— Четыреста тридцать два рубля. Переводи мне на Сбер. Номер ты знаешь.
Виктор постучал жирным пальцем по чеку из «Магнита». Бумажка, скомканная и влажная, лежала прямо посреди стола, рядом с тарелкой, где остывали макароны по-флотски.
Я замерла с вилкой в руке. Во рту пересохло так, что язык прилип к небу. Захотелось пить. Сильно, до головокружения. Я потянулась к графину, налила воды. Руки не дрожали, нет. Они просто стали деревянными.
— Вить, ты чего? — Я сделала глоток. Вода была теплая, невкусная, отдавала хлоркой. — Мы же двадцать пять лет живем. У нас кошелек в тумбочке общий. Ты головой ударился?
Муж аккуратно разгладил чек. Он всегда был педантичным, но сейчас это выглядело пугающе.
— Никто ничем не ударялся, Галя. Время сейчас такое. Сложное. Цены растут, инфляция. Я тут посчитал... неэффективно мы тратим. Ты вечно наберешь какой-то ерунды: то йогурты эти свои, то средство для мытья пола за триста рублей. А я пашу. Я хочу видеть, куда уходят мои деньги.
Он подцепил вилкой макаронину. Прожевал. Поморщился.
— Мяса мало. Опять фарш по акции взяла? В общем так. С первого числа — бюджет раздельный. Коммуналку пилим пополам. Продукты — каждый себе. Порошок стиральный, мыло — тоже. Я не нанимался тебя кормить, ты работаешь, пенсия скоро. Хватит на шее сидеть.
Я смотрела на него. На его залысину, блестящую под кухонной лампой. На пятно от кетчупа на домашней майке. На этот чек несчастный.
Четыреста тридцать два рубля.
Это он купил хлеб, молоко, десяток яиц и пачку своего любимого печенья «Юбилейное». Которое сам же сейчас и сожрет с чаем.
— На шее, значит? — Я встала. Стул противно скрипнул по линолеуму. В правом боку кольнуло. Нервы. — Я получаю сорок пять. Ты — шестьдесят. Я готовлю, стираю, убираю, глажу твои рубашки. Это бесплатно?
— Это женская обязанность! — Виктор даже не поперхнулся. — Не передергивай. Вон, у Сереги жена вообще все сама тянет, и ничего. Короче. Деньги переводи. И привыкай. Я на машину коплю. Мне "Ниву" обновить надо, пока цены в космос не улетели.
Я молча взяла телефон. Зашла в приложение. Перевела ему 432 рубля.
Телефон Виктора пиликнул. Он довольно хмыкнул, проверяя баланс.
— Вот и умница. Порядок должен быть.
В этот вечер я не доела. Кусок в горло не лез.
Пошла в ванную. Там гудела стиралка — старый «Индезит», который прыгал при отжиме. На полу валялся его носок. Один. Второй он вечно терял под диваном.
Я нагнулась, подняла этот жесткий, несвежий носок.
И выкинула его в мусорное ведро.
Раздельный бюджет? Хорошо, Витя. Будет тебе раздельный.
Первая неделя прошла в каком-то сюрреализме.
Виктор выделил себе полку в холодильнике. Верхнюю.
— Сюда не лезь, — заявил он, выставляя рядком баночки с пивом и палку колбасы. — Это мое.
Я пожала плечами.
После работы зашла в «Перекресток». Купила себе красной рыбы. Немного, грамм двести. Хорошего сыра с плесенью. Овощей. Бутылку сухого вина.
Пришла домой. Витя сидел на кухне, жевал пустые пельмени. Самые дешевые, категории «Г». Запах от них стоял специфический — мокрого картона и старого жира.
Увидев мои покупки, он дернул носом.
— Ого. Шикуем? Откуда деньги?
— С зарплаты, Витя. Бюджет-то раздельный. Я себе ни в чем не отказываю.
Я нарезала рыбу. Красиво разложила на тарелке. Налила вина.
Села напротив.
Виктор сглотнул слюну. Он любил рыбу. Но его «бюджет» предполагал жесткую экономию ради «Нивы».
— Дай кусочек, — буркнул он, протягивая вилку.
Я отодвинула тарелку. Спокойно так. Без резких движений.
— Стоп. Это куплено на мои деньги. Чек показать? Рыба — восемьсот рублей. Сыр — четыреста. Хочешь кусочек? Переводи триста рублей. По себестоимости.
Глаза у него округлились.
— Ты... Ты с мужем торгуешься? Галя, ты совсем совесть потеряла? Я же по-человечески попросил!
— А я по-человечески ответила. Ты хотел порядка? Вот он, порядок. Халява кончилась.
Он психанул. Бросил вилку в раковину (грязную, естественно) и ушел в зал смотреть новости. Громкость врубил так, что стены задрожали.
Я спокойно доела. Помыла свою тарелку. Его тарелка с присохшими остатками теста так и осталась киснуть в раковине.
Раньше я бы помыла. На автомате.
Теперь — нет.
Я повесила на кухне график дежурств.
Понедельник, среда, пятница — убирает он.
Вторник, четверг, суббота — я.
В среду он, конечно, ничего не убрал. Крошки на столе прилипли к клеенке. В раковине гора. Мусорное ведро воняет так, что глаза слезятся.
Я пришла с работы, зажала нос. Зашла в свою комнату (я переехала в спальню сына, который давно живет отдельно), закрыла дверь и заказала пиццу.
Пусть зарастет грязью. Принципиально пальцем не пошевелю.
К концу второй недели Виктор стал похож на побитую собаку.
Рубашки неглаженые. Он пытался сам утюжить, но сжег воротник на любимой голубой сорочке. Ходил теперь в свитере, от которого пахло потом, потому что стиральный порошок у нас тоже стал «раздельным», а свой купить он забывал.
Ел он всякую дрянь. Дошираки, бутерброды с дешевой ветчиной. Желудок у него слабый, гастритный. Начал жаловаться на изжогу. Глотал соду ложками.
Я смотрела на это с холодным любопытством. Как ученый на подопытную крысу.
Жалко? Нет.
Внутри выгорело все. Двадцать пять лет я была удобной. Мягкой. «Галочка, подай», «Галочка, принеси». А оказалось, я просто бесплатная прислуга с функцией банкомата.
В пятницу вечером он пришел поздно. Злой.
На улице лил дождь со снегом — мерзкая октябрьская погода.
Виктор топтался в прихожей, стягивая мокрые ботинки. Один шнурок порвался, он выругался матом.
Зашел на кухню. Я пила чай с медом.
— Галь, — голос у него был какой-то заискивающий. Нехороший голос. — Слушай, тут дело такое. Мне завтра к маме надо, в деревню. Крышу подлатать просила.
— Ну надо так надо. Езжай. Я тут при чем?
— Да понимаешь... Зарплата только во вторник. А бак пустой. Лампочка горит уже второй день. Мне бы до заправки и обратно. Ты же знаешь, «Нива» жрет как не в себя.
Он почесал нос. Верный признак, что врет или сильно нервничает.
— Дай полторы тысячи. Я во вторник отдам. Честное слово.
Я поставила кружку на стол.
В ушах зашумело. Кровь прилила к лицу.
— Дать тебе денег? На бензин?
— Ну да. В долг же! Я же не прошу подарить.
— Витя, — я говорила очень тихо. — А ты ничего не перепутал? Мы же экономим. У нас бюджеты разные. Ты на «Ниву» копишь. Вот и бери из копилки.
— Не могу! — взвизгнул он. — Они на депозите, там проценты сгорят, если сниму! Галь, ну будь человеком! Матери же надо помочь!
— Матери надо, ты и помогай. А у меня денег нет.
— Как нет? — Он вытаращил глаза. — Ты же аванс получила вчера! Я видел смску, телефон на столе лежал!
Ах, он еще и телефон мой проверяет.
Я встала. Подошла к нему вплотную. От него пахло сыростью и старым табаком.
— Деньги есть. Но не для тебя. Я сегодня купила абонемент в бассейн. И записалась на массаж. Спина, знаешь ли, болит. От готовки и уборки за двадцать лет.
— Ты... ты крыса! — Виктор покраснел, жилка на виске вздулась. — Я к матери еду! Святое дело! А ты жируешь! Я тебе эти копейки припомню!
— Припомни. А заодно вспомни, кто тебе, «добытчику», на зимнюю резину в прошлом году добавлял. Кто кредит за твой спиннинг закрывал. Кто тебе зубы лечил, когда ты выл от боли. Всё я. Из «общего» кошелька. А теперь — всё. Лавочка закрылась. Иди пешком. Полезно для здоровья.
— Ну и пойду! — Он схватил ключи от машины со стола. — Пойду у соседа займу! Позориться буду! Скажу, что жена — стерва жадная!
— Скажи. Только не забудь рассказать, как ты с меня четыреста рублей за макароны тряс.
Он вылетел из кухни. В прихожей что-то грохнуло — кажется, он пнул тумбочку. Дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась побелка.
Я осталась сидеть.
Тишина.
Только холодильник гудит и часы тикают.
На душе было гадко. Будто в грязи вывалялась.
Но страха не было. Было четкое понимание: это конец.
Я взяла телефон. Зашла в Госуслуги.
Раздел «Семья и дети». Заявление на расторжение брака.
Заполнить — пять минут. Госпошлина — 650 рублей.
Я оплатила не раздумывая.
Это была самая приятная трата за последний месяц.
Через час Виктор вернулся. Видимо, сосед денег не дал.
Он прошел в комнату, молча лег на диван в одежде и отвернулся к стене.
Я заглянула к нему.
— Вить.
— Чего тебе? — буркнул он в спинку дивана.
— Я на развод подала. Через месяц нас разведут. Квартира моя, наследственная, ты знаешь. Так что подыскивай варианты.
Он резко сел. Лицо серое, помятое.
— Ты шутишь? Из-за тысячи рублей? Галь, ну перебесились и хватит... Ну давай нормально поговорим.
— Не из-за тысячи, Витя. А из-за того, что ты меня за человека не считаешь. Ты хотел независимости? Поздравляю. Ты теперь абсолютно свободен.
Я закрыла дверь в свою комнату. Щелкнул замок.
Впервые за много лет я ложилась спать, не думая о том, что надо разморозить мясо на завтра, погладить ему брюки и найти парный носок.
Я думала о том, какую шапочку купить для бассейна. Синюю или красную?
Наверное, красную. Яркую.
Жизнь-то только начинается.
А как бы вы поступили на моем месте? Пытались бы сохранить семью и «перевоспитать» мужа или выставили бы его за порог сразу после чека за макароны? Где грань между экономией и жлобством? Пишите в комментариях!