кредит, коммуналка, продукты. Всё через мои руки проходит. Ей тяжело — мне ещё тяжелее".
"Прямо рыцарь, — сухо заметил дед. — Только ты почему-то забыл, что деньги приходили не на твоё имя".
Он перевёл взгляд на свекровь: "А вы, Валентина Ивановна, знали, что я каждый месяц помогаю внучке?"
Свекровь нервно хихикнула: "Да мы так, примерно... Сын говорил, что вы иногда переводите. Я и думала — тысяча-другая. Сейчас всем тяжело".
"Тяжело". — Дед кивнул на пакеты. — Особенно, наверное, тяжело без новых кофточек и телефона последней модели".
Ксения только сейчас обратила внимание, что у свекрови на руке блестят массивные золотые часы, которых раньше не было.
В груди что-то оборвалось.
Дальнейший разговор запомнился ей обрывками. Дедушка говорил спокойно, без крика, но в его словах чувствовалась сталь. Он сказал, что считает поступок Алексея и его матери не просто неправильным, а подлым. Что рассчитывал на честность. Что не для того копил и откладывал, чтобы его внучка считала копейки, пока другие развлекаются за её счёт.
Алексей оправдывался, путался в словах, пытался перевести всё в шутку: "Да что вы так завелись из-за этих денег? — В какой-то момент раздражённо бросил он. — Нам же тоже жить надо. Это же семейный бюджет".
"Семейный бюджет составляется вместе, — спокойно ответил дед. — А вы делали всё за её спиной?"
Потом дед повернулся к Ксении: "Внучка, ты в курсе, какие суммы тебе перевожу я?"
Она покачала головой: "Я думала, тысячи две".
"Вот видите". — Дед развёл руками. — Даже не считала, не спрашивала. Доверяла".
Он помолчал, затем твёрдо сказал: "После выписки ты поедешь ко мне с внучкой. Там и будем решать, что делать дальше".
Алексей возмутился: "Вы что, дед, совсем? Это моя жена и мой ребёнок! Куда вы её заберёте?"
"Никуда я её не забираю, — ответил дед. — Я даю ей дом, где её деньги не будут считать чужой добычей. А ты, Алёшенька, можешь потом приходить и видеться с дочерью, но распоряжаться её жизнью и её финансами ты больше не будешь".
Ксения слушала и чувствовала, как внутри поднимается что-то новое, тихое, но твёрдое. Рядом лежала её дочь, рядом сидел человек, который всю жизнь был где-то на заднем плане и вдруг стал опорой.
Она вдруг поняла: возвращаться в ту же схему, где её труд, здоровье и даже помощь родного деда считались ничем — она больше не может.
После этого визита Алексей ещё пытался что-то изменить. Вечером того же дня он приходил один, приносил фрукты, пытался взять за руку, говорил про ошибку, недоразумение, "неправильно понял деда".
Ксения слушала молча.
"Ты же понимаешь, — убеждал он. — Я же всё для нас делал. Я думал, как лучше распорядиться. Ты в этих банковских вещах не разбираешься".
"Знаешь, — тихо ответила Ксения. — Я, может, и не разбираюсь в банковских вещах, но в одном точно разобралась. Если человек берёт чужое без спроса — это называется не забота, а иначе".
"Ты что, меня в воровстве обвиняешь?!" — вспыхнул Алексей.
"Я просто называю вещи своими именами, — сказала она. — И ещё поняла, что хочу жить там, где со мной хотя бы советуются".
Он пытался давить жалостью, вспоминал, как они познакомились, как мечтали: "Неужели всё из-за каких-то денег?"
Она посмотрела на маленькое личико в кроватке: "Всё из-за того, что я тебе верила, а ты этой верой воспользовался. Деньги — это только доказательство".
В день выписки в роддом приехали двое. Алексей тоже был, но держался в сторонке, поджав губы. Валентина Ивановна стояла возле него с кислым видом.
Павел Иванович вошёл в отделение с небольшим букетом и детским конвертом, забрал документы, помог донести до машины сумку и кресло для младенца.
"Тебе к себе или ко мне?" — спросил у Ксении уже в машине.
"К тебе", — ответила она, не раздумывая.
Алексей попытался остановить: "Я не позволю!"
Дед повернул к нему голову: "Позволять или не позволять будешь своим новым знакомым, — сухо сказал он. — А внучка сама выбирает, где ей безопаснее".
Валентина сорвалась: "Да как вы смеете?! Я её как..." — "Вы никак, — отрезал дед. — Вы за год ни разу не спросили, как ей живётся. Только — сколько она должна".
Он сел за руль, и машина тронулась, оставив на тротуаре двух растерянных людей.
Дедушкин дом находился на окраине города, в старом частном секторе — невысокий, аккуратный, с садом и огородом. Здесь пахло яблоками, свежей травой и чем-то ещё — спокойствием.
"Жить будете тут, — показал дед комнату на втором этаже. — Сначала хотя бы, а там видно будет".
Комната была светлая, с большим окном во двор. Кровать, комод, кресло. На стене — вышитая картина, повесившаяся, наверное, ещё бабушкой.
Ксения посмотрела и почувствовала, как из груди сам собой вырывается вздох облегчения.
"Спасибо, дед", — сказала она.
"Просто?" — Он кивнул. "Ладно, потом спасибо скажешь, если понравится. Сейчас тебе главное — ребёнка кормить и сама в себя прийти".
Первые недели пролетели в заботах о малышке: ела, спала, плакала, снова спала. Ксения училась всё делать — сначала неуклюже, потом всё увереннее. Дед поначалу держался в стороне, боялся потревожить, но иногда заходил, стоял у дверей, смотрел на правнучку, и глаза у него становились мягче.
Алексей несколько раз звонил. Сначала часто, потом всё реже.
"Думаешь, тебе там лучше? — раздражался он. — Старик твой сегодня есть, завтра нет. Что ты делать будешь?"
"Жить, — отвечала она спокойно. — Учиться".
"Ты пойми, — пытался он давить. — Я же тоже привык, что у меня есть семья".
"А я привыкла, что мне можно доверять, — сказала Ксения. — Но ты этим злоупотребил".
Связь становилась всё слабее. В какой-то момент звонки прекратились. Пришло только одно SMS: "Делай, как знаешь".
Дед только пожал плечами: "Ну и слава богу".
С разводом затягивать не стали. Дед отвёз Ксению в ЗАГС, помог собрать бумаги. Адвокат, знакомый деда, подсказал, как правильно составить заявление на алименты.
Алексей в суде пытался сделать вид, что всё не так страшно. Говорил про "семейный бюджет", про "неправильно понятую заботу".
Судья смотрела на бумаги, на выписку со счёта, на тихую Ксению с ребёнком на руках и только разводила руками: "То, что карта была на ваше имя и вы имели доверенность, — сказала она, — не отменяет факта, что жена о размере поступавших средств не знала. Это, конечно, не уголовное дело, но морально выглядит некрасиво".
В итоге развели их быстро, алименты назначили по закону. О деньгах деда в деле почти не говорили — это было их семейное.
Жизнь в доме у Павла Ивановича постепенно вошла в тихое русло. Со временем Ксения устроилась работать бухгалтером на полставки. Бывший директор её салона, узнав, что она освободилась, предложил вести ему отчётность удалённо.
Дед только одобрительно хмыкнул: "Видишь, сама на ноги встаёшь".
Часть доходов Ксения тратила на себя и дочь, часть откладывала. Дед показывал, как составить простой бюджет: сколько на обязательное, сколько на непредвиденное, сколько на маленькие радости.
"И всегда помни, — говорил он, — женщина должна иметь свой запас не для того, чтобы скрывать, а для того, чтобы не бояться".
Прошло чуть больше года. В один из летних вечеров, когда они сидели на веранде и пили чай, дед вдруг помолчал и сказал: "Слушай, я тут кое-что решил".
"Что опять придумал?" — улыбнулась Ксения.
Он достал из кармана маленький ключ: "Вот". — Протянул. — "Это ещё что?" — "От квартиры, — просто ответил он. — Небольшая, в хорошем районе. Я её давно купил, сдавал, думал — на старость пригодится. А теперь вижу, что на старость я уже устроился. А вот вам с внучкой своя крыша не помешает".
Ксения отшатнулась, будто ключ был раскалённым: "Дед, да ты что? Это же..." — "Это моё решение, — твёрдо сказал он. — И спорить не будешь. Всё равно квартиру потом тебе завещал бы. Только зачем ждать, пока меня не станет? Хочу ещё при жизни увидеть, как ты открываешь свою дверь своим ключом".
Она смотрела на ключ и не могла сдержать слёз. "Спасибо..." — Только и смогла выговорить.
Он мягко похлопал её по руке: "Не за что. Это не подарок — это исправление моих ошибок. Надо было давно вмешаться, когда видел, как вы там с копейками ворочились. Всё думал: взрослые, сами разберутся. А надо было раньше спросить: 'Тебе что, мало 200 тысяч в месяц?' Вот и спросил, хоть и позновато".
Ксения улыбнулась сквозь слёзы.
Жизнь в новой квартире стала для Ксении подтверждением простой вещи: по-настоящему богат не тот, у кого много денег, а тот, кто умеет жить без страха и без чужого контроля.
Она не стала миллионершей, не купила дорогих машин, не переехала за границу. У неё были обычные будни: работа, садик, поездки к деду в его дом, где они по-прежнему пили чай на веранде и обсуждали погоду, цены на картошку и новости.